— Скажите, Прейс, — обратился к нему Ник Картер, — Муллен только что рассказал мне о страшном привидении здесь в вашей тюрьме, теперь я хотел бы узнать, какое у вас мнение на этот счет.

— Гм… Вероятно, такое же, как и у Муллена.

— Сколько раз вы видели духа?

— Два раза.

— Вы стреляли в духа?

— Стрелял, но только один раз, — ответил сторож нерешительно. — Дело в том, что во второй раз привидение явилось в образе молодой женщины в ночной сорочке, ну и я выстрелить в нее не мог, хотя это и было против правил, — чистосердечно признался он.

— И вы уверены, что это была настоящая, живая женщина?

— Разумеется, иначе я выстрелил бы.

— Но ведь это дух или даже черт? — с улыбкой сказал Картер.

Сторож тоже улыбнулся и добродушно ответил:

— Все это чепуха, мистер Картер. Привидений не бывает, это несомненно. Кто у нас разгуливает, я не знаю, потому что вся эта проклятая история совершенно непонятна. Но что это человек, так это не подлежит сомнению и притом по всей вероятности женщина, потому что для мужчины фигура не подходит.

— Каким же образом, по-вашему, может появляться этот дух?

Прейс медлил, он нерешительно поглядывал на директора и переминался с ноги на ногу.

— Видите ли, — наконец начал он, запинаясь, — господин директор, быть может, рассердится на меня, но если меня спрашивают, обязан же я сказать правду.

— Ага, — иронически засмеялся над ним директор, — опять собираешься преподносить дурацкую историю старика Гаммонда. Неужели тебе еще не надоели эти детские басни?

— Так вот, мистер Картер, — с упрямством обратился Прейс к сыщику, — то, что господин директор назвал баснями, и мне казалось вздором до того самого времени, когда у нас началась эта проклятая история с духом. Но потом, когда пошли эти безобразия, я в своей башке решил, что, может быть, тут что-нибудь да есть.

— Говорите яснее, Прейс, а то я вас не могу понять!

— Хорошо. Когда я поступил сюда на службу, я сменил одного старого сторожа, уже ставшего неспособным к труду; его зовут Гаммонд, и он сейчас еще живет тут поблизости. Этот самый Гаммонд много лет прослужил здесь сторожем и надзирателем. Ему теперь уже за восемьдесят лет, и люди говорят, что он уже впал в детство, но это неправда, он только очень слаб, но разум у него еще совершенно здравый. Он всегда был очень неглуп, а то, что он рассказывает много странного о здешней тюрьме, это я готов повторить, ей-богу, господин директор, смейтесь надо мной, но это так!

— Хорошо, хорошо, продолжайте, — успокаивал его директор.

— Так вот лет двадцать тому назад был здесь в тюрьме один арестант, по имени Рулоф. Он сидел здесь не за какую-нибудь мелочь, а за убийство целой семьи. По профессии он был слесарь и механик, и если правда хоть половина того, о чем рассказывают, то и тогда он должен был быть гениально-ловким специалистом. В тюрьме он сидел уже лет десять-одиннадцать, как вдруг в одно прекрасное утро камера его оказалась пустой, а сам он исчез бесследно. Все попытки найти его оказались тщетными; он пропал, точно его проглотила сама земля.

— Ага! Он, вероятно, содержался в камере 79? — спросил Картер, чрезвычайно заинтересованный.

— Вы угадали. Он сидел в этой камере и под такими же точно засовами и замками, как и все остальные заключенные.

— Неужели в камере не было никаких следов, которые как-нибудь объясняли это таинственное исчезновение?

— Никаких решительно, мистер Картер. Эта камера считается самой надежной в целой тюрьме и была совершенно нетронута, такая, как вот сейчас. Старик Гаммонд уверял, что целые недели он все обшаривал ее, твердо убежденный в том, что Рулоф выкопал себе там дыру или что-нибудь подобное. Но он не нашел ничего, ни даже мышиной норки. Рулоф так и исчез, точно за ним явился сам черт.

— Сколько лет было тогда Рулофу?

— Да лет 35. Он поступил в тюрьму еще совсем молодым, 24 лет, и, как говорят, выглядел совсем молокососом. Но в рассказах старика Гаммонда примечательно еще одно обстоятельство.

