— Я слышал, Алексей, ты каждый месяц на кладбище ходишь?

— Да чего об этом… Пока хожу, а скоро приезжать буду, пореже, конечно. Все, наелся я столицы. Куплю дом где-нибудь в маленьком городке, где автоклуб есть и работа по душе.

— А московская квартира?

— А чего московская? Я ее обшарпанной купил, задешево. Все своими руками там так сделал — никакого евроремонта не нужно. Найду покупателя и хорошие деньги за нее возьму.

Чехотный тоже устал от суетной Москвы. Он часто, как Манилов, мечтал о маленьком городе, тихой речке, огурцах на грядках… Но он знал также, что никогда и никуда не уедет отсюда: не хватит духу.

А вот у Кучерявого — хватит.

— Последний вопрос, Алексей. Где ты был в ночь, когда погибла Тамара?

— У нас сборы были, у автогонщиков, четырехдневные. Меня с работы без звука отпустили. Я вернулся на второй день после ее смерти.

Когда Кучерявый ушел, следователь полистал телефонный справочник, нашел нужный номер, позвонил:

— Девочки, в конце мая на базе вашего клуба сборы автогонщиков были. В связи с этим у меня два вопроса. Посмотрите в списках всех спортсменов на букву «К» и назовите точно числа, когда начались сборы и когда закончились.

Было слышно, как девочки переговаривались, хохотали, жевали бутерброды, запивали их чем-то, потом молодой и веселый голос спросил:

— Вы записываете? Значит, так. На «К» три фамилии: Котлов С., Котлов Н. и Кучерявый А. А числа на другом документе… Сейчас посмотрю…

Сборы были действительно четырехдневные, и действительно в дни, которые назвал Леха.

«А ты что, на другое рассчитывал?» — спросил себя Чехотный.

Могло быть все.

С Тамарой Алексеевной Макаровой мог расправиться муж. Нанять для этой цели кого угодно, тех же кавказцев.

Мог убить любовницу и Леха Кучерявый, пусть даже не своими руками.

Но в обоих случаях отсутствует такая штука, как мотивация.

Чехотный выгуливает на пустыре у дома уже пожилого и такого же сутулого, как хозяин, афганца, специально выбирает места, где можно ступать по опавшей шуршащей листве, дымит «Явой» и щурится на ранний серп луны, выскочивший из-за плотной дымчатой тучи.

Пусть даже Олег Иванович Макаров озверел в непрерывных кровавых боях, идущих на Кавказе, но на кой черт ему убивать нелюбимую женщину? Даже если представить, что какой-нибудь доброхот как-то известил Макарова о неверности Тамары, то зачем ему идти на крайние меры, когда вопрос о разводе уже, можно сказать, решен? О нем сама Тамара говорила и тетке, и подругам, и дружку.

Макаров не был Отелло, не был ревнивцем. Даже когда жена задерживалась, он упрекал ее только за нетрезвый вид, и не больше. Конечно, люди со временем меняются и не всегда логично ведут себя в экстремальных ситуациях. А на Кавказе ситуация в этом плане экстремальная. Дело даже не в боях, а в оторванности от семьи, от женского пола. Душевное равновесие нарушается, и тогда можно сотворить несусветную глупость…

Но мысли Макарова в последние чеченские дни были заняты не женой, а сыном и Лесей Котенковой. Жена, теперь Чехотный уже понял это, не создавала никаких помех таким мыслям.

Так, дальше деревца заканчиваются, земля голая, некрасивая и топать по ней не больно хочется. Это понимает даже афганец, поворачивает назад.

Пора порассуждать о Лехе Кучерявом.

А что тут рассуждать? Ему-то зачем гибель Тамары? Меркантильные интересы отпадают сразу. Будь он в то время в Москве, можно было бы хотя бы теоретически предположить, что убийство совершено им в состоянии аффекта. Ну наехало что-то на парня, ярость слепая обуяла.

Но Кучерявый в это время гонял машину по буеракам, или по чему они там гоняют машины…

Процесс убийства Макаровой — это спектакль пусть с запутанным, но все же сюжетом. Готовилось убийство, не наспех произошло. Иначе бы не везли тело в багажнике, а бросили его в первом лесном овраге. Не гнали бы машину Макаровой к карьеру — она сама к тому времени уже была мертвой и, естественно, сидела не за баранкой. Не поджигали бы тело и «Жигули». Не делали бы уже ненужные выстрелы.

