– Я – демон, – зарычал я, корчась на кровати. – Я демон, а ты кто такой? Ты всего лишь паразит в моем теле, так что умерь свой пыл, – я закусил губу. – Ты не можешь меня контролировать. Это я владею тобой. Не забывай об этом.

Боли становились лишь сильнее. Я откинул одеяло. Мои легкие разрывались, давясь кислородом. Я то и дело облизывался, но во рту пересыхало быстрее, чем я успевал смочить язык в слюне. Луна проглядывала через занавески. Глаза скользнули взглядом по ее голубоватому свечению.

Это обострит твои чувства, эта жажда еды будет становиться сильнее, жажда человеческой крови поглотит твой разум и все, что есть в тебе. Ты станешь рабом. Кем бы ты ни был, перед голодом все одинаково жалки.

– Хватит… – зашептал я. – Хватит, достаточно…

Кости раскалялись, крошились, опутанные связками сердца, они плавились, их разъедало…

Сердце пожирало мое тело.

В груди горело, меня рвало на куски, я чувствовал, как кровь хлещет по ребрам.

Сердце пожирало само себя.

Я утратил чувство звука, я не видел даже очертаний мрака в углах комнаты, я не чувствовал совершенно ничего. Мое тело превратилось в кусок онемения, я стал средоточием пота и крови, сочащейся через каждый незаживший порез. Мои глаза становились жидкими, они уходили из глазниц, оставляя меня наедине с пустотой. Пустотой вылившейся отовсюду темноты, отодвинувшей луну и ее синь.

Это убивало меня. Я был на пике отчаяния, я погружался в страх. «Это все? Я труп?» – стукнуло в голове одновременно с дверью.

Кто-то вошел.

Я приоткрыл глаза. Их было двое.

– Будь потише, – зашептал один из них. – Все-таки, в соседних комнатах тоже есть люди.

– Пока что, – услышал я от второго.

Мои конечности напряглись. В горле заклокотало.

Еда. Еда, еда! Еда!!

Я почувствовал на плече чужую руку.

– Ничего себе, посмотри, сколько у нее шрамов…

– Досталось бабе! Ладно, давай поторопимся.

– Ты что, уже портки стягиваешь?.. Не слишком ли спешишь?

– А что тянуть-то? Мы деньги за это заплатили!

В голове произошел взрыв. Каждый мой шрам разгорелся, давая о себе знать. Боль полоснула по старым ранам, и новые зазвучали в унисон. Вскочив, я ухватился за меч. Тласолтеотль была возбуждена. Рукоять вибрировала в моей ладони.

– Кто… – захрипел я, – кто из вас будет моим?!

– Это мужик! Что за?..

Меч свистнул в воздухе. Лезвие замерло у шеи. Мои руки тряслись от боли. Я едва стоял, самоконтроль давался мне ценой неимоверных усилий. Стоящие передо мной мужчины испуганно смотрели на меня. У одного уже были спущены штаны.

– Послушай… – начал один из них, поднимая руки. – Нам не нужны проблемы! Мы думали, что здесь будет девушка! Мы деньги заплатили...

– Кто из вас будет моим? – повторил я.

– О чем ты? Мы не по мужчинам, успокойся… давай все обсудим?..

– Кто из вас останется здесь? Уйдет только один, решайте.

Мои руки дрожали все сильнее, я с каждой секундой контролировал себя все хуже. Мне нужна была пища. Я больше не мог. Насильники стояли, не зная, что делать. Лезвие уже кололо одному из них шею.

– Решайте! – рявкнул я. – Один уйдет, другой останется!

Тот, что был свободен от моего клинка, медленно попятился.

– Эй! – его товарищ испуганно посмотрел на «напарника». – Не вздумай меня здесь оставлять!

– Прости… – покачал головой тот. – Меня дома мать ждет.

– А меня что, не ждет?! – взвизгнул стоящий у меча юноша. – У меня сестра дома… не смей! Прошу!

