Замолчав, посмотрела на меня извиняющееся, словно пожалела о сказанном. И произнесла:
– Не обращай внимания. Настроение по утрам редко бывает хорошим, а тут еще и сборы на носу.
– Ничего, понимаю.
– Ну, – пожала плечами, – я тогда пойду. А то, боюсь, поклонницы Роми нехорошо отнесутся к девице, делающей зарядку у него во дворе. – Посмотрела прямо в глаза, взглядом отбирая глоток воздуха, и попятилась. Заморгала часто, точно пробовала отвернуться, но не могла. – Буду за домом.
От короткой фразы ее черты лица на мгновение дрогнули, скривились, но быстро превратились в неловкую улыбку. Продолжая отступать, Асфи провела рукой по волосам, убирая их с лица и обронила лишнее – я ведь и так все понял. С первого раза понял…
– Это для Елрех. Вдруг она потеряет, искать будет. Скажешь ей, ладно? – И быстро отвернувшись, едва слышно выдохнула: – Идиотка…
Ветер принес ругательство, и я тихо рассмеялся. Смотрел вслед забавной девушке, отмечая красивую походку. Шаг за шагом – по одной линии. Улыбка исчезла, настроение мгновенно испортилось. Я стиснул рубаху на груди и, не замечая рассвета, уставился на горизонт. Чему радуюсь дурак? Она видит не меня. А мне и замечать ее нельзя.
* * *
В городе мы надолго не задержались. Уже через два рассвета покинули его и отправились в знакомом мне направлении, но с каждым шагом Солнца все дальше отклонялись от пути, который мог бы привести меня домой. Я брел позади тройки существ, стараясь не привлекать к себе внимания. С возвращением Асфи в дом Ромиара не было ни шага Солнца, чтобы я не подумал о ней. Она оказалась не такой, как я успел себе вообразить. Жесткость в ней быстро таяла, будто не была ей свойственна. А когда она забывалась в кругу друзей, то и вовсе вела себя добродушно и открыто. Впрочем, иногда в ней находились недостатки, и тогда она вызывала противоречивые чувства. И чем лучше я узнавал их, тем больше понимал, почему они с Вольным сошлись.
– И что ты сделала с ним? – спросила Елрех, огибая заросли лопуха.
– Повалила и заколола. – Асфи гордо подняла голову, будто говорила о чем‑то несущественном и даже приятном. Легко перескочила рытвину и отвела пряди, выбившиеся из косы, обнажая взору шею.
Я отвернулся, удержал желание облизать губы; они помнили мягкость и вкус светлой кожи, и им было плевать на черноту в сердце девушки. А есть ли у нее сердце? Ромиар перехватил мой взгляд и подмигнул. Пытается приободрить из‑за рассказа Асфи, или заметил, как она будоражит меня?
– Он бросил их головы на растерзание дружкам, – не замолкал звонкий голос. – Мне все равно пришлось бы кого‑то убить, а тут тем более так вышло, что…
– Не оправдывайся, человечка, – с насмешкой крикнул ей в спину Роми. – Мы все знаем о твоем безжалостном нраве.
– Чего? – протянула она, резко оборачиваясь и останавливаясь. Окинула друга презрительным взглядом и сказала: – Себя давно видел? Да твой хвост за твоим нравом не поспевает!
Елрех помотала белыми волосами, гремя вплетенными в них амулетами, и в который раз подивилась:
– Как человечка может так не любить шан’ниэрда?
– А ты прямо его любишь? Было бы за что!
– Нет, конечно, – хохотнула Елрех. – Но ты когда‑то сама сказала мне, что я тоже наполовину беловолосая шан’ниэрдка. Их кровь вызывает во мне нетерпение ко многим, кто мне хоть малость не нравится. В тебе‑то этой крови нет.
Ромиар после ее слов сник. Скривил губы и полез в сумку за дневником; белая кисточка хвоста дергалась над пыльной дорогой из стороны в сторону. Когда он признается всем, что влюбился в полукровку?
Я поравнялся с парнем и, кивнув на дневник, спросил:
– Будешь писать прямо на ходу?
– Наверное, не смогу, – не стал отрицать глупость. – Если только ты подержишь чернильницу и меня под руку. А, нет! Не смей меня трогать!
Отступил к густой траве, кривя лицо. За его плечами раскинулись можжевеловые заросли, дальше виднелась макушка Вечного леса. Надо было плюнуть и вернуться домой. Меня давно никто не бил, кроме компании Тигара, наверное, я бы смог оправдаться. Ромиар хоть понимает, что своим секретом рискует не только собой, а всеми нами?
– Ты набрал амулетов в дорогу? – спросил я.
– Набрал, но они действуют все слабее.
Звучит неутешительно.
– Тебе стоит рассказать им.
