Капплер хотел было возразить майору, что в «открытом» Риме ничего не проходило безнаказанным, что после убийства офицеров абвера были расстреляны 10 заложников и об этом широко сообщалось населению, но решил пока не обострять отношений.

После совещания Хенке, презрительно щуря водянисто-серые глаза и наливаясь кровью, говорил подполковнику:

— Как же вы, опытный офицер гестапо, профессиональный контрразведчик, не могли найти конец нити от партизанского клубка, ведь он у вас под носом… В городе распространяются номера коммунистического листка «Униты», свежие номера. Следовательно, подпольная типография находится в городе, и ее нужно накрыть в первую очередь. Я уверен, что от «Униты» щупальца поведут и к диверсионной, партизанской группе. Впрочем, теперь этой операцией займусь я лично, мне нужна только ваша агентура и часть оперативного состава… Жду вас завтра к четырем часам в комендатуре. Кстати, вы знаете, где был приклеен один из номеров «Униты», нет? На памятнике Паскуино. Слыхали о таком?

— Нет, не доводилось…

— Ай-ай-ай! Подполковник, надо знать город, в котором работаете, тем более что это — Рим. Так вот, вкратце эта легенда. При случае расскажете в обществе дам и сойдете за умного человека… Около пятнадцати веков назад в районе площади Навона, заметьте себе это, подполковник, жил портной, по имени Паскуино, довольно остроумный человек. Его стихи и эпиграммы, высмеивавшие монахов, очень потешали народ. Святая инквизиция, естественно, хотела убрать Паскуино за ересь. Но он был хитер и умудрился ни разу не попасться с поличным и умереть своею смертью в довольно преклонном возрасте. Когда после смерти Паскуино святые отцы разрушили его дом, то увидели врытую в землю безрукую и безносую статую, которую позднее окрестили именем портного. В течение многих лет на ее пьедестал приклеивали листочки — пасквили, в которых содержалась критика господ. Она и по сей день стоит, эта статуя, на углу двух тихих улочек, неподалеку от площади Навона. Но мне не хочется, подполковник, чтобы на этом историческом памятнике появлялись номера «Униты» или другие пасквили, направленные против великой Германии. Хайль Гитлер!

Майор выбросил руку вперед и повернулся спиной к подполковнику. Хенке не только явно издевался, но и намеревался один заработать очередной железный крест — это было совершенно ясно Капплеру. Еще более очевидным было и то, что, если майор преуспеет в своем начинании, подполковнику придется плохо, очень плохо… Капплер отпустил машину и пошел домой пешком. Мысль работала лихорадочно: надо что-то срочно предпринять, опередить этого выскочку Хенке.

«„Унита“, „Унита“, ах черт! Кто же мне говорил об этой газете? Ну конечно же, барон Помпили! У него работал на вилле какой-то столяр-краснодеревщик. Да, да, тогда он рассказывал, что поймал этого краснодеревщика с несколькими номерами „Униты“. Как же камердинера зовут: Дарио или Марио?»

Его звали Марио. Марио Мольтони. Он служил в доме заместителя начальника тайной фашистской полиции барона Маурицио Помпили. Барон возглавлял одну из старейших полицейских организаций «Казеларио политико», которая родилась в Италии в 1894 году, когда барон Помпили еще не появился на свет. Это было весьма солидное учреждение, находившееся в ведении римской полиции. Впрочем, помещение, где располагалось «Казеларио», мало чем напоминало полицейское управление. Тишина. Посетителей нет. Чиновников мало, и все они в штатском. Комнаты сплошь заставлены высокими, до самого потолка, шкафами со множеством выдвигающихся ящиков, заполненных десятками тысяч карточек. Они-то и были основным богатством «Казеларио». В карточках содержались подробные сведения на «граждан, представляющих потенциальную опасность для существующего государственного режима».

Барон Помпили считал «Казеларио политико» своим детищем. Когда его по личному указанию Муссолини назначили заместителем начальника тайной полиции, которую сокращенно называли ОВРА, он с первых же дней рьяно принялся за дело. Была значительно расширена сеть платных агентов, увеличено число чиновников, значительно усложнена система самих карточек, куда теперь заносились не только данные о политической деятельности того или иного «неблагонадежного» лица, но и другие сведения, касающиеся его личной жизни, друзей, знакомых и т. д. Благодаря неусыпным заботам барона «наследство», доставшееся ОВРА от прошлого века, сильно разрослось. Помпили получил чин генерала и личную благодарность Муссолини за «заслуги в области укрепления внутренней безопасности Италии». Новоиспеченный генерал чувствовал себя всезнающим и всемогущим. Он мог в любой момент отдать приказ своим тайным агентам установить слежку за любым лицом, скомпрометировать его и даже арестовать, не испрашивая никаких специальных разрешений.