Убийство было плановым.

Или он, Чехотный, чего-то недоглядел, не понял, не усек, или Кучерявый и Макаров не имеют никакого отношения к гибели Тамары Алексеевны.

Нет мотивации.

Значит, остается кавказский след.

В пятницу в столицу из Германии прилетает Рамазан. Его бизнес достиг уже международных уровней, более того, замешен на высокой политике. Он член какой-то там торговой комиссии, он за руку здоровается с государственными мужами…

Нет, дело совсем не в том, что Чехотный трус и боится тянуть за ниточку этого клубка. В другом дело. Пусть даже Рамазан большой бандит с большой дороги, но ведь большой же! Зачем ему убивать женщину? Это не добавит ни славы, ни денег, это чревато потерей не только свободы, но и высокого положения в обществе, которым так дорожат кавказцы.

Тут напрашивается одно предположение. Макаров и Рамазан встретились в Чечне, и разговор их носил такой характер, касался таких тем, что даже такая игра, как убийство, стоила свеч. В этом случае убийство — прямое предупреждение самому Макарову: мы не шутим, с тобой будет то же самое…

Так о чем же мог быть разговор? Не о политике, Макаров — вояка, он далек от нее. О деньгах? Об очень больших деньгах?

Тогда, может, не случайно и то, что полковник Макаров попал в засаду? В лесопарке обстреляли не просто очередной российский БТР — в деревьях сидели и ждали именно Макарова?

Знать бы, о чем при последней встрече говорили Рамазан и спецназовец с полковничьими погонами. Может быть, о луне и поэзии, и тогда все эти догадки летят к черту.

Нет, не о луне. Макаров еще в госпитале, на прогулке, сказал, что знает, кто убил жену, — кавказцы. Тогда же всплыло имя Рамазана.

Знает ли о его приезде в Москву Макаров? Не захочет ли встретиться? Интересной может быть эта встреча. Надо тут поработать, чтоб глупостей не вышло. Поговорить с Макаровым надо. Не в лоб, конечно. Если настолько серьезным был у него разговор с Рамазаном, то он о нем ничего не скажет.

Повод для встречи с Олегом Ивановичем у Чехотного есть. Мелковатый повод, но все же…

Надо поинтересоваться у Макарова, не пропало ли у него что из квартиры. В сумочке Макаровой лежало много разной ерунды, но не было ключей от квартиры. Именно в этой сумочке она их носила. Они, конечно, могли потеряться, но если их взяли убийцы, то зачем?

Бабушка кладовщика Володи оказалась действительно классной женщиной. Женька приехал сюда не только избитым, но и психованным, нервным. Меньше всего в те минуты он хотел кому-либо объяснять, кто он, что с ним, и Матвеевна — так звали хозяйку — ни о чем его не спросила, уложила в кровать на жаркую пуховую перину, напоила травами…

После госпиталя это была, наверное, первая ночь, когда он спал расслабленно, не просыпаясь до утра. Даже дома такого не было. Дома он спал так чутко, что слышал, как ходила по комнате мама, как вздыхала и всхлипывала, поправляя без надобности одеяло на нем, как, тоже далеко за полночь, стучал бутылкой о стакан отец, говорил неизменное: «Ну что ж теперь…»

Раньше отец выпивал от счастья, что его сын, шалопай, который вместо того, чтоб делать уроки, гонял с утра до вечера на мотоцикле, выбился в люди, поступил в военное училище, надел офицерские погоны… Теперь — от горя: не помощник в доме Женька. Своими силами хотел отстроиться, хату новую поставить, кирпич уже купил, цемент, лес, ждал только сына в отпуск… «Ну что ж теперь…»

Плохо Женьке спалось дома и оттого, что крутнула задом его девчонка. Ждала вроде, а как увидела, каким из госпиталя пришел: «Извини, но…»

Проснулся он поздно. В окно билась снаружи крупная оса, будто просилась в хату. Вышел во двор. Из сада пахло яблоками и мятой. Дружелюбный мохнатый пес, видно, по недоразумению посаженный на цепь, вылез из будки, лизнул рану на его руке, присел у ног.