В день, когда брат Строу заметил его идущим к деревне, Джон Болл предвкушал встречу наедине с возлюбленной. Он прежде не оставался с женщинами один на один и потому волновался. Но Бренда сама пригласила его, и он был одержим переполнявшей его любовью. И неизвестно, стал бы он одной из особенно ярких и великих фигур в истории, если бы не влюбился в прекрасную дочь кузнеца.

— О, я не должен идти к Бренде Уэлч, — вздыхал он.

Постояв немного на склоне холма, прислонившись плечом к влажному тёмному стволу вяза, он смотрел на лежащую внизу нищую деревню. Вилланы бродили у дворов и хижин, переговариваясь друг с другом и хохоча. Жёны занимались приготовлением ужина. Недалеко резвилась бедно одетая ребятня.

— Нет, нет, нет! Я не должен идти туда, — пробормотал Джон Болл и начал спускаться по склону..

Прищурившись, он отыскал глазами кузницу Уэлча. Увидел тлеющую жаровню и силуэт кузнеца. Стук молота о наковальню гулко разносился в воздухе.

В деревне на него не обратили внимания: монахи часто появлялись здесь, ведь рядом с деревней лежал путь в Дартфорд.

По мере того как брат Джон Болл подходил к хижине прекрасной Бренды Уэлч, он перестал колебаться. Приоткрыв калитку, Джон Болл¹, озираясь, опасаясь отца возлюбленной, подошёл к хижине и постучал в дверь. Переводя дыхание, он заметил, что крестьянка в соседнем дворе, занимавшаяся приготовлением ужина на очаге, не спускает с него глаз. Болл улыбнулся ей.

Дверь приоткрылась, и на пороге возникла красивая молодая женщина в суконном сером платье. Её распущенные каштановые локоны поблёскивали в свете заходящего солнца, проникавшего в дом через окно.

Болл произнёс в смущении:

— Приветствую тебя, Бренда.

Она кивнула и пригласила его войти:

— Следуйте за мной, брат, а то вас ненароком заподозрят в прелюбодеянии.

Трепеща, Джон Болл переступил порог хижины.

С минуту Джон молча стоял в центре хижины, изучая низкие потолочные балки, длинный стол, скамью и набитый тюфяк в углу. В хижине оказалось очень тепло и пахло свежеиспеченным хлебом.

Бренда, весьма привлекательная, имела некоторую простоватость, свойственную крестьянским девушкам, хотя ее огромные зелёные глаза, густые каштановые кудри и красивые губы могли обольстить любого аристократа. Простое широкое платье не скрывало её точёной фигуры.

— Твой отец в кузнице, Бренда? — глухо спросил он, опустив взгляд.

— Да. И, пользуясь этим, я хочу поговорить с вами, брат, — сказала Бренда.

— О чём же?

— Как будто вы не знаете! О вас.

— Обо мне?

Она засмеялась:

— Вы ведь обо мне думали, верно?! Я сразу догадалась, что вы ко мне неравнодушны.

— Даже если и так, мой духовный сан запрещает мне быть с тобою.

— Тогда для чего же вы пришли сюда? — спросила Бренда.

Он поднял на неё светлые глаза:

— Я не знаю.

Девушка подошла к Боллу вплотную:

— Вы не знаете? Может, потому, что вы любите меня или желаете меня?

Джон Болл внезапно заключил её в объятья и страстно поцеловал в губы.

Вдруг с улицы потянуло холодным воздухом, дверь распахнулась, и в хижину ворвался огромный человек в рубахе, пропахшей потом. В руке он сжимал раскалённый железный прут.

— Я так и знал! — завопил он, хватая Джона Болла и швыряя его в угол, прямо на тюфяк.

Бренда закричала, пытаясь остановить его. Кузнец с рёвом попытался воткнуть в Болла прут, но тот ловко увернулся.

— Мне говорили, что ты шлюха, но я не верил! — орал кузнец.

С неподдельным ужасом Болл смотрел на разъярённого кузнеца. В хижину вбежал еще один человек, в котором монах узнал брата возлюбленной. Увидав гнев Уэлча, тот бросился между ним и Джоном Боллом.

— Прекрати! — воскликнул он. — Перед тобой — монах, лицо духовное!

— Прочь! — прорычал кузнец. — Всё из-за этой шлюхи, твоей сестры! — И он наотмашь ударил виллана по лицу.

