— Да, накануне, ночью.

— Странно! А директор рассказывал мне, что в первый раз ты говорил, будто сам еще не видел привидения, но получил известия о его появлении от других заключенных. Как ты объяснишь такое противоречие?

— Гм! Не знаю, — упрямо пробормотал попавший в ловушку Кон. — Наш брат, арестант, перестает вести счет времени. С вами было бы то же самое, если бы вы были на моем месте. Кроме того, я так часто видел с тех пор духа, что, право, не помню, видел ли я его уже до аудиенции у директора или только после нее.

Ник Картер чувствовал, что Кон лгал, но во всяком случае настолько ловко, что сыщик решил пока не продолжать разговора на эту тему и спросил неожиданно:

— С доктором Кварцем, своим соседом, ты без сомнения, живешь в большой дружбе?

— Какая же возможна дружба между людьми, которых разделяет сплошная стальная стена в 18 дюймов толщины?

— Сознайся, что эта стена не всегда разъединяет вас?

— Я вас не понимаю, — хладнокровно заявил арестант. — Разве только, что привидение отодвинет когда-нибудь эту стену.

— В этом я нисколько не сомневаюсь, — с иронией заметил на это сыщик. — Вчера ночью дух, разумеется, опять появился?

— Да! Я сам видел его.

— А кто видел его, кроме тебя?

— Некоторые из других заключенных.

— А сторожа видели духа? — продолжал допытываться сыщик.

— Не думаю, — нехотя ответил арестант. — Он избегает встречи с ними:

— Послушай, Кон, почему ты все время говоришь о «нем»? Ведь отлично знаешь, что под таинственным посетителем скрывается женщина.

Во второй раз сыщик заметил, как арестант смутился, недоверчиво, искоса посмотрел на него, а затем сейчас же опустил глаза. Это окончательно убедило Картера, что он находится на верном пути, и что Кон знает больше, нежели хочет показать.

Сыщик встал, взял арестанта за руку и подвел его к зеркалу, висевшему в простенке между двумя окнами кабинета. Здесь он повернул Кона таким образом, чтобы лицо его было обращено прямо к свету.

— Постой-ка здесь, братец, — приказал сыщик тоном, не допускающим противоречия, и придвинул столик, на котором стал раскладывать белила, тушь, цветные карандаши — весь реквизит, необходимый для гримировки.

Затем с улыбкой повернувшись к удивленно смотревшего на него директору тюрьмы, сказал:

— Хотите присмотреться к моему искусству? Я готов познакомить вас с одним из моих маленьких секретов. Но, пожалуйста, пообещайте господину Кону посадить его на два дня на хлеб и воду в темный карцер, если он посмеет шевельнутся! Ну вот! А теперь за дело.

С этими словами сыщик разделся до белья. Затем выкрасил себе шею, лицо и руки краской, покрывшей их той болезненной бледностью, которая свойственна всем заключенным, прожившим долгое время в тюрьме.

— У тебя очень большая голова, Кон, но я тебе очень за это благодарен, так как случайно и я могу похвастаться такой же головой и поэтому буду поразительно похож на тебя, — смеялся сыщик, продолжая свою работу, между тем как арестантом начинало овладевать видимое беспокойство.

— Очень приятно, что не надо будет пожертвовать собственными волосами; я могу воспользоваться париком… ну, хотя бы этим.

Сыщик, доставший из бездонных карманов своего сюртука несколько париков, начал сравнивать их с волосами арестанта и наконец остановился на более подходящем.

С ловкостью профессионального парикмахера он принялся стричь волосы парика до тех пор, пока тот не стал совершенно похожим на гладковыбритый череп арестанта. Затем Картер надел парик, быстро натянул уже принесенный сторожем арестантский халат и, подойдя к зеркалу, начал разрисовывать себе лицо разными карандашами.

Когда он, наконец, закончил и повернулся к директору, тот так и ахнул: действительно, установить какое-либо различие между сыщиком и арестантом было почти невозможно.

