– В здоровом теле здоровый дух, – с легкой улыбкой ответил я. – Тем более, на вкус не так уж и плохо. Хочешь попробовать?

Нерс помахал руками, а потом потупил взгляд в свою тарелку с жиденькой кашицей.

– Ты странный, – напрямик заявил Боув, хмуро глядя на меня. – Особенно глаза. Что скажешь по этому поводу?

Подтянул сумку. Парни у костра напряглись, но я всего лишь достал из свертка пергамента еще один кусок мяса и отправил в рот. Задумчиво пожевав, я облизал пальцы и, отерев их о плащ, достал из поклажи небольшую книжку. Это было Писание, подаренное мне Ливером. Обложка, тисненная серебром, красноречиво поймала свет огня. Крест сверкнул, распаляясь желтоватой белизной.

– И что это? – Боув лениво затянулся трубкой.

– Это мое Писание. В отличие от Евангелия и Библии, оно не предназначено обычным людям… – я не успел закончить, меня перебили.

– Потому что это книга для инквизиторов. Выдается каждому, кто закончил обучение в Академии, – самый молодой среди наемников с гордостью улыбнулся мне. Его рыжевато-карие глаза сочились довольством.

– Не каждому, – улыбнулся я. – Мне Писание было не положено, ведь я ребенок вампиров.

– Вампиров? – Боув скривился и сплюнул в костер. – Хочешь сказать, что таких берут в инквизиторы?

Я пожал плечами.

– У нас нет клыков. Нам не нужна кровь. Мы просто чуточку отличаемся от людей. Так почему бы и не взять в инквизиторы?

– Это правда, Боув, – снова подал голос юноша, сидящий напротив меня. – Я тоже слышал о том, что среди инквизиторов встречаются дети вампиров. Они безопасны. Все равно что акулы без зубов.

Красные глаза, безумная улыбка.

Я поморщился, а молодой продолжил, не обращая внимания:

– И им действительно не выдают Писание. Потому что обычно их отправляют на провальные рейды, в которые ходят только проштрафившиеся, бывшие преступники и мутанты. Оттуда почти никто не возвращается.

– Но я вернулся, – пробормотал я, усмехаясь воспоминаниям.

– Каким же образом? – Боув отправил в рот ложку с кашей.

– Я подставил всех, кто был в том рейде. Только один погиб от ловушки, все остальные – благодаря мне, – пожав плечами, я съел еще кусок человечины. – Кто знает, может, рейд и удался бы. Лидером отряда был опытный охотник, у нас были мечи, арбалет и даже ружье с серебряной пулей, – и тут я прыснул. – Правда, старый дурак пустил ее в стену под окно, поверив моим словам, что вампир действительно сидит там.

– Твою мать изнасиловало четверо охотников. Они уродовали молодую плоть с наслаждением. А потом накинули петлю и заставили бежать за конем. И когда она больше не могла двигать ногами, голое тело забилось об камни. Слышишь, Джордан? Твоя мамочка умирала в муках.

И они действительно думали, что я позволю этому повториться?

Они думали, что я дам разрушить еще одну семью? Заставить страдать еще одного ребенка?

На меня посмотрели рыжие глаза без зрачков.

– Кто это, папа?

Ей разрешили посмотреть. Потому что люди были мертвы, и остался лишь я – отпрыск вампиров. Такой же, как и эта девочка, имеющая удивительно любопытный взгляд.

Наивный… скот.

Сидящие у костра охранники замолчали. В образовавшейся тишине трое из них ели кашу. Лишь двое смотрели на меня: самый молодой и Нерс, поглаживающий свой полный живот. Я делал вид, что абсолютно расслаблен, молча ел мясо и позевывал, прикрывая рот кулаком. Наконец, юноша подал голос:

– Так вот, почему ты взял с собой меч?

