На первом этапе войны Пугачеву вообще очень помогало то, что царские генералы относились к противнику пренебрежительно. Для подавления восстания отрядили генерал-майора Кара, который писал Екатерине: «Опасаюсь только, что сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег». Чтобы не упустить разбегающихся, Кар двигался широким фронтом, разделив свой корпус на несколько групп. Все они были атакованы по отдельности и разбиты, причем большой отряд симбирского коменданта полковника Чернышева сгинул целиком: две тысячи солдат перешли к мятежникам, тридцать шесть офицеров были повешены. Не избежал разгрома и сам Кар, едва спасшийся бегством. Потом, оправдываясь, он напишет про «разбойников», которых вначале так презирал: «Артиллериею своею чрезвычайно вредят; отбивать же её атакою пехоты также трудно, да почти и нельзя; потому, что они всегда стреляют из неё, имея для отвозу готовых лошадей, и как скоро приближатца пехота станет, то они, отвозя её лошадьми далее на другую гору, и опять стрелять начинают, что весьма проворно делают и стреляют не так, как от мужиков ожидать должно было».

Но, будучи хорошим тактиком, Пугачев не умел выстроить никакого плана кампании, очень напоминая в этом смысле другого народного вождя, Степана Разина.

Главной причиной поражения восстания на первом его этапе, оренбургском, стало то, что казаки с башкирами, не сумев взять город, надолго застряли под его стенами. Осада растянулась чуть не на полгода. Время было упущено, правительство имело возможность собрать и отправить на окраину серьезные силы.

А «государь Петр Федорович» тем временем весело жил в Бердской слободе под Оренбургом, пируя со своими «енаралами», часть которых для пущей солидности тоже превратились в самозванцев рангом пониже. Казак Зарубин по кличке Чика был объявлен «графом Чернышевым», казак Андрей Овчинников – «графом Паниным», Максим Шигаев – «графом Воронцовым» и так далее. Эти громкие имена были известны в народе и своим звучанием подкрепляли убедительность прав воскресшего «императора». Создал Пугачев и собственное правительство, назвав его «Военной коллегией» по примеру петербургской. Этот орган занимался не только войсковыми делами, но и административно-финансовыми, а также судебными. В коллегии заседали бородатые фельдмаршалы, аншефы и фельдцейгмейстеры, увешанные лентами и зведами. Поскольку Екатерину «император» сулился сослать в монастырь, скоро появилась и «императрица», шестнадцатилетняя красавица казачка Кузнецова, а при ней, как полагается, штат фрейлин.

В ноябре часть войска под началом графа Чики-Чернышева, помогая союзникам-башкирам, осадила Уфу – и тоже застряла там на долгие месяцы вместо того, чтобы расширять восстание дальше.

Пассивность Пугачева после первых блистательных успехов объясняется просто: вождь народной войны не сильно задумывался о будущем. Хорошо живется в Бердской слободе – и ладно. Сам он об этом скажет так: «Дальнаго намерения, чтобы завладеть всем Российским царством, не имел, ибо, рассуждая о себе, не думал к правлению быть, по неумении грамоте, способен. А шол на то: естли удастся чем поживиться или убиту быть на войне – вить я всё заслужил смерть – так лутче умереть на войне». Вот и вся стратегия.

А тем временем, испуганная разгромом генерала Кара, Екатерина наконец отнеслась к мятежу всерьез. Она отправила к месту «беспорядков» (официальный эвфемизм) одного из лучших своих полководцев генерал-аншефа Александра Бибикова, отозвав его из Польши. Начальнику карателей дали численно небольшой, но укомплектованный настоящими боевыми частями корпус. Значительную его долю составляла регулярная кавалерия.

