Между тем дым становился все гуще, пламя уже лизало потолок. Обмотав голову платком, я подполз к тому месту, где штырь кольца цепи был вбит в стену, и что было сил ударил по ней ногой. Штырь не поддавался, как ни дергал я за цепь. Задыхаясь от едкого дыма и обливаясь потом, я принялся лупить ногой по алебастру, рискуя переломать кости ступни. Реальная угроза мучительной смерти подстегивала меня лучше кнута. Дергая кольцо резкими рывками, я содрал на ладонях кожу. Над головой у меня уже трещала кровля, но толстый штырь не желал вылезать из стены.

В конце концов я уперся, стиснув зубы, в стенку обеими ногами и, поднатужившись, потянул на себя цепь. Штырь поддался и пополз из стены. Я дернул сильнее — и он выскочил из гнезда, словно пробка из бутылки. Я упал на спину, но тотчас же вскочил и на ощупь дополз до лестницы. Ничего не различая слезящимися глазами и задыхаясь от дыма, я скатился кубарем по ступеням вниз и на четвереньках выбрался из конюшни.

Потом я долго лежал на земле, раскинув руки, и жадно пил ртом свежий воздух, прежде чем встать и оглядеться. Ослики спокойно бродили неподалеку от меня, я доковылял до одного из них, сел на него верхом и поехал на нем в поселок. Остальные животные, в том числе и запряженные в повозку, последовали за мной. За моей спиной раздался страшный треск: это обвалилась крыша конюшни. Но на душе у меня было спокойно. Несмотря на боль в ноге я испытывал странное удовлетворение, быть может потому, что в этом очистительном огне сгорало величайшее зло.

Я въехал верхом на осле в поселок и с невозмутимым видом слегка утомленного шерифа из кинобоевика вывалил золото и драгоценные камни на ступени храма. Потом кузнец освободил меня от капкана, мне перевязали ногу, и я пошел в опустевший дом Кхален. Там я быстро собрал в сумку свои вещи и поспешно покинул свое временное пристанище, пока мною не овладели сентиментальные воспоминания.

Лодыжка побаливала, но благодаря тугой повязке ступня не вихляла, так что я лишь слегка прихрамывал, когда входил в номер Хилари Кобб, дверь которого оказалась незапертой.

Хилари молча подскочила ко мне и влепила мне оплеуху.

— Отдай немедленно мои батарейки, паршивая гнида! — закричала она, занося руку для новой пощечины, но я успел присесть, и ее рука просвистела у меня над головой.

— О чем ты говоришь, моя прелесть? — с невинной физиономией поинтересовался я у нее. — Какие батарейки?

— Я тебя убью! — взревела она, бросаясь на меня с кулаками, но я мягко отпихнул ее на кровать. Она подпрыгнула на матрасе и снова ринулась на меня, так что я был вынужден отступить за столик.

— Ты объяснишь мне наконец, в чем дело? — спросил я.

— Ты сам знаешь, в чем дело, мерзкая жирная вошь! — воскликнула она и вдруг разрыдалась, бессильно уронив руки. — Ты не имеешь права, я рисковала ради этого репортажа своей жизнью!

Я обнял ее и уложил на кровать. Мне стало искренне жаль эту девушку, столько претерпевшую ради сенсационной статьи в своем журнале. Но я не мог допустить, чтобы ее напечатали.

— Послушай, крошка, — сказал я. — Подожди, пока я свяжусь со своим шефом и получу от него разрешение на публикацию этих сведений. Он проконсультируется с британской разведкой, и, если твои соотечественники не будут возражать, ты передашь материалы в редакцию. Договорились?

— В таком случае, — живо вскочила она с кровати, — не будем здесь задерживаться. Приглашаю тебя погостить у меня в Англии! Мы прекрасно проведем время в моем загородном домике, Ник! Ты согласен?

— Что ж, неплохая идея, — сказал я. — Осталось лишь осуществить ее как можно быстрее.

Мы упаковали ее вещи и покинули гостиницу. Нам предстоял нелегкий путь через перевал до Кхумбу, но возвращаться домой всегда легче, особенно, если успешно справился с порученным делом. Главный злодей был уничтожен, а король этого крохотного государства сохранил не только власть, но и свое лицо. Правда, в этой смертельной схватке со злом погибли хорошие люди, но ни одна победа не одерживается без потерь.

