Темно‑коричневый, почти черный, лиф был усыпан редкой сверкающей пылью. Может, что‑то вроде бриллиантовой крошки. Она не бросалась в глаза, даже не была заметна. Ровно до того момента, пока я не начинала двигаться. Вот тогда взгляд приковывался к лифу, пытаясь уловить тонкое, призрачное мерцание крошки. А там… Я никогда на девушек не засматривалась, но тут было предсказуемо, куда направится взгляд, как только смотрящий убедится, что мерцание ему не почудилось. Грудь аккуратно обхватывалась тканью, которая приподнимала ее не хуже плотного бюстгальтера. Ложбинка между грудью была открыта взору глубоким декольте. Оно заканчивалось крохотной брошью – изящной бабочкой сит’тари, от золотых крыльев которой тянулась такая же золотистая вышивка. Тонкие, изогнутые линии заострялись к концу и едва ли выделялись. Хвост сит’тари и вовсе казался полупрозрачным. Он расходился по ребрам и, не касаясь линии талии, снова сходился клином на животе, где ткань все еще была темной. Я понимала зачем эти полутона, эта призрачность, неуловимость, привлекающая лишь в движениях. Подобное всегда хочется рассмотреть как можно ближе, а затем и потрогать, убедиться наверняка, что существует не только в фантазии. А вот на бедрах начинался переход к розовому, – холодному, но яркому, – поэтому создавалось впечатление, что они шире, круглее. Ткань не стягивала колени, я чувствовала себя вполне свободно, но из‑за очередного перехода к угольно‑фиолетовому цвету, казалось, будто ноги от колен немного тоньше. И даже не спасал разрез, потому что тоже был тонким. Потому что под ним тоже кожа мелькала лишь при движении. Темная ткань струилась при каждом шаге, при осторожном движении, лаская ноги жидким углем, привлекая внимание, задерживая его.

В целом мне казалось, что я смотрю на фигуру шан’ниэрдки, – песочные часы. Дариэль что‑то восхищенно говорила, но мне уже было все равно. Видимо, успокоительное подействовало в полной мере.

Я послушалась строгую эльфиорку, которая посоветовала мне заказать туфельки из черного хрусталя. И украшения мне подобрали из него же.

Молодой улыбчивый фангр, подмастерье цирюльника, вошел в комнату и заметно растерялся, сглотнув. Я хотела прикрыться, но потерла мочку уха, переборов отголоски смущения. Села на стул возле зеркала и позволила парню быстро разобраться с моими волосами, чтобы отпустить его праздновать дальше. Наверное, отправится в дворцовый парк, а может, в центр обители. Я бы тоже хотела. Где‑то там сейчас гуляют ребята.

Парень положил на трельяж рисунок прически, которую выбрал его мастер. Открыл деревянную шкатулку с серебристой пылью, испачкал в ней длинные голубоватые пальцы с коготками, а затем зашептал, призывая духов. Он перебирал мои волосы, ловко укладывая их в прическу, и я чувствовала, как невидимые духи поправляют каждый волосок, фиксируют. Дариэль подала фангру футляр, в котором лежал хрупкий стебелек фиолетового колокольчика. Вскоре он был аккуратно вплетен в единственный завиток прически, собранном на затылке. Она не была высокой, не была пышной, не оттягивала на себя внимание. Пара выпущенных локонов у висков убирала строгость, но не разрушала легкую скромность. Хотя с этим уже постаралось платье…

Когда фангр ушел, пришли другие подмастерье. Первая девушка привела мои ногти в порядок, накрасив их чем‑то темно‑коричневым, – точно не привычным лаком для ногтей. И сверху посыпала такой же мерцающей крошкой, как была на платье. Вторая – немного поколдовала над моим лицом: нанесла на глаза совсем чуть‑чуть дымчатых теней, выровняла тон кожи, подвела брови, а губы наоборот осветлила, умудрившись сделать их пухлее.

Наверное, я должна была восхититься, увидев себя, но действие успокоительного было в самом разгаре.

