— Для такого искреннего рыцаря, как вы, я готов постараться, — засмеялся Маккензи.

— Отлично, только я вовсе не рыцарь, — признался Рэндалл.

— Не рыцарь? — удивился Маккензи. — Но разве английские короли не самые благородные рыцари Европы? Почему же вы, сын короля Эдуарда, известного воинскими подвигами и тем, как ловко он приструнил шотландцев, не носите звания рыцаря?

— Я менестрель, Маккензи, — ответил Рэндалл. — И в то время, когда мои братья орудовали мечом, щитом, алебардой и заковывали себя в доспехи, я изучал ос[8], а также виреле[9], сирвенту[10] и дела, связанные с L’amor[11]. Вы меня понимаете? — Всё-таки Рэндалл был менестрелем до глубины души, и никакое знатное происхождение или богатство не могли изменить этого. Тем не менее его эксцентризм имел изысканность вельможи, а не бродячего певца с грязной городской площади. Он более напоминал великих менестрелей Рамбута Оранского и Бертрана де Борна, нежели веселых простачков с размалёванными щеками и подведёнными глазами.

— Мне тоже не чужда любовь к музыке и поэзии, — обрадовался шотландец. — Вы любите рожок?

— Да, и с удовольствием послушаю, как вы исполняете свои прекрасные мелодии, — ответил Рэндалл и присел на скамью рядом с Маккензи.

Нежно, точно брал особо ценную вещь, Маккензи взял свой рожок и поднёс к губам. Музыка захватила слушателей, гулким эхом отдаваясь под сводами комнаты.

Глядя на Маккензи, на то, как трепетно его пальцы касаются рожка, Рэндалл чувствовал, что проникается к шотландцу всё большим расположением. Он подумал о Ральфе: его друг тоже был рыцарем и менестрелем одновременно, одинаково ловко владел как мечом, так и цистрой. Казалось бы, Рэндалл тоже познал холод меча в своей руке, освоил тактику боя и научился сражаться, но насколько милее были его душе музыка, перебор звонких струн и сочинительство поэм!

— Ты замечательный менестрель, Маккензи, — произнёс он, когда шотландец оторвал рожок от губ. Сэр Саймон согласился с мнением Рэндалла. Воодушевлённый одобрением, Маккензи исполнил ещё несколько композиций, известных как по всей Шотландии, так и исключительно в той провинции, где он родился и вырос.

К полудню, без свиты и слуг, вооружённый лишь щитом и длинным мечом, верхом на светлой лошади Маккензи двинулся к скалам, смутно видневшимся в плывущем густом тумане. Преодолев переправу через Твид, он отправился к замку Стирлинг, где находился сейчас его господин, король Роберт.

Извилистые тропы, ведущие сквозь леса Йоркшира, оберегали одинокого всадника от встреч с разбойниками, предпочитавшими устраивать засады ближе к городам и замкам, где гораздо чаще появлялись телеги торговцев и кареты богатых особ, но и следовать ими для юноши, не знакомого с чащами, было небезопасно.

Чтобы не заблудиться, Генри Ланкастер, направляющийся в Лондон, старался выбирать дороги, изученные им во время охоты с Морисом и на службе у сэра Филиппа.

Снег стремительно таял, превращаясь в грязные лужи, копыта лошади ступали по воде, обдавая всадника брызгами. Уверенной рукой Генри сжимал поводья. Как благородный лорд, он имел право на отличного скакуна, но как оруженосец не мог пока носить другие доспехи, кроме панциря, надетого поверх куртки.

Захватив из Спрингроузеза лишь свинину, лепёшки и флягу с вином, Генри всё это уже съел и выпил, чем несколько облегчил к концу путешествия поклажу. Ему повезло: к вечеру четвёртых суток пути он увидел сквозь ветви деревьев поле, через которое бежала широкая дорога, ведущая в город.

