Что касается просвещения в самом прямом смысле слова, то есть образования, то его успехи ощущали лишь привилегированные сословия. Учить грамоте крестьян и городскую бедноту никто не собирался, да и где было бы взять столько учителей?
На ниве образования произошло два примечательных сдвига.
Во-первых, теперь оно стало распространяться вширь. Прежде недорослю для настоящей учебы нужно было ехать в одну из столиц, но новый политический курс на развитие провинциального дворянства и бюрократии требовал создания учебных заведений по всем губерниям. Екатерина повелела создать в каждом губернском городе по «главному народному училищу», в каждом уездном – по «малому народному училищу», появился и проект открытия нескольких провинциальных университетов (в это царствование, правда, не осуществившийся). Новая система была позаимствована из австрийского опыта. Организовывал ее рекомендованный Иосифом II педагог Теодор Янкович де Мириево. За десять лет было открыто около трехсот народных училищ обеих ступеней, и обучалось там больше двадцати двух тысяч человек. Теоретически двери этих школ были открыты для всех сословий, но на практике дети из низов туда почти не попадали, поскольку им с ранних лет приходилось работать.
Второе новшество было не столь монументальным, но имело не меньшее общественное значение. При Екатерине в России возникло женское образование. Когда Петр прорубал свое окно, его заботило только обучение юношей – будущих офицеров и чиновников. От девиц царь-реформатор хотел лишь, чтоб они прилично себя вели на ассамблеях.
У Екатерины на дворянских барышень были иные планы – великие. С их помощью императрица намеревалась ни более ни менее как вывести новую породу русских людей. В ту эпоху под воздействием французской философии многие просвещенные государи увлеклись идеей правильного воспитания. В германских княжествах, в Англии, в Швейцарии возникали пансионы, где лучшие педагоги готовили детей к будущей жизни. Екатерина рассудила, что самым естественным и лучшим воспитателем для ребенка является мать, и что если девочек с раннего детства готовить к этой роли, то, выйдя замуж, они станут распространять благие нравы в собственных семьях. За образец взяли «Королевский дом святого Людовика», французскую школу для бедных дворянок.
В 1764 году в столице открылся Смольный институт благородных девиц, где вскоре жили уже пять сотен маленьких учениц. Их принимали шестилетними и в течение двенадцати лет обучали светским наукам и манерам, ведению хозяйства, музыке, языкам, а также истории, географии, словесности, арифметике, даже экономике. Институток намеренно изолировали от внешних влияний, дозволяя родителям навещать их не чаще, чем раз в полтора месяца – государыня считала, что общение с родней вредит воспитанию. В восемнадцать лет барышни выпускались невестами, по выражению царицы, «любезными и способными воспитывать своих собственных детей и иметь попечение о своем доме».
Через год при Смольном институте открылось и Мещанское училище, предназначенное для «подлой породы девушек», то есть недворянок – в то время Екатерина еще носилась с идеей создания среднего класса. Простолюдинок проще одевали и кормили, при учебе меньше тратили время на всякие изящества. Впоследствии эта затея захирела. Институт превратился в большое и престижное заведение, куда принимали только потомственных дворянок, в основном генеральских дочерей.
Девушки воспитывались так возвышенно, что казались современникам странноватыми. О попечителе Смольного института Иване Бецком даже ходил сатирический стишок, будто он «выпустил в свет шестьдесят кур, набитых дур». Однако число выпускниц всё увеличивалось, и многие из них оказались отнюдь не курами и не дурами. Как ни удивительно, эксперимент с выведением «новой породы» до некоторой степени удался. Бывшие смолянки очень цивилизовали и облагородили дворянское сословие, которое с конца восемнадцатого века начинает становиться не просто самой привилегированной, но и самой культурной частью общества. Через каких-нибудь двадцать лет после запуска этого екатерининского проекта французский посол де Сегюр напишет: «Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии. Между тем мужчины… большею частью были необщительны и молчаливы, важны и холодно вежливы и, по-видимому, мало знали о том, что происходило за пределами их отечества». Пушкинские Татьяны Ларины и декабристки – дочери первых смолянок, прекрасные тургеневские девушки – их внучки.
Художник Д. Левицкий нарисовал серию портретов смолянок
Идея создания Смольного института и ряд других образовательных инициатив принадлежали одному из самых светлых деятелей екатерининского царствования Ивану Ивановичу Бецкому (1704–1795). «Бецкой» – усечение фамилии «Трубецкой». Иван Иванович был незаконным сыном плененного под Нарвой князя Трубецкого (будущего генерал-фельдмаршала) и родился в Швеции. Он учился за границей, много лет прожил в Париже и проникся там руссоистскими идеями воспитания. В Россию Бецкой переселился уже пожилым человеком и был сразу приближен только что взошедшей на престол Екатериной, которая увидела в этом идеалисте родственную душу. Иван Иванович до конца своей долгой жизни состоял при царице в роли «доброго ангела». С Орловыми, Паниным или Потемкиным она занималась всякими трудными, часто неприятными делами; с Бецким, который политикой не интересовался, – отдыхала душой и чувствовала себя хорошей. Иван Иванович совершенно справедливо почитал воспитание «корнем всего добра и зла» и все время докучал государыне своими новыми проектами. Екатерина называла его «детским магазином» и «гадким генералом», но любила, ценила и часто слушалась.
Помимо Смольного института Бецкой основал училище при Академии художеств, переменил программу обучения кадетских корпусов, чтобы юноши выходили оттуда всесторонне образованными людьми, и создал в столицах «воспитательные дома» для подкидышей, которые в прежние времена чаще всего просто погибали.
При Екатерине не произошло впечатляющего прорыва в области искусств, что особенно заметно на фоне расцвета тогдашней европейской культуры. Объяснялось это пока еще очень небольшой пропорцией художественно образованных людей. Но, увеличивая их число, восемнадцатый век подготавливал почву для того взрыва, который произойдет в следующем, пушкинском поколении и прежде всего коснется литературы.
Почему именно ее, а не музыки или изобразительного искусства? Полагаю, дело в личности императрицы. Если б она любила музицировать или на досуге баловалась живописью, вероятно, вся дальнейшая отечественная культура пошла бы по иному, не литературоцентричному пути. Но Екатерина любила чтение и считала себя писательницей, заразила этой страстью верхнюю прослойку русского общества – и оно стало рождать прозаиков, поэтов и драматургов.
Между 1770 и 1800 годами в России вышло семь тысяч наименований книг общим тиражом семь миллионов экземпляров – настоящий бум книготорговли в стране, которая совсем недавно обзавелась привычкой к чтению.
Еще большее значение для созревания национальной литературы имела короткая, но бурная мода на журналы, побудившая многих взяться за перо. Публицистическая эпидемия, возникшая в конце шестидесятых годов, породила явление, к которому императрица вначале отнеслась без тревоги, даже покровительственно, но затем, поняв всю его опасность для самодержавия, очень сильно испугалась и дала обратный ход.
Речь идет о зарождении русской либеральной идеи и небывалого прежде сословия, которое потом назовут «интеллигенцией». При Екатерине это еще не социальная группа, а всего лишь умонастроение очень небольшой кучки тогдашних интеллектуалов, но они уже обладают главной видовой чертой всех будущих инкарнаций отечественной интеллигенции: социальной эмпатией и болью за униженное состояние человека. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – написал в 1790 году, путешествуя из Петербурга в Москву, коллежский советник Александр Радищев. С этого момента в России появилась интеллигенция.
