Она блуждала и блуждала по лесу, пока день не стал гаснуть; небо и тайга потемнели, провалились в черную бездну. Лидия Андреевна, еле переставляя ноги, пробиралась по мокрому лесу к проселочной дороге, ведя в поводу понурого коня. Внезапно Серко сильно толкнул ее мордой в спину и тихо заржал. Она повернулась и только теперь увидала, что невдалеке плясали красные петухи костра. Лидия Андреевна насторожилась. В тайге равнодушно мимо огня не пройдешь, он обещает либо радость дружеской встречи, либо стычку с врагом. Кто этот человек, что он здесь делает ночью? Наверно, тоже ищет золото, но тайно, для того чтобы скрыть его. Эта мысль отогнала страх, и Лидия Андреевна, вскочив с пенька в седло, поехала к костру. Впереди справа мелькнула тень. Не раздумывая, Лидия Андреевна погнала коня вслед убегавшему в темноту человеку. Хруст сучьев и топот прекратились: беглец притаился. Лидия Андреевна испугалась зловещей тишины и повернула коня. Он упирался. Всадница вытянула его плетью и, не сдержавшись, крикнула:

— Но, Серко!

Яркий луч света карманного фонаря ослепил ее.

— Лидия Андреевна, душенька, как вы меня напугали! — услышала она слащавый голос Бориса Робертовича.

Маркшейдер подошел к ней.

— Что вы здесь делаете?

— То же, что и вы, ищу дорогую пропажу, — ответил он.

— А почему ночью? Мне это кажется странным, — все еще не придя в себя, спросила Степанова.

— В нашей жизни много странного, дорогая. Посидим минутку у костра, передохнем, и я провожу вас, я знаю прямую тропку, — предложил Борис Робертович.

— Я тороплюсь, — холодно ответила Лидия Андреевна.

— Минуточку обождите. — Борис Робертович видел, как плясали отблески костра на высокой груди Степановой, как ее рука теребила ремешки на кожаной плетке. Серко тронулся, но Плющ схватил за подпругу.

— Отпустите коня!

— Минуточку! Выслушайте… Я давно не говорил с умным и культурным человеком, а иногда так хочется облегчить Душу! Вам может показаться смешным, но я мученик… да, да, мученик чужих страстей. Поверьте, когда мне представляется хотя бы малейшая возможность не любить, я немедленно ею пользуюсь. Я устал от жизни, от ее утомительного однообразия, одиночества. Как говорится, спать есть с кем, а встать не с кем. Кругом не женщины, а нюшки…

— Вы пошляк, я не хочу вас слушать. Пустите коня, — резко бросила Лидия Андреевна.

Борис Робертович решил круто изменить тактику.

— Вы пожалеете кое о чем, да будет поздно. Вам бы теперь следовало понять, что в моем внимании — ваше спасение, — подбоченясь, заявил он. — Степанова осудят за потерянное, вернее, за присвоенное золото… Имущество ваше пойдет, как говорили в старину, с молотка, вас вышвырнут на улицу. И вы еще придете ко мне…

Он протянул к ней руки, Лидия Андреевна с размаху ударила его плеткой и пустила Серка вскачь.

В кабинете Рудакова сидели Пихтачев, Бушуев, Турбин и Степан Кравченко. Рудаков звонил на квартиру Степанова.

— Лидия Андреевна? Как он? Не лучше? А что говорят врачи? Не расстраивайтесь, будем надеяться на его крепкий организм. Нет, пока не нашли. Да, да, конечно, я зайду. — Он повесил трубку.

— Что Виталий Петрович? — спросил Турбин.

— Кризис еще не миновал, у него ведь двустороннее воспаление легких. Все бредит банкой с золотом, а мы ее — уже неделя вот прошла — найти не можем…

— Зачем я только навязал ему эту банку? — в который раз упрекнул себя Степан Иванович.

— Наверно, упала в реку. Пока вода не спадет, искать, по всему видно, бесполезно, — вставил Бушуев.

— А к лету занесет песком, илом, совсем не отыщешь, — возразил Пихтачев.

Рудаков подумал и, покачав головой, сказал:

— Если не найдем банку, его судить будут.