Я с интересом посмотрел ему в глаза. В них была неясная смесь эмоций. Заметно было удивление. Юноша не мог его скрыть, он впервые видел такой взгляд, как у меня; такие шрамы, как у меня; такую манеру держаться, как у меня. Он впервые видел того, кто может сказать: «Они убиты мною». Никто из его товарищей-охранников так не смог бы.

Боув – он сидит, потупив взгляд, молча кушая и стараясь не смотреть мне в лицо. Боится. Этот мужчина знает, что если направит на меня меч, то его борода поседеет до конца. Он чувствует, что я могу сделать. И видит – заметил, что моя рука в сантиметрах от перебинтованной рукояти. Этот человек будет молчать, даже если захочет кричать. Он боится брать ответственность. Даже за свою жизнь. Боув может командовать, но не может принимать решения. Потому что они всегда сложны.

Нерс – в его глазах много всего можно увидеть, но самым главным зрелищем является тупость. Та, что присуща только жирным боровам. Он знает, что надо делать ради миски еды, но совершенно не знает, что делать ради совести. В его зрачки даже нет смысла заглядывать. Они пусты, хоть и полны до краев.

Двое других, чьих имен я не знал, ели все время моего присутствия, и ни разу не отложили ложек и не сказали ни слова. Один из них волновался. В нем не было страха, хоть он четко понимал, кто я такой. Не знаю, откуда, но он знал обо мне. И поэтому нервно скреб ложкой о дно миски. Он не знал, сможет ли выстоять, если мы схватимся. Неважно, как – в разговоре или в драке. Он не поднимал взгляда, подражая своему молчаливому товарищу: тому было плевать. По-настоящему плевать. Я чувствовал запах алкоголя, исходящий от второго, я видел грязную щетину. Черные волосы спутанной челкой прятали глаза. Потрепанная куртка зияла дырами и прорехами. Единственное, что сохраняло опрятность, – это меч, запрятанный в ножны; они были покрыты плотным мехом, который предназначался для обтирания клинка от грязи и влаги. Я подозревал, что оружие наемника было в превосходном состоянии. И, судя по всему, стоило ему немалого. Умело сформированный эфес, инкрустированная золотом гарда, оплетенная кожей рукоять, навершие которой было сделано в форме жала. Мне подумалось, что хозяин этого короткого меча орудует им на достойном уровне.

– Ты спросил меня об оружии, – пробормотал я, обращаясь к молодому наемнику. – Оно при мне для того, чтобы разговор шел на равных. Кто-то мог бы задирать нос, потому что при мне нет клинка, а я этого не хочу. Не знаю, имел ли ты в виду это или подразумевал что-то другое. В любом случае, мне не интересно вас убивать, поэтому не думай: я не собираюсь браться за меч.

– Мразь, – прошептал один из наемников, крепко сжав от волнения ложку. – Меня уже тошнит от твоего высокомерия.

Я улыбнулся, почувствовав внутри холодок злости.

– Высокомерие? Что это значит?

– Ты смотришь на людей как на низших существ, разве нет? – ложка нырнула в кашу, посудина была поставлена на землю. Наемник, переборов взволнованность, поднял взгляд и встретил удивление с моей стороны.

– Почему я должен смотреть на вас, как на высших? Вы что-то для этого сделали?

– То, что мы ничего не сделали, не дает тебе право считать нас грязью.

– Я не считаю вас грязью, – недоуменно ответил я. – Но вы не наравне со мной. Вот скажи, как ты будешь смотреть на корову? Неужели будешь видеть в ней личность? Или ты ее прикончишь, чтобы твой сын рос, ужиная говядиной? И заметь, то, что это животное на убой, вовсе не означает, что ты смотришь на него, как на грязь. В мясе ты видишь мясо, а в молоке – молоко.

Наемник замолчал, пораженно уставившись на меня. Моя рука нырнула в сумку, я выудил еще кусок человечины.

– Будешь «фазанчика»? – спросил я, помахав плотью над огнем. – Нет? Ладно, тогда я сам съем.