— Я знаю, мне Мудите говорила, это же ее любимый брат.

— А больше ничего нового, так вот и живем…

— У меня дело к вам, мама. Надо как-то пойти и переписать дом обратно на меня… — Жирак заметил, что старушка плоховато слышит, поэтому заговорил громче: — Сначала нам надо в милицию съездить, выписаться, потом можно к нотариусу дарственную оформить… Вы только паспорт не забудьте… Когда поедем, я еще напомню…

Почти одновременно распахнулась дверь в комнату и наружная. В дверях комнаты появилась невестка с ребенком на руках — молодая, полная, как всегда, с обиженным лицом. Белый фланелевый халатик, в ушах сережки с жемчужинками. Не поздоровавшись с Жираком, она закричала на свекровь:

— Вы, мама, с этим домом не путайтесь! Сначала надо с Вилнисом поговорить!

— Это так, это так… — поспешно закивала старушка.

В этот момент, вытерев ноги, вошел младший брат Мудите — в плечах широкий, в бедрах узкий, с черными, зачесанными назад волосами. Только кожа лица уже не такая свежая, какую Жирак помнил. Теперь она была уже изжелта-темная, морщинистая.

На поводке Вилнис вел породистую таксу с медалькой. Именно такую, о какой мечтает весь охотничий коллектив. В нору может залезть за лисой или енотом, косулю гонит медленно, лось на такую смотрит с презрением и уходит шагом, а не скачками, как от лайки или гончей, но кабана такая вот такса держит на месте, пока не подойдет охотник и не свалит клыкастого.

С характерной для этой породы смелостью и нервностью такса тут же кинулась облаивать Жирака и, пожалуй, вцепилась бы ему в штанину, если бы Вилнис не ухватил ее за загривок и не кинул в комнату, куда тут же ушла его жена.

— Привет! — сказал Вилнис.

— Привет! У тебя семья растет не по дням, а по часам!

— Я же пока еще не дряхлый импотент, из которого песок сыплется.

— А какого черта тебе еще и собака понадобилась? Здесь же и так повернуться негде.

— Из-за таксы меня теперь рвут на охоту наперебой и ни один хмырь-интеллигентик не сопит, что я в автобус с нею влезаю! Теперь я привожу домой две порции мяса — одну себе, другую таксе. А насчет тесноты это ты, Жирак, верно сказал! Тесно, тесно нам здесь…

— Он насчет дома приехал поговорить, — несмело вставила мать.

— Лад-дно, потолкуем. Иди в комнату!

— Да, да… надо приглядеть за маленьким… — И мужчины остались одни.

Жирак почуял что-то неладное.

— Ну, разлей, зятек, коли принес! — Вилнис вымыл руки и долго вытирал их висевшим возле раковины полотенцем. — Всухую трудно разговаривать.

Вилнис опрокинул свою рюмку, будто ягодку в рот бросил, а Жирак чуть пригубил и тут же налил еще зятю.

— Мы с Мудите решили, что пора дом оформлять обратно на мое имя, — соврал Жирак. Все равно же с Мудите придется говорить. — Расходы я покрою и за все труды устраиваю шикарный пир в кабаке. Только вы должны придумать, куда наследника деть, потому что твоя жена, — Жирак никак не мог вспомнить ее имя, — тоже обязательно должна пойти!

Вилнис выпил вторую рюмку и угрюмо сморщился.

— Сволочь ты все-таки, Жирак! — нахально заявил он. — Наша семья тебе помогла, когда ты сидел в дерьме по уши? Помогла! Факт! Мама всю неделю по нотариусам бегала, когда ты дарственную затевал. А теперь ты даже про ее день рождения не вспомнил и на смотрины к моему сыну не пожаловал! Это родственник, да?! Сволочь ты, Жирак!

— Вы же к нам тоже не приходите!.. — ощетинился Жирак.

— Не дам я больше маме таскаться по нотариусам и заниматься всякими махинациями. Точка. Потому что дерьмовые вы родичи.

— Погоди, погоди… Но это же мой дом, никто к нему и палец не приложил…

— Жирак, ты чуть не убил человека, и мы спасли тебя от суда. Если бы у тебя дом остался, ты бы определенно загремел на долгие годы! И этот дом у тебя бы конфисковали! Как мы тогда из-за тебя бегали, как маму отсюда выписывали и к тебе прописывали! А теперь ты ее на улицу хочешь выбросить?

