— Удачная штольня! — сияя, хвалил Максимыч.

Пригнувшись, они гуськом пошли по штольне.

У левой рассечки Степанов остановился.

— Крепление в порядке? — задал он вопрос.

Егор Максимыч с еле заметным смущением поддакнул. Однако Степанов, уловив в его ответе сомнение, шагнул в темную рассечку.

— Куда ты, Виталий Петрович, она затоплена!

— Ничего, старина, не промокну! — крикнул начальник. Под ногами забулькала темная вода.

— Не доверяешь? — горько бросил Турбин, глядя на удаляющийся огонек карбидной лампы.

— Доверяя, проверяю, — глухо донеслось из темноты.

— Влипли, Петро, сейчас разнос мне будет, — прошептал Турбин подошедшему бригадиру.

— У самого забоя глыбко, не дойдет, — успокоил тот.

— Эх, паря, плохо ты знаешь Степанова, все еще по прежним начальникам меришь, — вздохнул Турбин и добавил: — Дуй в передовой, чтобы хоть там был полный порядок.

Выйдя из рассечки, Степанов молча отряхнул воду с брюк и посмотрел в упор на разведчика.

— Обманом занимаешься?

— Не успел закрепиться, как затопило. Виноват я перед тобой.

— Ты виноват перед разведчиками, жизнями их играешь. Еще одно такое нарушение, и я сниму тебя с работы.

Турбин обиженно отвернулся. Степанову стало жаль старика, неловко за свою угрозу, и он, взяв Максимыча под руку, заговорил уже примирительным тоном:

— Вот опять приходится повторять — старатель из тебя так и выпирает до сих пор. Пойми, теперь нельзя так работать, ведь у нас рудник впереди.

Разведчик и тут промолчал, но по тому, как он прижал локтем руку Степанова, тот понял, что Максимыч прощает ему резкость.

Подошли к передовому забою. Посредине его, четко выделяясь среди пустых пород, пролегала метровая кварцевая жила. Она тускло мерцала при свете карбидных ламп.

В штольне недавно взорвали породу. Приторно пахло сгоревшей взрывчаткой.

— Петро! — позвал Степанов бригадира Бушуева, стоявшего неподалеку с лампой-карбидкой в руке. — Забой нужно еще проветривать, а вы уже породу разбираете.

Принужденно откашлявшись в руку, Бушуев растерянно пробормотал:

— С приездом, Виталий Петрович! — И, сняв каску, сконфуженно глянул на Турбина.

Виталий Петрович залюбовался коренастым, крепко сбитым Петром, которого товарищи называли Крепышом.

— Ты же профсоюзник, Петро, — продолжал Степанов, — и сам нарушаешь технику безопасности. Эх ты, председатель приискома!

Бушуев зачем-то повернул вентиль на карбидке, отчего язычок огня вытянулся тонким стебельком и зачадил. Затем, взглянув на Турбина, задорно ответил:

— Если все правила соблюдать, так и работать будет некогда, Виталий Петрович! — Он надел и снова снял горняцкую каску, вытер пот со лба, пригладил светлые волосы.

— И в самом деле, Петрович, — поддержал его Турбин, — они по полторы нормы на проходке дают. Душа за разведку болит. Где уж тут проветривать по всем правилам!

Степанов сердито сдвинул брови.

— Так вы что же, Егор Максимыч, нормы за счет безопасности выгоняете?

— Не срами, Виталий Петрович! Со своим народом — разведчиками — мы поладим, — обеспокоенно поглядывая на начальника и переминаясь с ноги на ногу, постарался заверить побагровевший Турбин. — Ночи не спим, покой потеряли, не терпится до самого медвежьего нутра добраться.

Виталий Петрович в душе хорошо понимал нетерпеливую тревогу старого разведчика. Придирчиво осмотрев забой, начальник прииска отбил кайлом кусок кварца. И спокойно, как будто между ними не было неприятного разговора, спросил Бушуева:

— Будет, Петро, золотишко?

— Малость есть, Виталий Петрович. А дальше — как знать, в земле оно не звенит! — нахмурив тонкие брови, угрюмо и суховато ответил парень.

Бушуев был упрямей старого разведчика и сразу забыть обидное не мог. К тому же он не понимал начальника: люди работают споро, а он все равно придирается.

— Уж больно ты осторожен! Или хитрить вздумал? — Инженер нагнулся, поднял отскочивший кусочек кварца. Вынул из кармана маленькую лупу, тщательно осмотрел золотые вкрапины в молочной породе. — Видимое золото! А ты говоришь — не звенит!

