Конечно, немало значило и то, что старый канцлер Ян Замойский старался предостеречь короля и сейм от признания московского «княжича», как он называет этого человека во всех своих посланиях, в том числе и в личном послании к князю Янушу. Но кто сейчас слышит голос Замойского? Старик почти не вылезает из своего Замостья. Говорят, готовит речь для произнесения в сейме. Там она прогремит, точно. Да когда ещё соберётся сейм? Доживёт ли до него тяжело больной канцлер? И что удастся провернуть к тому времени пану Мнишеку, Мацеевскому, Зебжидовскому, князьям Вишневецким, литовскому канцлеру Сапеге? Удастся ли правительству сдержать силы, которые готовы ринуться на зов любого злодея? На этот раз он обещает добычу за счёт Московского государства.

На всём пути от Кракова до Острога, торопясь, прихватив с собою лишь отряд казаков, а обозу повелев следовать обычной скоростью, князь Януш заставлял ближайших помощников старательно собирать слухи и мнения о московском царевиче.

Слухи и мнения не радовали. Даже на чисто польских, исконно польских землях, можно сказать, люди готовились к возможному походу. Говорили о сокровищах, которые ждут царевича в Москве и которых он не пожалеет для тех, кто выручит его из беды. А пока что возникали надежды на помощь, которую окажут царевичу магнаты. Они снабдят его средствами, чтобы потом получить вознаграждение вдвойне, втройне.

Конечно, князь Януш понимал, что надежды эти не отвечают состоянию дел в государстве. Однако его тревожило само настроение масс. Что, можно предположить, творилось в умах казаков-гультяев на Украине? Если наёмные воины из Польши — из чужих краёв, иноземцы — не пойдут в поход, не получив за свой труд платы вперёд, то казаки, особенно сечевики, из Дикого Поля, с Дона, готовы подождать с обещанной платой. Они не могут сидеть без ратного дела.

Князь Януш ощущал усиление воинственного настроения людей по мере приближения к Острогу. И потому так срочно хотелось ему свидеться с родителем.

Когда же князь наконец увидел часы на городской острожской башне — стрелки их как раз прикрывали собою цифры «10» и «12», — он облегчённо вздохнул и ослабил поводья.

Старый князь действительно находился в родном Остроге. По словам секретаря, он уже которые сутки не вставал с постели, слушая чтение из чужих уст. В качестве чтецов были подобраны в академии молоденькие бакаляры.

— Это ничего, — хотел утешить прибывшего секретарь. — Точно так было прошлой весною. А как повеяло теплом — князь словно переродился. Так и теперь будет.

Старик встретил спокойным глухим голосом:

— Хорошо, что ты поторопился. Нам нужно советоваться.

Старик лежал на высокой деревянной кровати. Над его головою висел огромный портрет его предка, князя Яна Красного. На столике рядом с кроватью высилась груда книг в дорогих золочёных обложках и с золотыми замками.

Чтецы-бакаляры стояли у окна. Они низко и часто кланялись, краснея и без того розовыми юными лицами.

Старый князь лёгким подобием жеста разрешил юношам удалиться.

— Ещё поживу, — успокоил он сына, как и секретарь, перехватив перед тем его вопросительно-тревожный взгляд. — Бог даст, успею увидеть конец этой глупой и опасной затеи, которая так по нраву князьям Вишневецким. Не говорю уже о многих их адгерентах, сидящих в Кракове. Знаю.

— Бог милостив, — кивнул головою князь Януш, припадая устами к отцовской руке. — Господь не оставит нас без тебя, отец. Не осиротит в такое время.

Рука старого отца, однако, поразила его холодом сухой шершавой кожи.

Во всём Остроге, во всём Киевском воеводстве, пожалуй, не осталось уже человека, который помнил эту землю ещё без власти над нею князя Константина. Всем обывателям воеводства он казался живущим вечно. О его библейском долголетии в народе ходили сказки. Старые люди всерьёз уверяли: сколько они себя помнят, — а прожили на свете немало! — так вот, сколько они себя помнят — князь Константин всегда был стариком. Стало быть, он прожил на свете не один век. В том никто никого не разуверял. Наоборот, мнение о чудесном долголетии князя, об особом небесном покровительстве ему, всячески поддерживалось.