Через картотеку «Казеларио» были наведены справки и о Марио Мольтони, которого барон впервые увидел у своих давних знакомых. Случилось это во время инспекционной поездки по Сицилии, когда он остановился в имении своих дальних родственников и богатейших землевладельцев князей Рондинелли. Как-то в разговоре за вечерним чаем Помпили посетовал на то, что никак не может найти достойного человека на должность слуги в своей огромной римской квартире на улице Бизаньо, к которой прибавилась только что отстроенная вилла в Чивитавеккии, небольшом портовом городке на побережье Тирренского моря. Барон получил участок для виллы практически бесплатно, в качестве дара за свои заслуги перед фашистским режимом и был очень им доволен: во-первых, недалеко от Рима, всего семьдесят километров, во-вторых, на берегу моря, да еще в городе, в котором когда-то был консулом Анри Бейль — великий Стендаль, современник и биограф императора Наполеона. А барон Помпили втайне считал, что он похож на французского императора как внешностью, так и твердостью характера.

Княгиня Рондинелли, разливавшая чай в тот душный августовский вечер, вдруг поставила чайник саксонского фарфора и воскликнула, словно сообщала миру о великом открытии:

— Блестящая идея, барон! Почему бы вам не взять Марио. Он помогает нашему мажордому. Круглый сирота, молод, хорошо воспитан и, как все сицильянцы, беззаветно предан.

Княгиня взяла серебряный колокольчик, позвонила. Бесшумно открылась дверь в столовую. На пороге в почтительной позе стоял черноволосый молодой человек.

— Марио, ты не был бы против пойти в услужение к нашему родственнику и дорогому другу барону Помпили?

— Как вам будет угодно, княгиня.

Барону юноша понравился с первого взгляда. Почтителен, немногословен, приятен лицом. Закурив сигарету, Помпили спросил:

— Родители есть?

— Нет, умерли, синьоре, вернее, умерла мать, а отца убила мафия[124].

— Мафия? Он был с ней связан?

— Нет, синьоре. К отцу пришли однажды двое мафиози и сказали, что он должен будет каждый месяц платить им премию за охрану гаража. У нас был гараж и мастерская по ремонту автомобилей. Отец отказался. Через несколько дней его нашли мертвым с зарядом волчьей картечи в спине…

— Вот как? Можешь идти.

Марио вышел. Барон погасил сигарету.

— Я вам напишу, княгиня, в отношении этого молодого человека. На первый взгляд он производит неплохое впечатление, да и ваша рекомендация уже сама по себе великолепная гарантия.

Барон не преминул поискать сведения на Марио Мольтони в картотеке «Казеларио». Но чиновники из управления сумели разыскать для своего шефа лишь полицейское донесение из Палермо, в котором говорилось о загадочном убийстве некоего Чезаре Мольтони, рядового члена фашистской партии, владельца гаража, и о том, что преступники не найдены. Палермский полицмейстер сообщал, что «убийство, видимо, совершено мафией, следы которой обнаружить невозможно». Прочитав последние строчки, Помпили поморщился: «Невозможно, невозможно…»

Причина недовольства барона заключалась в том, что в обязанности ОВРА входило и расследование преступлений, совершаемых мафией. Мафия возникла еще при феодализме и продолжала жить по своим законам, несмотря на смену эпох, формаций и режимов. Она имела своих людей повсюду, где пахло деньгами и барышом. В основе ее деятельности лежала «омерта» — круговая порука и обет молчания. Если кто-нибудь из мафиози проговаривался о делах или нарушал законы мафии, его ждала неминуемая смерть. Мафия убивала не только и не столько своих, сколько тех, кто отказывался платить ей дань или уступить выгодное место одному из ее представителей. Иногда мафиози убивали и фашистов, разумеется, не по политическим мотивам, а больше из-за денег, но это случалось редко. «Онората сочиета» — «достойное общество», как уважительно называли мафиози свою бандитскую организацию, предпочитала не ссориться с режимом чернорубашечников, тем более что некоторые ее высокие представители, особенно те, что родились на Сицилии, иногда пользовались услугами «рыцарей онората сочиета» для сведения личных счетов, мести или политических интриг. Барон Помпили был в курсе некоторых темных дел мафии, но тоже не проявлял особого рвения по их разбирательству, потому что побаивался этой организации.