— Слушай, что с тобой сегодня? Что ты от меня хочешь?

— А ты знаешь, почему меня на фабрике в очередь на квартиру не поставили? Потому что муттер у тебя прописана и у нас не меньше четырех с половиной метров на человека,

— Да ты бы хоть позвонил… За неделю бы все уладили…

— Теперь уже поздно. И нам здесь всем тесно. Берите стариков к себе! Верхний этаж у тебя не достроен, старик быстро эти комнатушки доведет до ума. Он еще крепкий мужик. Мебели никакой покупать не надо, шкаф и кровать с собой заберут. Мама тебе в саду помогать будет, про старика и говорить нечего, нет такого ремесла, которого бы не знал! Не пожалеешь, рад будешь!

— А ты знаешь, каким трудом я этот дом поднял? — У Жирака от злости даже губы затряслись. — Да ты знаешь, сколько я работал, чтобы под крышу его подвести? Восемнадцать часов в день! Ни праздников, ни воскресений годами не знал и теперь еще не знаю!

— Он мне, работяге, рассказывает про работу! Лох ты этакий! — Вилнис вскочил, сделал круг по кухне и вновь уселся, — Работают на фабрике! Как я работаю!

— Да что ты умеешь, работничек, когда даже восьмой класс тебе было трудно закончить! Только тачку гонять и умеешь! Придешь на работу и знай перекуры устраиваешь, а потом жалуешься, что зарабатываешь мало!

— Ни к каким нотариусам мать не пойдет! И точка!

Жирак выскочил за дверь, Вилнис крикнул ему вслед:

— Штаны от злости не обделай, баба базарная! И Мудите чтобы сюда не являлась, я ее тоже выставлю!

Адвокат, который был знаком Жираку еще по студенческим годам, выслушал его горестный рассказ очень внимательно, только позевывая и прикрываясь ладонью, — бессонница его мучила.

— Этот малый просто глуп! Он мог бы снять с тебя все до последней рубашки! — покачал адвокат головой. — Радуйся тому, что он еще не заставил мать переписать дом на него! И тогда в один прекрасный день в твою калитку постучал бы судебный исполнитель, чтобы ты чемоданы укладывал. Как только дело против тебя прекратили, надо было сейчас же к нотариусу бежать и аннулировать дарственную. С согласия лица, которому дарят, это можно было сделать. И вообще, зачем надо было затевать такую аферу, не верю я, чтобы приговор был с конфискацией имущества.

— Мы с женой подумали — для пущей надежности… У меня еще тогда была небольшая неприятность с крокусами. Что я дом строил своими руками, это все соседи могут показать. Я у некоторых даже деньги занимал на материалы… У нотариусов в книгах записано, можно найти… — растерянно стал объяснять Жирак.

— Это все не поможет… Дом ты подарил, и этим все сказано. Может, ты этому прохвосту пообещаешь отступного? — прикинул адвокат. — Нет, лучше не обещай. Такой только почует, что деньгами пахнет, глотку перервет. Ты понимаешь, он уже свыкся с мыслью, что дом его. Плевать ему на то, что ты строил и работал. Он считает, что у тебя добра много и отнять у тебя что-то даже похвально, этим он докажет свои умственные способности. Нет, Зиги, ты просто дурак! — Знаток кодексов даже сам разнервничался. — А вдруг старуха неожиданно умрет?

— Видишь ли…

— Что видишь? И видеть нечего! Дом твой поделят ее наследники. Сколько у нее детей?

— Второй сын порядочный человек. Моряк.

— Хорошо, даже если он откажется от своей доли, у вас с женой останется лишь третья часть, ведь и отцу…

— О, черт! Ну что мне проку от твоей надгробной речи?

— А я хочу, чтобы ты серьезно оценил свое положение. Совет есть, и очень простой. Бери стариков к себе, иного выхода нет. Когда они расстанутся с тем прохвостом, страх пройдет, и старушка за милую душу вернет тебе дом. Насколько я понимаю, она человек честный…

— Непременно! За стариков я ручаюсь! Я думаю так, — помолчав, продолжал Жирак. — Может быть, подождать, пока вернется из плавания старший брат, и собрать семейный совет?

— А что это даст? Пока старики с этим прохвостом, они и не пикнут. Боятся, но и любят, наверное. Дочь, конечно, тоже не чужая, но ведь у сынка-то это единственный шанс как-то выбиться… Поступай как знаешь, я тянуть не советую!