Почтенная молодоженка пыталась отделаться от несвоевременного посетителя, но неудачно. Ее мысли разбивались между вопросами Нестерова и пирожками, которые могла не так защипнуть соседка, винегретом, в который другая соседка могла положить не столько фасоли, сколько требуется для семейного счастья, и «молодым» мужем, который явится и застанет жену в беседе со следователем! Поэтому, хотя Нестеров, по мнению соседок, был «настоящий мужчина», Марья Алексеевна не пыталась с ним кокетничать и была в ответах по-своему деловита. Не будучи больше заинтересована в личности Гавриила Окунева, она поведала следователю о беспорядочном, мягко выражаясь, образе жизни своего бывшего постояльца.

Рассказала, как, несмотря на тяготевший над Гавриилом судебный приговор, Окуневы ее усиленно сватали – это ее «редакция».

Она упомянула о совместном отъезде братьев, состоявшемся 12 августа.

– Но вы выписали Гавриила из домовой книги не двенадцатым, а пятым августа, – заметил Нестеров.

– Разве? – Марья Алексеевна под влиянием вступления в законный брак успела забыть мотивы, по которым она, по совету Александра Окунева, выписала Гавриила задним числом. – Да, я давно хотела его выписать.

– Он уехал в Ростов-на-Дону?

– Откуда я знаю!

– Но так значится в книге.

– Ах, ваша паспортистка ко мне пристала, я и сказала первое, что пришло в голову!

Нестерову оставалось лишь пожать плечами при демонстрации такого легкомыслия.

– Но вы уверены, что братья Окуневы уехали именно двенадцатого августа?

– Да, и через несколько дней старший приезжал один.

– Зачем?

– Откуда я знаю!

И Марья Алексеевна внезапно бросилась к летней кухне с криком:

– Не так, не так! Ай! В этой бутылке керосин!

Оставив повестку о явке свидетельницы в девять часов утра следующего дня, Нестеров вернулся в Н-ское отделение милиции. Под свежим впечатлением он набросал рассказы Аграфены Брындык и Марии Пупченко (такова была фамилия бывшей хозяйки Гавриила Окунева), придавая записям форму свидетельских показаний.

Он отметил вопросы. К Пупченко: о костюме, вещах, особых приметах Гавриила Окунева; о поведении Александра Окунева, когда тот вернулся один. К Брындык: предъявить для опознания фотокарточки обоих Окуневых…

Тут Нестерова сморил сон. Он лег на жесткий диван и спал часа три так, как дай бог каждому на мягкой постели: сказалась беспокойная ночь. Проснувшись, он умылся и пообедал, продолжая думать о деле с той точки, где работу мозга прервал сон.

Принесли почту. Товарищ Нестерова из С-и сообщал: по справке отделения связи в Г-тах, Антонина Ивановна Окунева одиннадцатого августа получила там почтовую посылку от Стефана Тарасовича Сергиенко из Сендунского прииска. Окунева при предъявлении ей расписки на бланке сопроводительного адреса дала показание, что С. Т. Сергиенко лицо вымышленное; в посылке находилось золото, отправителем которого в действительности был ее муж А. И. Окунев. Ему же она и передала это золото, когда он вернулся в С-и тринадцатого августа после поездки к Г. Окуневу в Н-к. Взяв золото, А. И. Окунев опять уехал, а по возвращении рассказывал Окуневой, что брат Гавриил золото похитил.

Сопоставляя числа, Нестеров пришел к очевидным выводам и спросил себя:

– Когда и где встретились братья Окуневы, если Александр Окунев уехал из Н-ка вместе с Гавриилом, еще не имея золота, а вернувшись в Н-к шестнадцатого или семнадцатого августа, брата не застал?

И сделал пометку: «Исчезновение Г. Окунева? Неувязка! Добиться подробностей у Пупченко и Ант. Окуневой. И у Александра Окунева! Важное!!!»

К вечеру была получена выписка почтовых отправлений, полученных Гавриилом Окуневым на адрес дома Пупченко за год. Посылок он не получал. Четыре телеграммы разного содержания из С-и за подписью «Маша» и одна от одиннадцатого августа, тоже за подписью «Маша», из Г-т следующего содержания: «Здорова устроилась хорошо пишу целую».