У той же крепости Татищевой, где Пугачев прошлой осенью так удачно поджигал сено, 22 марта 1774 года произошло сражение между основной частью бибиковской армии под командованием генерал-майора Петра Голицына и войском самозванца. Битва была очень упорной. Голицын вслед за Каром потом поражался «дерзости и распоряжениям в таковых непросвещенных людях в военном ремесле». Но военная выучка, дисциплина и искусство маневра возобладали над хаотичной храбростью. В конце концов, после шестичасового боя казаки, а вместе с ними и их предводитель побежали. Две с половиной тысячи остались на поле брани, еще четыре тысячи были пленены во время преследования. Остатки рассеялись, бросив всю артиллерию.

Почти одновременно с этим в четырехстах верстах к северу, под Уфой, малочисленный отряд под командованием бравого кавалерийского подполковника Ивана Михельсона наголову разбил огромное, неповоротливое войско Чики, который не сумел скрыться и попал в плен.

В конце марта 1774 года казалось, что казацкий мятеж подавлен. Оренбург и Уфа деблокированы, полчища бунтовщиков рассеялись, самозванец бежал, бросив свою «резиденцию» и «императрицу».

Так оно и было. Казацкий мятеж действительно почти угас. Восстание перешло на следующую стадию.

Второй его этап, длившийся с марта по июль 1774 года, сильно отличался от первого и составом участников, и географией. По мере отдаления от Яицкой области казачий элемент перестал играть в мятежном войске ведущую роль. Очень увеличилась пропорция башкиров (это были их земли), а кроме того к восстанию стали активно присоединяться заводские рабочие.

Дело в том, что, спасаясь от преследования, Пугачев с горсткой оставшихся людей стал уходить на северо-восток, в сторону Урала. Беглецам помогло то, что главнокомандующий правительственными войсками Бибиков скончался от холеры, и на время координация между разбросанными по обширной территории карательными частями нарушилась.

Народный царь. М. Авилов

Положение крепостных рабочих было очень тяжелым. Они приняли «батюшку-государя» с радостью, и войско стало опять быстро увеличиваться. У повстанцев появилось много пушек, потому что многие уральские предприятия были военными.

Восставшие двигались от завода к заводу, от городка к городку очень быстро, потому что их преследовали правительственные отряды, прежде всего напористый Михельсон. Он снова и снова громил попадавшуюся ему на пути «сволочь» (обычный в ту пору термин для описания мятежников, все время попадающийся в пушкинской «Истории Пугачева»), но численность крестьянско-башкирского войска не убывала, а наоборот увеличивалась – вместо выбывших бойцов вливались новые.

В целом ситуация была странная: наступление Пугачева одновременно являлось отступлением. Причина заключалась в том, что без казаков боевые качества его армии очень снизились. Это была плохо организованная и слабо вооруженная толпа, которая не выдержала бы сражения в открытом поле. Должно быть, Емельян ждал, пока у него накопится такая сила, которая сможет задавить врага количеством.

Но дело шло медленнее, чем он надеялся. Далеко не все заводы примыкали к восстанию. Были и такие, где рабочим жилось получше – тогда они оставались нейтральными. А если владелец оказывался человеком решительным, Пугачева встречали пушечными выстрелами – и он уходил ни с чем. Советский исследователь народной войны А. Андрущенко подсчитал, что к повстанцам присоединились крестьяне 64 заводов, а 28 предприятий оказали сопротивление. (Екатерина сделает из этого правильные выводы и впоследствии особым указом велит улучшить положение уральских рабочих).

Двадцать первого мая 1774 года у крепости Троицкой командующий Сибирским корпусом генерал-поручик де Колонг настиг Пугачева, у которого к этому времени набралось уже более десяти тысяч человек. Несмотря на большой численный перевес, восставшие были разгромлены. Они потеряли всю артиллерию и почти все разбежались. С Емельяном осталась едва одна десятая.

Но затем всё началось сызнова. «Государя» на пути опять встречали хлебом-солью, к его войску присоединялись рабочие многих встречных заводов. Пали Ижевск и Воткинск. Крепость Оса на реке Кама выдержала два приступа, но сдалась после того как Пугачев, повторив уже использованный прием, подкатил к стенам возы с сеном.