Лондон, как обычно, осаждали бродяги, нищие, монахи и ваганты, жаждущие проникнуть за ворота. Сквозь их толпы с трудом пробирались стражники, орудуя алебардами и расчищая проход для лордов, которым служили. Среди прочих толклись также рыцари и оруженосцы верхом на лошадях, надменно требуя немедленно пропустить их в город. Мост у ворот был разводной, и одну его часть в мирное время поднимали редко.

Не спешиваясь. Генри проехал по нему на своём замечательном скакуне, оставляя позади себя толпы бродяг.

— Открыть ворота! — звонко отчеканил Генри главе стражи, который находился на городской стене.

— Милорд Генри, вы сопровождаете сэра Филиппа? — осведомился тот, узнав кузена короля.

— Нет, сэр! Я здесь по собственному решению и воле! — ответил юноша.

Никому и в голову не могло прийти задерживать сына Джона Гонта.

Въехав в Лондон, Генри вспомнил о Савойе на Стренде, сожжённом в прошлом году мятежниками Уота Тайлера. Его охватила тоска, когда в памяти всплыл образ прекрасного дворца и полные тайн истории, связанные с ним.

В тот вечер путь Генри лежал уже не к Стренду — он направлялся к дворцу графа Солсбери, расположенному недалеко от Вестминстера. Юного Ланкастера сразу узнали и без лишних вопросов открыли ворота.

Въехав во двор, Генри спешился, бросил поводья конюху и торопливо направился к стрельчатому входу.

— Где граф Солсбери? — спросил он на ходу у растерянного камердинера.

— Графу доложили о вашем прибытии, милорд, он ждёт вас в главном зале, — ответил тот.

— Я никогда не бывал здесь раньше, — мрачно произнёс Генри. — Веди меня!

Оба быстро пошли длинным коридором с высокими сводчатыми потолками, украшенными изысканными барельефами. За окнами уже сгустились сумерки.

Приближаясь к двери в главный зал, Генри услышал звуки цистры и томный голос, поющий о любви. Проследовав в зал за камердинером, он увидел сидевшего в кресле сэра Ральфа, чуть склонившего курчавую голову и перебиравшего гибкими, унизанными перстнями пальцами струны цистры, извлекая из них чарующую мелодию:

В числе слушателей Генри узнал племянника графа Солсбери и папашу Терри. Другие благородные вельможи, рыцари и молодые леди были ему незнакомы. Девушки с особым чувством относились к красивым песням статного и любезного сэра Ральфа де Монфора: даже без жонглёра он производил на них неизгладимое впечатление.

Поприветствовав графа Солсбери лёгким поклоном, Генри присел возле папаши Терри.

— Я скакал слишком долго и очень устал, но меня просил о том ваш сын, — тихо сказал он.

— В чём дело? Что случилось с моим Рэндаллом? — вздрогнул папаша Терри.

— Он в плену у сэра Филиппа, — всё так же тихо проговорил Генри, стаскивая перчатки. — В Спрингроузезе я до недавнего времени служил оруженосцем и последний раз видел Рэндалла в темнице. Сэр Филипп решил отрубить ему голову. Если он этого ещё не сделал, только вы сможете его спасти!

— Боже мой! — глухо простонал менестрель, добела сжав пальцы. — Боже! Я всегда боялся, что графу Монтгомери всё станет известно! Вероятно, Норфолк уже побывал у него...

— Лорд Норфолк действительно приезжал в Спрингроузез, но сэр Филипп убил его, обвинив в том, что он и его люди хотели захватить замок, — поведал удивлённый юноша.

— О, мой Рэндалл! Что же мне делать, милорд Генри? — в отчаянии пробормотал папаша Терри.

Поднявшись, Генри направился к выходу:

— Идёмте в Вестминстер! Я провожу вас к своему кузену, которому, как просил Рэндалл, вы должны поведать какую-то тайну. Только Ричард, я думаю, сможет спасти вашего сына от сэра Филиппа. Если ещё не поздно...

Встревожившись поспешным уходом Генри и старого менестреля, Ральф тотчас завершил песню. Он уже догадался, что с Рэндаллом в Йоркшире что-то произошло, раз во дворец Солсбери прискакал сам Генри Ланкастер, оруженосец Филиппа Монтгомери.