Поэтому, видя пробитые насквозь ладони и ступни, мое сердце что-то стиснуло. Вернее, душу в нем. Грифону было плевать на все, он лишь жаждал еще крови. Шептал: «Иди вперед, достань меч». Крылатая тварь внутри меня желала сразиться с кем-то серьезным. Но для этого мне надо было взять ресурсы.

– Беги, – бросил я напоследок южанину, срезая голову ближайшему зеваке и впиваясь в обрубок зубами. Кровь щедрыми брызгами плеснула в лицо.

В этот раз я не отступлю. Ее не распнут. Ни как Иисуса, ни как Петра, ни как Сатану. Я сниму с креста живое тело, даже если это будет стоить мне чего-то.

Сердце затрепетало, толпа всколыхнулась. О да, чувство паники, как я жаждал его почувствовать!

– Я съел Крестную мать!! – закричал я, замахиваясь Тласолтеотль.

И люди, отшатываясь от смертоносного лезвия, от окровавленного лица, передавали это оглушительным шепотом: «Он съел Крестную Мать!»

Ружье кашлянуло в мою сторону, пуля пробила плечо нежно и любя, но мне было плевать. Я прорубал себе дорогу сквозь толпу, а когда мне освобождали путь – искал новый, чтобы вновь взмахнуть мечом, дабы дорога моя не лежала на чистой земле. Я желал оросить алым каждый клочок камня под этими чертовыми ногами.

Мать тянула меня. Но не ядом, который сама же и впрыснула. Он здесь ни при чем. Меня притягивало желание отречься от правил инквизиторов и людей, разрушить возведенный ими крест и посеять страх. Я пошел в бой ради этого. Это окрыляло меня.

Это то, что мне нужно.

Чувствуя брызги горячей крови, стук десятков сердец, слыша крики и вопли искреннего страха, я наконец прорвался к эшафоту. Оскверненная сцена не должна была принимать такого артиста, как Мать. Даже Инквизиция не имела на это права.

– Держись! – закричал я, сталкиваясь клинками с ближайшим служителем креста. – Симфония металла!!

Тласолтеотль дрогнула в руках, я отпустил ее, выхватив свой старый меч. Рукоять привычно легла в руку. Двуручник метнулся в сторону. Разрубленное горло священника рассмеялось. Кадило упало, тлеющим пеплом разбросав благовония.

Инквизиция тряхнулась, когда к эшафоту повалили вампиры. Молниеносные движения одних обрубали нити жизней; смертоносные касания других вырывали внутренности так, словно рисовать картины кровью – высшее искусство; третьи взрывали землю сильными ударами, раскидывали людей, превращали их в кашу. Я заметил пару фиолетовых глаз – они закрыли солнце тучами, пустили в город могильный холод. И это вызвало во мне хохот. Я разъяренно выдохнул, разрубая грудь ближайшему инквизитору.

Они все – слабы.

Мать не могла остаться на кресте, это было понятно. Ее дети были готовы. И мое появление стало частью стихийного плана по перевороту всех крестов в этом мелком городке.

Стена пламени раскалила воздух передо мной. Я отскочил. Бросил взгляд. Инквизитор махнул кадилом священника, благовония изрыгнули огонь в мою сторону.

А этот – сильнее.

Я заметил кровь в глазах Охотника. Это пробудило во мне радость. Я швырнул ему свой инквизиторский меч, а сам перехватил Тласолтеотль. Буквы, выгравированные на лезвии, – первая строчка боевой молитвы Креста разожглась.

Мне никогда не приходилось видеть, какую силу может пропускать мой меч через себя. Как ребенок вампиров, я был лишен святой силы. Поэтому, налюбовавшись всласть и изобразив попытку сражаться с освященным клинком, я прошептал:

– Симфония металла.

Клинок крутанулся в воздухе, вырвался из ладоней инквизитора, поверившего в честный поединок. Лезвие вспороло ему брюхо, но по яростному притоку крови к зрачкам я понял, что до смерти еще далеко. Впрочем, пожирательница грехов готова была это исправить. Двуручник разогнался в воздухе и врубился в шею, слегка застопорившись на позвоночнике, но все же с хрустом переломив его. Тело рухнуло на землю. Глаза инквизитора лопнули, их содержимое потекло по земле. Я подошел ближе, наклоняясь к его груди. Сердце не билось, но душа должна была быть внутри.

– Демон, берегись!

Прежде, чем я успел что-то сделать, мою ногу резануло. Я упал на колено. Боковым зрением заметив надвигающийся удар, упал на землю, в полете выкидывая Тласолтеотль. Тяжелый двуручник едва провернулся, но все же смог куснуть бок нападающего. Кольчуга кое-как выдержала удар, хотя я слышал звон колец, выбитых из оплетения. Мне поспешили на помощь.

Гроза разорвалась над нашими головами. Вампир кулаком пробил насквозь грудь инквизитора, напавшего на меня со спины. Я с благодарностью кивнул, пытаясь подняться, и с сухим удивлением отметил расширяющуюся рану на ноге.

Святой минерал меня убьет.

Запустив пальцы в плавящийся разрез, я ногтями стал выдирать таящие клочки плоти. Где-то в них была скрыта соль, которую наносят на инквизиторские клинки. Вампир вызвался прикрыть меня, но я ухватил его за руку.

– Вырви сердце из трупа, отдай его мне, – попросил я, не прекращая терзать ширящуюся рану.

– Понял.

Его огненно-рыжие глаза и близко не напоминали омуты Некрос, но я почувствовал прилив любви к этому клыкастому. Он даже был чем-то похож на Акулу.

Спасло только то, что меня приняли за вампира. Если бы они знали, что я демон, то ударили бы в грудь.

Вампиры могут держаться на пороге жизни и смерти более суток. Их выносливость не знает разумных границ. Поэтому им рубят ноги и обездвиживают, стараясь задержать на одном месте и помешать убивать людей. Демоны – совсем другие. Их надо не обездвиживать, а лишать сил, которых у них хоть и много, но они могут быстро иссякать.

– Демон, почему ты не используешь свою Силу? Ты ведь носишь кровь вампиров, так? – спросил рыжеглазый, протягивая сердце, из которого почти вышла душа.

– Я не умею, – ответил я, вгрызаясь в орган.

Ране на ноге стало чуть легче. Я махнул вампиру рукой, с благодарностью кивнув, и отполз чуть дальше.

Мать уже сняли с креста. Фиолетовоглазые закрыли ее туманом. Дети берегли родительницу и уже уводили ее в логово.

Яна видно не было. Это утешало – вампиры его порвали бы на кусочки. Хорошо, что я почувствовал их близость.

Позволив душе инквизитора уплыть куда-то в землю, я выдохнул и отер губы от крови. Серебряная нить сейчас меня не интересовала. Бросив взгляд на разрез, я с утешением осознал, что основную часть соли выцарапал, так что вскоре останется лишь шрам.

Кое-как поднявшись, подпирая себя Тласолтеотль, я призвал инквизиторский меч и просунул его в ножны. Хорошая приманка вышла. Инквизитор небось уже обрадовался – уж со святым-то клинком он меня покрошил бы.

Двигаясь через кучи трупов, я старался дойти до ближайших вампиров. Они еще дрались, но уже вяло – оставшиеся инквизиторы драться практически не могли, они были лишены артефактов и сил. Скорее всего, их братья бросили товарищей, чтобы перегруппироваться и контратаковать, если вампиры решат напасть на другую часть города. Конечно же, этого делать никто не собирался. Мы лишь отбили собственную Мать.