По дороге нам встретилась странная похоронная процессия.

— Это хоронят йети, — сказала Хилари, перехватив мой недоуменный взгляд. Лица у людей были скорее веселыми, чем грустными.

Перед моим мысленным взором вновь возникло это жуткое чудовище, и я с горечью подумал о том, что в этом мире еще много неразгаданных тайн, хотя порой мы и не хотим в этом признаться даже самим себе.

Прибыв в Кхумбу, я немедленно связался с президентом британской разведки, и он отправил нас специальным рейсом прямо в Лондон. Оттуда я позвонил в Вашингтон Хоуку и обо всем ему подробно доложил, упомянув и о сенсационном репортаже Хилари.

— Публикация этого материала чрезвычайно важна для нее, — добавил я при этом. — Если он утратил актуальность для нас, то почему бы и не ознакомить с ним мировую общественность?

— В нашем деле ничто не утрачивает актуальность, Ник! — сухо возразил шеф. — Дипломатический скандал порой вспыхивает из-за сущего пустяка, а заканчивается военным конфликтом.

— Значит, репортажа не будет, — упавшим голосом сказал я.

— А знаешь — пусть публикует! — неожиданно воскликнул Хоук. — Китайцы все равно напечатают опровержение и обзовут нас лжецами и интриганами. К их негодующим воплям все уже привыкли.

— Она очень обрадуется, — сказал я.

— И на радостях отблагодарит тебя, как водится, — съязвил Хоук. — К концу недели жду тебя в офисе, так что не увлекайся.

— Так точно, сэр! — ответил я и положил трубку.

Хилари тотчас же повезла меня знакомиться с ее родителями и младшим братом. Как и любой подросток, он был полон энергии и энтузиазма. Он засыпал меня вопросами, а потом потащил нас с Хилари в свою комнату и с гордостью продемонстрировал клетку со своим любимцем.

— Это черный полоз, — пояснил он. — Очаровательное существо, не правда ли? Хотите подержать его в руках? Вы ведь не боитесь змей?

У меня вытянулось лицо, а Хилари прыснула со смеху.

— Ты что-то говорила мне об уютном домике в деревне, — напомнил ей я.

— Сейчас возьму ключи, — рассмеялась она.

Мы попрощались с ее братом и его любимцем и поехали в Суррей. Только там, в тишине английской провинции, я обрел наконец желанный покой. Добравшись до коттеджа уже в сумерках, мы сперва поужинали в местном трактире, а потом уселись возле камина в гостиной на толстом ковре. Щеки Хилари раскраснелись, волосы отливали золоченой бронзой. Мы словно бы снова очутились в пещере в Гималаях. Дрожа от страсти, Хилари упала ко мне в объятия, стаскивая с себя одежду. Я целовал ей грудь, живот и бедра, и ее сладострастные вздохи и стоны становились все громче и пронзительней. Она умоляла меня любить ее еще и еще, и так продолжалось трое суток, в течение которых мир за стенами коттеджа перестал для нас существовать.

На рассвете четвертого дня я вспомнил, что через несколько часов мне нужно быть в Нью-Йорке, чтобы оттуда добраться до Вашингтона, где ждет меня Хоук.

— Ты когда-нибудь еще навестишь меня? — с грустью спросила Хилари.

Я не стал обнадеживать ее, а лишь криво улыбнулся ей в ответ.

— Но я все равно буду надеяться, Ник, — вздохнула она. — Ты помнишь, что я тебе сказала тогда, в пещере?

— Что именно? — вскинул брови я.

— Я сказала, что ты бесподобный любовник, но не создан для настоящей любви.

— А я и не пытался это опровергнуть, — улыбнулся я.

— И еще я сказала, что после тебя в сердце остается незаживающая рана, — добавила она. — Как я только сейчас поняла, я в этом не исключение.

Утром Хилари отвезла меня в аэропорт. Ее открытое милое лицо стояло у меня перед глазами, пока самолет не оторвался от земли и не взмыл к белым облакам, напоминающим снежные сугробы. На меня вдруг снова пахнуло холодом, и перед мысленным взором возник образ Кхален. Что же сильнее — любовь или страсть, задумался я. Конечно, порой эти чувства приходят одновременно, но лучше стараться не смешивать их. А может быть, и нет?