Воспользовавшись их дракой, Джон Болл выбежал из хижины. Перепрыгнув через забор из кольев и вспугнув соседских кур, бродивших поблизости, он помчался в сторону леса. Крестьяне в недоумении оборачивались ему вслед. Но Джону это было безразлично. Он понимал, что теперь его ожидает участь расстриги. В монастырь он не смел возвратиться: наверняка вечером там уже будут знать о его поступке. На окраине деревни монаха окликнул стражник. Завязалась драка, и Болл, защищаясь, разбил тому голову его же алебардой.

Добравшись до опушки леса, он перестал бежать и пошёл шагом, содрогаясь от рыданий. «Как я мог влюбиться?! Боже! — думал он. — И вот я превратился в прелюбодея и убийцу! Уверен, что Бренда, её отец и брат обвинят меня перед шерифом в убийстве стражника! И вилланы меня тоже видели!»

Темнело. В лесу становилось холодно. Поскальзываясь и спотыкаясь о корни деревьев, Джон Болл углублялся в дебри. Утомившись, Болл сел на поваленное дерево.

— Хорошо, что я не успел предаться любовным утехам, — пробормотал он. — Но что проку, если мне всё равно никто не поверит?!

Небо над вершинами деревьев было уже совсем тёмным. Монах ощутил пронизывающий холод и энергично подышал на руки. Он расположился на ветвях дерева, сваленного в овраг. Ночевать одинокому путнику, у которого не имелось даже меча, считалось опасным. Но Джон Болл не испытывал страха перед лесом. Гораздо больше он боялся шерифа и обвинения в убийстве.

Он мог бы, конечно, укрыться в монастыре в Беверли, в восточном Йоркшире. Там принимали убийц и воров со всей Англии, чтобы те раскаялись в содеянном. Но до Беверли был неблизкий путь, и Джон Болл не желал признаваться в убийстве. Он знал эту обитель, так как бывал в ней с братьями-монахами. Красивое здание с резными барельефами, украшенное «розой» и длинными стрельчатыми башнями с декором из шипов, с огромной церковью и раскидистым зелёным краем, лежащим на мили вокруг, притягивало преступников со всего королевства.

Потом Джону Боллу пришла на ум идея сбежать во Францию, но вскоре он осознал её нелепость. У него не было денег даже на кусок чёрствого хлеба, не то чтобы добраться до порта!

Закутавшись покрепче в монашескую рясу, он прикрыл глаза. Ночь в лесу заставляла его прислушиваться к любым звукам и шорохам. Он боялся людей шерифа и стражников Дартфорда, которые, несомненно, искали его.

Обратно в обитель он решил не возвращаться. Там бы его не приняли. Поднявшись с коряги, он стал взбираться вверх по склону оврага, рассчитывая добраться лесом до соседнего графства.

И вдруг он уловил звук конского топота. Кто-то скакал в его сторону. Трясясь от страха, он полез на раскидистое дерево, но сорвался, упал и сильно отбил ладони.

Из-за поворота появился одинокий всадник, путешествующий по Эссексу верхом. Сдерживая возглас отчаяния, Джон Болл наблюдал, как незнакомец остановился и спешился.

Если бы этого всадника увидели Рэндалл или папаша Терри, они сразу же узнали бы своего недавнего благодетеля из Ноттингема. Проведя ночь в городе, сэр Ральф де Монфор направлялся в свой замок, в Кент. Он не боялся путешествовать вечером, но соблюдал некоторую осторожность.

Следуя через лес, он заметил у тропы монаха, который сорвался, пытаясь вскарабкаться на раскидистое дерево.

— Для чего монаху прятаться от меня, одинокого всадника? — пробормотал сэр Ральф, придержав лошадь.

Поднявшись, Джон Болл стоял перед ним, дрожа от волнения и холода. Ладони монаха были разбиты в кровь, грязь забрызгала сапоги.

— Что с тобой случилось, отец? — спросил сэр Ральф.

Джон Болл ничего не сказал, но вырвавшийся вздох был красноречивее слов. Рыцарь понял, что монах претерпел много испытаний и трудностей.

— На тебя напали разбойники? — осведомился сэр Ральф, спешившись.

— Нет, сэр, — глухо ответил Джон Болл. — Я сам разбойник.