– Почтенная, посмотрите, как изящно легло на вашу шею. А она у вас тонкая, – протягивала где‑то в другой реальности Дариэль, надевая мне ошейник из черного хрусталя. Может, это украшение называется как‑то иначе, но для меня это уже ассоциировалось с ошейником. – И крупный камень привлекательно ложится между ключицами. А они у вас оказывается такие выразительные, прямо как у нас, эльфиек…

Она говорила что‑то еще, но я скосила взгляд на балкон, думая о другом. Где Кейел? Почему даже успокоительное, притупляя чувства, не позволяет забыть о нем? А при мысли, что он и вправду ушел, равнодушие становится таким тяжелым, горьким.

Мы никто друг другу.

Взгляд коснулся стола, и кожа покрылась мурашками.

Это все было ошибкой. Как же мы с ним любим ошибаться…

По капельке духов за уши – и теперь я пахла карамелью.

– Вы восхитительны, – улыбалась Дариэль, разглядывая меня.

– Спасибо, – произнесла, кротко глянув на флакончик с успокоительным.

Жаль нельзя взять с собой. Ну и черт с ним.

В торжественном зале было два входа. Первый – со двора, к которому вела аллея, украшенная желтыми цветами. Второй – из дворца, к которому подводил аналогично украшенный коридор. Я воспользовалась вторым.

Слышала, как стучат в пустом коридоре низкие каблучки туфель, гладила руки, чувствуя вечернюю прохладу. Огромные стеклянные двери радушно встречали нараспашку, и я замедлила шаг. Не было внутри светлых духов – приглушенное освещение мягко окутывало зал, медленно меняло окраску на разные цвета. Доносились спокойная мелодичная музыка и гул голосов. Я осторожно приблизилась, и мне улыбнулся эльф, одетый в праздничный костюм сине‑серебристых тонов. Он поклонился, приглашая войти.

Я не успела осмотреться, как глаза резануло ярким светом, вынуждая прищуриться и опустить голову, а в приятной мелодии прозвучало мое имя и статус. Что радовало, еще пока любовница. Яркое сияние затухало, искры духов таяли, не касаясь меня и пола. Я осторожно распрямляла спину и поднимала подбородок, приходя в себя.

Ночное небо – это первое, что я увидела, когда смогла видеть. Звезды, полнолуние, рейки, удерживающие высокий стеклянный купол. Тяжелые голубые портьеры на белоснежных мраморных стенах, а ниже конструкции, оплетенные сияющими в ночи цветами. Небольшие балкончики на втором ярусе, где, видимо, можно устроиться с удобством. А еще ниже толпа разглядывала меня, задрав головы. Кто‑то поджимал недовольно губки, кто‑то с вызовом вскинул бровки, а кто‑то, приподнимая подбородки, приставал на носочки… Смотрели нахально, скептически, равнодушно, злобно, алчно, доброжелательно, последнее немного удивляло… Слуги скромно сновали с подносами, не смея поднимать головы, а некоторые стояли неподвижно у столов. Нарядные платья и костюмы отражались на черном полу, а там, где оставалось свободное пространство, проглядывался кусочек звездного неба. По углам зала танцевало множество духов; они меняли цвета – и снова танцевали, в основном освещая столы с закусками и диванчики с резными спинками и ножками. А еще великолепные троны расположились с левой стороны, напротив второго входа. С высокими золотыми спинками, но с мягкими вставками подушек. И на них уже сидели правители.

Волтуар улыбался, разглядывая меня. Я тоже улыбнулась – сейчас было нетрудно. Главное, не превратиться в наркомана… Нет. Зельемана?.. Наверное, так бы и звучала эта зависимость в нашем мире.

Свет над моей головой давно погас, а я все стояла и вглядывалась в зал, в толпу… Смотрела и смотрела, но высмотреть Вольного так и не смогла.

Уехал…

Что‑то во мне оборвалось.

Я спустилась по лестнице, убеждаясь, что глядя на троны с зала, впечатляешься их величием сильнее. Меня никто не трогал, никто не растаскивал за руки, желая потанцевать. Да и танцам ведь никто не учил. Любовницы неприкосновенны.

Правители не могут уделять внимание любовницам на праздничных вечерах, ведь их обычно несколько. И это отнимет много времени и сил. Так уж сложилось, что и в том случае, если я всего одна, то уже просто традиция не позволяет. Танцуют гости. Любовницы не танцуют. Будь я женой правителя, то многое было бы иначе…

Я снова передернула плечами, ощущая щекотку в горле. Хорошо, что не жена правителя. Еще пока…