Каждая черта лица, каждая мелочь были у обоих совершенно тождественны. Мало того, Ник Картер с невероятной правдоподобностью сумел подделать даже не то напуганное, не то упрямое выражение лица арестанта, который стоял теперь, совершенно растерявшийся, не веря своим глазам.

— Ну что, господин директор? Каково сходство? — спросил сыщик, налюбовавшись на изумленные физиономии директора и Кона.

— Вы — волшебник, мистер Картер, — пробормотал директор. — Я думаю, сам Кон не знает теперь, который именно он из вас двух.

— Ну, я ему помогу в этом случае, — пошутил сыщик. — Я был бы вам весьма признателен, господин директор, если бы вы теперь оставили нас одних: я хочу взять у него несколько секретных уроков.

Директор направился к выходу.

Ник Картер подождал, пока дверь за директором закрылась, и затем обратился к арестанту.

— Кон, я думаю, ты догадываешься, с какой целью я устроил этот маскарад?

— Разумеется, — согласился тот. — Сегодня ночью вы хотите запереться в моей камере — вот и все.

— Ты не дурак, — сказал сыщик и сухо засмеялся.

— Скажи-ка, братец, — прибавил он затем, — не думаешь, ли ты, что сегодня ночью мне удастся разузнать добрую долю ваших секретов?

— Может быть, — пробормотал Кон, притворяясь равнодушным, но сыщик видел по беспокойному огоньку в его глазах, что ему это было далеко не так безразлично.

— Ты отлично знаешь, Кон, что тебе придется плохо, если я раскрою ваши хитросплетенные проделки. Тебя не только лишат всех твоих привилегий, но разжалуют в низший разряд арестантов, а карательную машину ты, я полагаю, тоже не особенно любишь, а?

Чуть заметная дрожь пробежала по телу арестанта, быть может, он имел уже случай познакомиться с этим в высшей степени неприятным изобретением. Такая машина чрезвычайно проста и вместе с тем причиняет самую сильную боль, она состоит из большого махового колеса, подвижные спицы которого сделаны из крепкого бамбука и при каждом повороте колеса поочередно со всего размаха ударяют по козлам, к которым привязывается кандидат на исправление. Колесо связано с часовым механизмом, посредством которого регулируются скорость и сила ударов. Эффект получается полный, и та округлая и, собственно говоря, ненужная часть человеческой спины, в том месте, где она уже теряет это свое благородное название, становится в результате настолько чувствительной, что в ближайшие дни охотно избегает всякого рода сидений.

— Подумай, как следует, ты видишь, что дело обстоит для тебя весьма плохо, — продолжал сыщик, — так как что-нибудь да я узнаю сегодня ночью, а тогда тебе уже не избежать карательной машины. Было бы поэтому гораздо благоразумнее с твоей стороны помочь мне в моем деле, за что я обещаю тебе не только совершенно умолчать обо всем компрометирующем тебя, но даже выхлопотать тебе еще новые привилегии.

По всему было видно, что в душе Кона происходит сильная внутренняя борьба. Ник Картер не мешал ему думать и только после продолжительной паузы спросил вдруг: — Ну что ты хотел бы, например, иметь?

— Гм… Тройную порцию табаку, — сказал арестант.

— Прекрасно, тебе будут выдавать, сколько твоей душе угодно. Но, разумеется, только при том условии… чтобы ты посвятил меня в тайны практикуемой здесь системы перестукивания.

После некоторого раздумья Кон, наконец, согласился и в продолжение следующего получаса сыщик изображал роль ученика, а арестант — учителя. Система оказалась довольно схожей с теми, которые вообще выработались в разных тюрьмах, и имела только незначительные от них уклонения.

По окончании урока Кон был посажен в камеру для буйных, в которой обитые подушками стены исключали всякую возможность переговоров с другими арестантами. Ник Картер же под номером 78 сделался временным соседом знаменитого доктора Кварца.

Наступила ночь. Камера Ника, как и все другие камеры, освещалась только слабыми отсветами немногих, горевших в коридоре газовых рожков. Все тише и тише становилось вокруг, только время от времени из какой-либо камеры доносился кашель или храп, или раздавались тяжелые шаги обходивших галереи дежурных надзирателей.