И хотя прииска еще не было видно за пологой темной горой, порывы ветра уже доносили его шумное разноголосое дыхание, непривычно нарушавшее торжественную тишину тайги.

Степан Иванович и Наташа очень устали. Выехали они на санях по первопутку, в бездорожье и, жалея лошадь, почти весь путь, не останавливаясь, шли пешком, еле переставляя скользившие по грязи ноги. На сапоги налипла тяжелая, вязкая глина, ватные фуфайки смокли от снега.

Наташа шла позади Степана Ивановича. Присесть бы на лежащее у дороги дерево, но просить старика немного отдохнуть она не хотела. А Кравченко, слегка ссутулившийся, как всякий человек, долго проработавший под землей, все шел и шел не останавливаясь, словно и не было ему шестидесяти лет. Высокий, широкоплечий, он помахивал длинным бичом и покрикивал певучим, мягким голосом на выбившуюся из сил кобылу:

— Но-о-о, дочка! Но-о-о, милая!

Наташа глядела на этого большого, сильного человека и думала: «Очень Иван походит на отца!» И, будто услышав напевный голос Ивана, вспомнила, как делал он робкие попытки объясниться ей в любви, а она переводила все на шутку и, придумав какой-нибудь предлог, убегала. Любит ли она Ивана? Что ответить?..

Справа и слева качались длинные голые ветви осин и берез, слегка шевелились запорошенные снегом пихты и могучие разлапистые кедры, на белых в махровой изморози кустах висели алые гроздья калины.

Около дороги на мелком снегу Наташа заметила следы зайца. Они петляли вокруг деревьев, приближались к дороге, потом снова пропадали в тайге. Девушка сорвала с калинового куста ветку со спелыми ягодами.

Впереди все слышалось монотонное бульканье жидкой грязи от лошадиных копыт и бесконечный скрежет санных полозьев.

Но вот тайга поредела, показалась просека, по которой было проложено широкое и ровное автомобильное шоссе, соединяющее прииск Новый с железнодорожной станцией. Мимо часто проносились залепленные ошметками глины грузовики.

— Как на большак попали, словно из берлоги на свет выбрались! — сняв серую баранью папаху и протирая платком наголо бритую голову, сказал старик.

Проехали деревянный мост, перекинутый через горную речку с хрупкими ледяными заберегами. Темная вода дышала холодным белым паром: шла шуга.

— Не за горами ледостав, — заметил Кравченко.

Вскоре остановились перед закрытым шлагбаумом у железнодорожного переезда. Пыхтевший паровоз долго толкал длинный состав порожних вагонов.

Подъехал грузовик и остановился около саней. Разбитной шофер, оглядев Наташу, предложил:

— Батя! Грузи свою кобылу, пока она не сдохла, в мой самосвал и сам садись с дочкой, довезу мигом!

— Лишнего не болтай, паря. Не первый день по бездорожью плетемся, не шутки. Сколько осталось до Нового? — устало спросил Кравченко.

— Километра два. Ты езжай, батя. А ты, красавица, садись в кабину, прямо к заезжему дому подвезу. Не здешние? — спросил парень, открывая дверку.

— Спасибо! Дойдем и так, теперь недалеко, — строго сказала Наташа, не взглянув на парня.

Немного отдохнув в заезжем доме, Кравченко и Наташа отправились искать контору рудника.

— Меня не удивишь, я воробей стреляный, недаром ходоком послали. Может, какая новинка и есть на государственных работах супротив старательских, только труд наш завсегда и везде каторжный, — рассуждал Кравченко.

— А вы, Степан Иванович, не спешите с выводами, — посоветовала Наташа. — Посмотреть сначала надо…

— Не учи меня! — буркнул он и, испугавшись автомобильного гудка, поспешно соскочил в кювет.

— Товарищи! Вы не с Южного прииска? — окликнула их молодая девушка в форме горного инженера, спрыгнув с подножки замедлившего ход грузовика.

— С Южного, — ответила Наташа.

— Тогда давайте знакомиться! Я Екатерина Васильевна Быкова. По распоряжению начальника рудника буду сопровождать вас и давать пояснения, — радостно объявила девушка-инженер.