– Нет. – Он посмотрел на меня с угрозой. – И ты не скажешь.
– Ты меня не жалел, – напомнил я. – Почему я должен?
Он захлопнул дневник и исподлобья глянул в спину полукровке.
– Посмотри, какая она мерзкая. Даже люди не такие страшные. Иногда она уходит из моей комнаты, а мне страшно касаться того, что она трогала. Но в тот же момент, знаешь… хочется. И хочется все сильнее. Раньше я сразу вызывал слуг, и они вычищали каждый уголок, где могла лечь ее тень, а теперь стараюсь никого не впускать и не открывать двери, чтобы дольше дышать запахом, который остается после нее. С ней я становлюсь извращенцем. Это как тянуться к собственным…
Он не договорил – его передернуло; серое лицо побледнело.
– Забудь. Я уже схожу с ума. Амулеты всего лишь замедляют этот процесс, делают его не настолько невыносимым. Будет только хуже, если Елрех начнет насмехаться надо мной или, что более вероятно с ее характером, жалеть меня.
Я промолчал. Холодный ветер немного отвлек, заставил крепче запахнуть полы новой куртки. И вроде солнце сияет высоко, но этим рассветом все равно холодно. Взгляд опустился на низкую девушку. И снова ее походка приковывала, одурманила. При каждом шаге обозначались изгибы тела, напоминали о его тепле, о гладкой коже на спине, о дрожи напряженного живота под моей ладонью. Я тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Наверное, отчасти я понимаю шан’ниэрда. Дурно от того, что меня тянет к ней.
– После ритуала, – продолжала делиться она с Елрех тем, о чем умолчала дома, – они скидывают трупы с края плато. Если кто‑то выжил во время боя и просто потерял сознание, то шансов у него не остается. Им плевать, кто перед ними лежит: друг, отец, дед, вчерашний собутыльник. Традиции управляют ими. Буквально диктуют, что делать!
Неужели она этим недовольна? Был уверен, что она рассказывает о них с восторгом.
– Но они даже сами не осознают, что борются с ними. Не знаю, что повредил во мне этот недовождь. Мне казалось, что во мне живого места не осталось. Никогда не думала, что организм – это настолько хрупкая система. В итоге помню только, как меня Дарок вытащил из круга. И пока нес на руках я ему жаловалась, как больно. Рискнула еще, а может, просто не думая, сказала, что если не позову Айссию, то вот прямо сейчас и сдохну.
– И он не запретил? – Елрех понизила голос и вытянула шею.
– Шикнул. Приказал рот закрыть. Отнес в сторону, а затем уложил на землю. Я уж думала, что плюнул на наши условия и оставил умирать. С кем он в поединке сошелся, кого убил – без понятия. Но, завершив свое испытание, вся эта четверка меня обступила. Они же широкоплечие амбалы, вот и заслонили собой. Я тогда очень удивилась, что Дарок тряхнул меня и сказал: «Зови своих духов, женщина». Он ведь немыслимо рисковал, не я ж себя на священное плато пустила. Но раз сам попросил, то я и позвала.
– Васоверги не любят духов, – с сомнением протянула полукровка, сближаясь с Асфи.
Колея в этом месте сузилась, заросла бурьяном. Лес, напротив, расходился; под кедрами редел орешник. Но отмечая эти изменения, я все равно не мог отделаться от нового вопроса, злившего меня по многим противоречивым причинам – какой из себя этот Дарок?
– Даже не в этом дело, – перебегая затопленный участок по поваленному дереву, бодро говорила Асфи. – Он же вождем стать хочет. Как раз таким, кто за традиции выступает и воюет с теми, кто хочет внедрить в их быт духов.
– И что ему не нравится в этой идее? – изумилась Елрех, осторожнее шустрой девчонки продвигаясь по скользкому стволу.
Я хмурился. Ромиар учил меня читать на общем языке, взял для меня несколько книг в поход, но обычно все слова в них были мне знакомы. К тому же я неплохо понимал нашу знахарку, когда она говорила на своем родном языке, хорошо знал эльфийский и отличал от него эльфиорский, знал несколько слов из шан'ниэрдского и бегло объяснялся на фангровском. В Солнечной хватало разных пришлых, а еще многие торговцы обсуждали торги между собой на своем родном, надеясь на необразованность деревенских. У меня была возможность поучиться языкам. Однако Асфи удивляла. Неужели она росла среди рассатов? Но благородные кошки предпочитают компанию гелдовов и шан'ниэрдов, изредка эльфов и эльфиоров, а вот люди… Наверное, должна быть весомая причина для такого сближения. Но это единственное, что приходило на ум. В незнакомых словах, которые иногда звучали от Асфи, преобладало рычание. Выразительное «р». И вот опять «внедрить».