— Судить Степанова?! Да этого быть не может! — воскликнул Кравченко, отвернулся от товарищей и ладонью прикрыл глаза. Он мучительно думал: как выручить Степанова? Собрать стариков, потрясти их кисеты… Может, и наберется на банку-то…

— Будем продолжать поиски… Да-а-а. Накопилось у нас дел. Пора проверять социалистический договор с Новым, — говорил Сергей Иванович. — Надо выделить наши передовые участки. Плотники работают хорошо, горняки хуже. Правда, они выполнили план, если бы не случай с Виталием Петровичем. — Рудаков исподлобья посмотрел на собравшихся и после небольшой паузы продолжал: — У монтажников начались горячие денечки, нужно помочь им людьми. А чем встретят Первомай разведчики?

Турбин, как всегда, прежде чем ответить, погладил бороду.

— Обязательства мы выполняем, хотя за последние дня работы подсократились, весенняя вода топит. Иптешевскую штольню прогоняем дальше, подсекли еще две богатые жилы. Пустить четвертый буровой станок — вот наше обязательство.

Пихтачев хотел посоветоваться с Рудаковым о беседе, которую он собирался проводить в бригаде Захарыча, но в кабинет вошел Иван Кравченко.

— Сергей Иванович! Всех лошадей с лесосеки сняли, нам ни одной не оставили. По решению партийного бюро я отвечаю за благоустройство поселка, а что можно сделать без лошадей?

— Куда же их девали? — вмешался Бушуев.

— Захарыч концерт устроил: леса, говорит, не хватает. Вот ему наших коняг и отдали.

— Договоримся так: на тротуары лес возьмите с жилплощадки. Захарычу действительно нужно транспортом помочь. А ты бери из горного цеха, ничего не поделаешь, придется выручать, — решил Рудаков.

— Вот и хорошо, а то ведь завтра и на озеленение улиц тоже нужны будут кони, подвозить саженцы.

— Чудно! — рассмеялся Турбин. — В тайге — и озеленение. Когда строимся, без жалости вырубаем старые деревья, а потом, как ребятишки, радуемся на каждый кустик: вот, дескать, посадили!

— У меня к вам, Сергей Иванович, еще дело есть, наше горняцкое. — Иван вытащил из кармана записную книжку. — Два цикла в сутки мы даем, а вчера на бригадном собрании подсчитали — можно и три давать…

— За чем же дело? — встрепенулся Рудаков.

— Бурильщику нужно работать хотя бы на двух молотках. На Новом в очистных забоях даже на четырех работают. Быкова велела передать, чтобы скорее нам буровую каретку дали.

Рудаков покачал головой.

— Ну и начальница у вас! Сама пристает, вас направляет. — Он сделал пометку в настольном блокноте.

Вошел кучер Яков с каким-то документом и попросил его срочно подписать, потом появилась старуха с клюкой и завела разговор о водопроводе. Пихтачев понял, что поговорить ему с Рудаковым сейчас не удастся, и решил уйти…

На берегу Кедровки, у подножия мрачной горы Медвежьей, Пихтачев невольно остановился.

Здание обогатительной фабрики уже поднялось над ощетинившимися пихтами, кедрами и краснело железной крышей. В стеклах его больших окон, как в зеркалах, огненно отражались лучи заходящего солнца.

— Ого! — удивился Павел Алексеевич. — Рванули плотнички-работнички.

Две недели назад он видел здесь только сруб и на нем стропила. Теперь площадка фабрики словно ожила: повсюду суетились, куда-то спешили люди, постукивали топоры, равномерно шумела пилорама, скрипел металлический трос подъемной лебедки.

В весеннем воздухе далеко разносились громкие голоса. С высокой эстакады бункера Михайла кричал вниз лебедчику:

— Давай длинную балку! Слышишь, Пашка?

Пашка только передвинул шапку со лба на затылок.

— А где я тебе ее возьму? Она еще в тайге ветками машет. Получай пока доски. Да не сердись, за балками тоже уехали. Понял?

— Понял-то понял, а только заработаем мало. Хоть сам иди за ней в тайгу.

Пашка перевел на лебедке рычаг, и трос, с визгом наматываясь на барабан, легко потащил на высоту трехэтажного дома десятка полтора толстых досок.

— Красота! — крикнул Пихтачев. — Рычаг нажал — и к небесам…

Он помахал плотникам рукой и спустился с пригорка.

Пихтачев нашел Захарыча около электрической пилорамы. Старик отбирал для эстакады стойки.

— Здорово те, — приветствовал Пихтачев старика.

— Здорово-ка.

Глаза Захарыча азартно горели, он с жадностью ощупывал каждую стойку.