Кравченко мрачно, с явным недоверием оглядывал хрупкую спутницу, а Наташа приветливо трясла руку новой знакомой.

Худощавая, в длинной горняцкой шинели, она больше походила на подростка фезеушника, чем на инженера. Ее черные волосы были уложены валиком и выбивались из-под форменного берета. Она улыбалась. Большие карие глаза добро глядели на Кравченко и Наташу.

— Много слыхали о вашем Новом, да повидать не довелось. А ты, Катерина Васильевна, сама-то горняцкое дело знаешь? — неласково спросил Степан Иванович.

— Зовите меня просто Катей, — смущенно попросила девушка. И добавила настороженно: — Я еще молодой специалист, но кое в чем разбираюсь; приехала из института перед отъездом Степанова к вам. Как поживают Виталий Петрович и Лидия Андреевна? — спросила Быкова Наташу.

— Ничего, привыкают, — сухо ответил за Наташу Кравченко.

Быковой не раз приходилось встречаться с недоверием — не потому ли, что она имела далеко не внушительный вид и редкую для девушки специальность? Вот и этот старик ей не верит.

Еще в институте шли горячие споры о том, чем будут заниматься девушки по окончании его. «Известное дело, девчата! Какие же вы горняки? Многие из вас выйдут замуж и не будут вообще работать, — смеялись ребята. — А кому не удастся найти «опору», окопаются в конторах и будут проклинать свою специальность: «Ах, почему я не медик, не агроном, не педагог?»

Катя вспомнила и первый разговор со Степановым, тогда главным инженером прииска. Она с путевкой приехала сюда, на Новый, и явилась к начальству.

— Будете работать диспетчером, эта работа по вас, — скептически осматривая ее, заявил Степанов. — А в шахте даже старые горняки иногда не выдерживают, не девичье это дело.

— Я настаиваю на том, чтобы мне дали работу рудничного геолога, как указано в путевке. Я комсомолка и работы не страшусь, — твердо заявила Катя.

— Эта должность не для вас. Еще могу назначить в технический отдел проектировщиком. Согласны?

— Нет, и меня обижает ваше недоверие. Так еще в институте рассуждали наши ребята. Ужасно остроумно, правда?

Степанов сказал тогда, что институтские ребята в принципе были правы, что в горном цехе не детский сад — там добывают золото.

Катя настаивала на своем, и Степанов, объявив, что у нее сварливый характер, все же согласился с ней… И вот опять тот же разговор, те же сомнения.

Наташе было неудобно перед Катей за явное недоверие своего спутника к молодому инженеру, и она переспросила:

— Значит, знаете нашего начальника?

Быкова оживилась и сказала, что Степанова знают и помнят на Новом все жители. Да и как забыть, скажем, такое. Здесь раньше было тяжело с водой, потому что отходы с рудничной фабрики сбрасывались прямо в реку, и от вредных кислот гибла рыба, падал скот, частенько болели люди. Степанов на свой риск построил очистительную установку и проверил ее работу на себе — выпил стакан очищенной от кислот воды и… сильно отравился. Долго болел, еще дольше лечился и, выздоровев, опять взялся за эту установку. Когда неполадки были устранены, он вторично, к ужасу жены и друзей, повторил на себе тот же опыт. На этот раз все обошлось благополучно.

Потом разговор перешел на приисковые темы.

— Почему наш Новый зовется прииском, я и сама не знаю. По-настоящему его нужно называть рудником. Но раньше здесь рудника не было, так по старинке и остался прииском, — объяснила Быкова.

Прошли мимо большого двухэтажного кирпичного дома с белыми колоннами у входа и вывеской «Школа фабрично-заводского ученичества». Потом миновали круглое трехэтажное здание с широкой каменной лестницей — Дворец культуры. Перед ним угадывались покрытые снегом газоны, а вдаль, в сторону курившейся реки, убегала березовая аллея.

— У нас здесь летом очень хорошо: река рядом, озеро, водная станция, стадион! — увлеченно говорила Катя.

— Ты, дочка, лучше скажи: что это за махина? А про стадион в другой раз расскажешь, это игрушки! — ворчливо перебил Кравченко, кивая на огромное кирпичное здание с плоской крышей, за которым возвышалась пирамидальная башня.