В день отправления этой телеграммы Антонина Окунева была в Г-тах, а ее муж – у Гавриила Окунева, адресата, в Н-ке: шифрованное извещение.

Нестеров пометил: «изъять все телеграммы для приобщения к делу». Но где Гавриил Окунев?

Обдумывая, Нестеров прогуливался по комнате, отведенной ему в здании Н-ского районного отделения милиции. Десять шагов по диагонали, поворот через левое плечо, и опять десять шагов.

И погода же здесь! Эх, а в Москве слякоть, холод, туман!

Нестеров присел к столу и набросал телеграмму своим крупным, четким почерком:

«Очень люблю моих любимых очень целую все хорошо тчк когда вернусь не знаю будьте умницы», – и подписался шутливым: «Витя и папа».

На следующий день Нестеров записал подробнейшие и, надо признать, не только охотные, но и на девяносто пять процентов правдивые показания свидетельницы Марьи Алексеевны Гавриленко, бывшей Пупченко. Недостающие до полной истины пять процентов относятся к самовольно «конфискованному» свидетельницей имуществу Гавриила Окунева.

Надо сказать, что дорогой костюм Гавриила Окунева, из серо-голубой шерсти, отчищенный и отглаженный, красовался на плечах почтенного молодожена Гавриленко, который уж никакого отношения к делу не имел.

Нестеров чувствовал какую-то заинтересованность и стремление свидетельницы снабдить следствие наибольшим числом данных о весьма неприглядном облике Гавриила Окунева. Раза два повторив без всякой нужды, что у нее никаких вещей Окунева не осталось, бывшая Пупченко, по глупости, уподобилась тому участнику детской игры, который должен говорить: «теплее», «жарко», «тепло». Но Нестеров сам на этом не остановился.

Пупченко опознала Александра Окунева по фотокарточке. Вообще она очень хорошо и даже красочно восстановила все, что видели ее глаза, включительно до формы шляп, ленточки, цвета сорочки и костюма, туфель и, конечно, посиневших и вздутых ушей Гавриила Окунева в тот день, когда он покинул ее дом.

Если мыслила Пупченко, мягко выражаясь, слабо, то память у нее была отличная – это бывает у глупых людей чаще, чем принято думать. Вероятно потому, что люди типа Пупченко не слишком перегружают свою память собственными мыслями.

Нестеров поблагодарил гражданку Пупченко от лица следствия, и она удалилась, довольная собой и плененная «манерами» следователя. Свидетельница обещала сама прийти, если у нее появится что-либо дополнительное.

Кстати сказать, от Марьи Алексеевны Гавриленко, бывшей Пупченко, и пошла гулять сначала по Н-ку, а потом и по части Кавказа удивительная и смелая версия о похождениях братьев-разбойников Окуневых и преследовавшего их московского сыщика, советского Шерлока Холмса. По мере оглашения народной молвой обстоятельств с Леоном Томбадзе, Брындыком, Абакаровым и некоторыми другими менее заметными «деятелями» Марья Алексеевна приплетала их к первоначальной версии, раскрашивая слухи цветами собственной фантазии.

Так она создавала свою увлекательную, надо признать, историю, пополняя, расширяя, углубляя, творя подобно некоторым литераторам, которые, будучи увлечены одним сюжетом, начинают с объема новеллы, развивают в повесть и постепенно добираются до многотомного даже романа.

Желаем успеха, если результаты таких трудов не заставляют скучать слушателя или читателя!

Свидетельница Аграфена Прокопьевна Брындык опознала Александра Окунева по фотокарточке. Заходил этот человек один раз к Арехте Брындыку в августе этого года. Старуха точно не могла назвать дня.

– У меня все дни уж очень-то похожи один на другой, – сказала она, как бы оправдываясь.

Но указанное ею примерное число совпадало с пребыванием старшего Окунева в Н-ке.

Опознала старуха и Гавриила Окунева, показав, что этот человек, которого она по имени не знала, бывал у Брындыка не часто, но с прошлого лета захаживал раз шесть или семь.