Но мольбы были бесполезны. Дверь захлопнулась. Ключ провернулся в замке, повинуясь руке испуганного парня, только что бросившего человека на смерть. Я медленно опустил меч.

– Садись на пол, – пробормотал я. – Поговорим.

Отодвинув стул дрожащими руками, я рухнул в него. Пальцы ухватились за подлокотники.

– Значит… – тихо начал я, – ты насилуешь девушек?

– Это не насилие, это просто развлечение, – испуганно промямлил юноша, глядя на меня снизу вверх. – Они ведь не страдают! Мы их не бьем, не душим… просто трахаем, и все.

– Неужели всем это нравится? – мой меч был придвинут к столу. Тласолтеотль звенела.

– Ну… ломаются поначалу, но потом сами хотят еще…

– Мне в это слабо верится.

– Была одна, она снимала тут комнату три недели подряд! При том, что в этом городе у нее муж и дом…

– Понятно, – выдохнул я, прикрывая глаза и пытаясь унять одышку. – Что, по-твоему, грех?

Юноша что-то промычал.

– Не слышу, – прошептал я, пытаясь преодолеть накатывающую слабость. – Говори громче.

– Наверное, это то, что я делаю?..

– Твой ответ в общем-то правильный, но он немного не о том, – вяло усмехнулся я. – Отвечу. Грех – это все, что нарушает законы людей. Если петух оплодотворит свою сестру, это грехом считаться не будет, ведь это всего лишь птица. Но человек… он отличается от пернатых. Чем? Тем, что у нас есть законы, которые нарушать нельзя. Если мы это делаем, то мы совершаем грехи, за которые нас ждет кара. Понимаешь?

– Понимаю…

– А если человек делает что-то по принуждению? – спросил я. – Если он совершает преступление, не желая того? Это грех или нет?

Юноша замотал головой. Я усмехнулся и подпер кулаком подбородок. Изучая реакцию собеседника, я молчал, никак не давая понять, считаю ли ответ верным или наоборот.

– Я... Я думаю, что это не грех, ведь это принуждение... – тихо пробормотал юноша.

– Твой ответ, – начал я, выговаривая слова медленно, растягивая их, – не верен! – моя ладонь хлопнула об стол, и молодой преступник вздрогнул. Я продолжил, говоря уже тише. – Грех не имеет оправдания. Как бы ни был беден человек, воровство остается воровством; как бы ни был напуган, убийство есть убийство. Грех – это грех. Скажу честно: я вынужден питаться мясом людей. В противном случае меня ждет мучительная смерть, в тени которой я утрачу рассудок от боли и голода, – я выдохнул, сжимая переносицу. – Хочешь сказать, меня что-то отличает от тех, кто ест плоть людей для удовольствия? Ты дурак! Солдат не защищён от грехов, как и палач, как и любой другой. Потому что для людей всегда есть законы, и они недвижимы, неоспоримы. Душа человека разлагается под действием преступлений, совершаемых им. Это губительно для нас… В итоге, от таких, как я, не остается ничего людского. И мне нет прощения. Но… не беспокойся, ты хоть его тоже не заслуживаешь, но не должен быть наказан сильнее меня. Да, ты платишь деньги, чтобы получить ключ от женской комнаты и изнасиловать очередную несчастную, но этот грех не может отпечататься на душе сильнее, чем мой, вызванный необходимостью. И ты, и я вызываем лишь отвращение у тех, кто хранит свою человечность, – я замолчал, переводя дыхание. – Поэтому я не осуждаю тебя. Может, даже наоборот, понимаю. И знаешь, возможно, будь я на твоем месте, я был бы рад тому, что меня ждет. Ведь это угодно всему, что называется «человечеством». Людской религии, людям, всему людскому будет лишь лучше, если такой, как ты, умрет. Или такой, как я. Поэтому то, что я сделаю, оставит след на моей и без того грязной душе, но при этом сделает лучше всем людям. Ведь сколько невинных страдает от грешников? Больше, чем можно представить.