Он завернул кварц в газету и бережно положил вместе с лупой в карман шинели.

— Спасибо, Максимыч! И тебе, Петро, спасибо! Хорошая жилка. — Степанов сел на опрокинутую тачку, мысленно прикидывая запасы нового месторождения. — Теперь с золотом будем.

— Виталий Петрович, буровые станки нужны, тогда работа пойдет веселей, — пробасил Турбин.

Степанов рассказал, что обком торопит с созданием запасов для большого государственного рудника. Уже отгрузили с Нового станки глубокого бурения, увеличили штаты государственной разведки. И управляющий трестом обещал помочь.

— Вот это по-хозяйски, — одобрил Турбин и лукаво подмигнул Бушуеву.

Степанов недоуменно посмотрел на него.

— Вспомнил, как мы раньше в старательскую разведку ходили. Сначала золото поближе к своим огородам шарили, а когда уходили дальше, в тайгу, то шишковали и рыбачили.

— А вас не проверяли? — спросил Степанов.

— Сколько я шурфов пробил да на какую глубину? Пойди проверь в тайге, только я их уже засыпал.

— Одно слово — старатели, — бросил Петро.

— Механизмы давай, Виталий Петрович! — заключил Турбин. — Глубже разведаешь — богаче отведаешь. Я ее тогда, — размечтался Егор Максимыч, показывая пальцем в глубь горы, — разбурю вдоль и поперек.

— А рудник строить будем? — вмешался Петро.

— Пока в план не включен, запасов руды у нас нет. — Степанов что-то вспомнил и обратился к Турбину: — Когда мы ехали сюда, я столбы телефонные видел… Подключились?

— Вчера подключились.

— Пойду позвоню к себе домой и Рудакову.

Виталий Петрович, уступая дорогу встречным каталям, пошел к устью штольни и скрылся в темноте. Бушуев и Турбин остались вдвоем, присели на корточки у горящей карбидки, закурили.

— Эх ты, Максимыч! — проворчал Петро, снимая старую, всю в глине фуфайку, и строго посмотрел на Турбина. — Вот тебе и «ничего, приискатели, прочихаетесь! На золоте не на курорте!» А я, лопух, соглашался с тобой, нарушал правила.

— Да он прискребается, послушай, как мы раньше работали… — начал было Турбин, но Бушуев сразу же прервал его:

— Слушал, а теперь времена другие — и песни новые.

Оба обиженно замолчали, усердно дымя цигарками. Из темноты рассечки вернулся Виталий Петрович.

— Получил от жены взбучку, зато Рудаков обрадовал. Знаете, что он советует? — Степанов обвел всех задорным взглядом. — Начать строить рудник артелью!

— Здорово! — вырвалось у Бушуева.

— Правильно присоветовал… — подумав, согласился Турбин. И добавил: — Если артельщики согласятся. Да их можно и прижать.

— У тебя, Максимыч, все крайности: то ты своих законных прав не используешь, а то перегибаешь.

— Да ведь так и так думаешь, как лучше, Виталий Петрович, — добродушно оправдывался старик.

— Ты пойми, что артель по договору обязана выполнять все указания управления прииска по технике работ, но деньгами она распоряжается сама. Запасные фонды ее — это отчисления из личных заработков артельщиков, поэтому дело здесь деликатное, приказом не решается.

— Так-то оно так, Виталий Петрович. Но я думаю, что артельщики тоже будут за рудник. Истосковались по большому делу, жалуются: «Надоело сидеть на гидравлике — дождя дожидаться. Руки чешутся поработать». Партийная организация поддержит — значит, все, — тихо, как бы про себя, рассуждал Бушуев.

Виталий Петрович спохватился:

— Время-то шестой час! Поехали, Максимыч, ведь меня дома ждут.

Прощаясь с Бушуевым, Турбин пошутил:

— Народ болтает, что ты токуешь, Петро! Жениться собрался? На Маше-охотнице?

Молодой забойщик покраснел. Выручил его Степанов.

— А ты, Максимыч, не ревнуешь ли? — подняв правую бровь, насмешливо спросил он.

Бушуев благодарно взглянул на инженера, но покраснел еще больше.

— Пускай женится, девка всех статей. Только маловата росточком. — Турбин попытался выпрямиться во весь свой богатырский рост, но уперся головой в крепление. — Дети маленькие будут, Крепыш. А так ничего, одобряю!