— Говори, — повелел князь сыну. — Что ещё надумали в Кракове? Что ответили сенаторы на опросные листы молодого короля?

Князь Януш не удивился тому, что отец называет молодым короля, который сидит на престоле уже два десятка лет, короля, которому перевалило за сорок. С высоты почтенного возраста такое временное расстояние, как двадцать или даже сорок лет, почти ничего не значит.

— Трудно сказать, отец, — отвечал князь Януш, усаживаясь в кресло, пододвинутое пахолками к самой кровати. — Никто, кроме короля, не может дать на то ответа. Однако король уже принял московского царевича во дворце. Правда, принял неофициально. В присутствии Рангони и ещё нескольких доверенных лиц. Что говорилось — точно не известно. Но в ответ на речь царевича он наградил его подарками.

Старый князь долго молчал, соображая.

— Нити опять тянутся к Риму, — сказал он глуше обычного. — Этого, впрочем, и следовало ожидать. Это предсказывал канцлер Замойский. Редко доходят от него послания. Но если получаю, так это значит, что в государстве совершается что-то необычное. Или что-то очень важное. Последнее послание было, помнится, когда он уговаривал меня выступить за поддержание мира с Москвою. За то, чтобы утвердить соглашения, подписанные в Москве Львом Сапегою. И вот в новом послании он убеждает меня поддержать этот мир, потому что мирным отношениям с Москвою угрожают действия людей, подобных князьям Вишневецким. А я никогда и не придерживался иного мнения.

— Но этого сейчас мало, отец, — сказал князь Януш. — Полагаю, злодей примется собирать собственное войско. Ему дадут для начала необходимые средства. А король не будет чинить препятствий. Нам следует предотвратить его выступление из пределов киевского воеводства.

— Хорошо бы, — отвечал старый князь. — На это подстрекают меня также из Москвы.

— Из Москвы?

Старый князь указал рукою на шкатулку у изголовья:

— Возьми и прочти. Послание Патриарха Московского Иова. Доставлено таинственными ночными посланцами.

Князь Януш развернул слежавшуюся бумагу, прочитал.

— И что же ты ответил, отец? — спросил он.

— Ничего, — выдохнул старый князь. — Мне нечего отвечать. Уже не в первый раз оказываюсь в таком положении, что вынужден либо ничего не отвечать, либо врать. Я превращаюсь в последователя Макиавелли. И с этим трудно что-либо поделать.

Князь Януш понимающе промолчал. Отец ничего не отписал на королевский запрос по поводу предполагаемого московского царевича. Дескать, он ничего о том не слышал. Будто и не было у него разговора с молодым проходимцем в этом вот кабинете. Но ведь он сам рассказывал, что расстрига, надеясь найти поддержку, безо всяких обиняков заявил: «Я хочу усесться на отцовский престол!» Князь-отец, по его собственным словам, не дал молодцу больше ничего добавить, но приказал удалиться не только из дворца — из Острога вообще!

А как переживал отец переход на сторону самозванца бывшего своего сотника Андрея Валигуры! Молодой бакаляр подавал большие надежды в академии. Чем обольстил его проходимец?

— У нас достаточно сил, — напомнил князь Януш. — Хоть сегодня могу выставить три тысячи воинов. Этого достаточно, чтобы не выпустить негодяя отсюда.

— Что же, собирай, — соглашался старик. — Но не предпринимай решительных действий. Помни: за его спиною князья Вишневецкие, Мнишек, Зебжидовский... Никому не известно, сколько войска удастся ему собрать. Сколько наберётся таких людей, как Андрей Валигура, которые пойдут за ним без надежды на вознаграждение.

Князь Януш предполагал, что упоминание о Валигуре снова вызовет поток отцовского гнева, однако этого не последовало. Очевидно, старик уже смирился с горькой для себя потерею.

Старый князь помолчал, пожевал губами и добавил:

— А дела в Москве, насколько мне известно, идут так, что если бы в самом деле это был настоящий царевич, и тогда бы нам не следовало пускать его в Московию... Это к добру не приведёт...