— Ну, ну, говорите, — ободрял его Картер.

— Гаммонд утверждает, что Рулоф принадлежал к числу механиков, работавших при постройке того флигеля тюрьмы, в котором находится камера 79. Поэтому-то старик Гаммонд и клянется всем, что у него есть святого, что существует тайный подземный ход, который из камеры 79 ведет куда-нибудь за пределы тюрьмы. Он не раз докладывал об этом начальству и все просил совершенно снести эту часть здания, чтобы найти этот тайный ход. Но об этом и слышать никто не хотел: ни господин директор, ни его предшественники. Напротив, над стариком Гаммондом только смеялись и говорили, что он просто выжил из ума.

— Вы так защищаете этого старика, что можно подумать, что вы с ним в родстве, — с улыбкой заметил Ник Картер.

— Да это так и есть: он мой тесть!

— Вот как. Я ничего не знал об этом! — с удивлением заметил директор.

— Я так часто слышал от тестя всю эту историю, — продолжал Прейс, — что теперь, когда так называемый демон начинает удостаивать нас своими посещениями и, по-видимому, каждый раз исчезает в камере 79, я начинаю верить, что во всем этом есть некоторая доля правды.

— Да, это во всяком случае крайне серьезное сообщение, — задумчиво сказал сыщик. — Но все-таки это не объясняет, каким образом женщина, одетая в трико, может подвергаться выстрелам из револьвера калибра 38 и оставаться совершенно невредимой.

— Да, я и об этом говорил с Гаммондом, — возразил сторож. — Он и для этого находит объяснение; если угодно, я могу его сообщить.

— Разумеется, разумеется, рассказывайте.

— Г-м, — опять заговорил Прейс со свойственной ему добродушной медлительностью, — вы, господин Картер, вероятно, еще помните сумасшедшего немецкого портного — его звали, кажется, Дове, из Маннгейма?

— Да, его имя мне известно, — с какой-то странной улыбкой ответил сыщик. — Человек этот был вовсе не такой уж сумасшедший, он изобрел непроницаемый для пуль панцирь или, вернее, рубашку, под которой человек оставался совершенно неуязвимым. Изобретение это наделало в то время довольно много шума, и Дове даже вступил в переговоры с нашим военным министерством. Но сделанные потом опыты доказали, что панцирь защищал человека только в том случае, когда пуля попадала в него по косой линии, по прямой же линии она пробивала панцирь насквозь.

— Совершенно верно, — подтвердил Прейс, — и изобретение таким образом с треском провалилось.

— Не совсем, — остановил его сыщик, — я знаю одного человека, и притом единственного сына моего отца, который носит такую рубашку и даже усовершенствовал ее настолько, что она сделалась действительно вполне надежной защитой от пуль, но, — прибавил он, желая предупредить всякие вопросы со стороны своих удивленных слушателей, — это только между прочим и, пожалуйста, пусть останется между нами, потому что, если бы я громогласно сообщил о своем изобретении, то все преступники вскоре ходили бы в панцирях и задача моя, и без того уже нелегкая, сделалась бы еще труднее.

— Ну вот, — продолжал свой рассказ Прейс, — если верить моему тестю, то и Рулоф хвастался тем, что сделал такое же изобретение.

— Это весьма интересная новость, — сказал Ник Картер, — не понимаю только одного: какое отношение имеет этот Рулоф, уже почти 20 лет тому назад улизнувший из тюрьмы, к тому привидению, которое здесь появляется.

— Гаммонд думает, что Рулоф после своего бегства никогда не покидал окрестностей тюрьмы и живет себе до сих пор где-нибудь поблизости от нее. Даже больше, Гаммонд совершенно серьезно утверждает, что Рулоф посещает тюрьму по одному ему известному потайному ходу и таким образом, со времени своего бегства играет по отношению к заключенным роль своего рода ангела-хранителя.

— Вздор! — со злостью вскричал директор. — Ведь это просто нелепость!

Вместо ответа Прейс только пожал плечами.

Ник Картер ничего не сказал на это и только через несколько минут снова возобновил разговор: