Крайняя предусмотрительность Екатерины вполне понятна. Захватив власть посредством авантюрного переворота, эта немка, убившая своего мужа, законного государя и отнявшая корону у своего сына, законного наследника, чувствовала себя очень неуверенно. «Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей», – признавалась она в частном письме. В первые год-два новая императрица почти ничего не предпринимала, заботясь только о том, чтобы попрочнее утвердиться на троне. Все время помня о том, что она – иностранка в не слишком расположенной к чужеземцам стране, Екатерина долгое время окружала себя только природными русскими, от вельмож до личных служанок. Весьма патриотичен всегда был и выбор любовников – упаси боже, никаких Левенвольдов или Биронов.
И лишь убедившись, что власть крепка и что оппозиции нет, Екатерина начала осуществлять свои «благие намерения» – как мы увидим, до того осторожно, что в результате от них почти ничего не осталось. В своих записках она горько сетует: «Недостаточно быть просвещенну, иметь наилучшие намерения и даже власть исполнить их». И совершенно права: недостаточно.
Она мечтала постепенно упразднить крепостное рабство, ибо «противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей (они все рождаются свободными)» – но это настроило бы против царицы дворянство, опору престола, и Екатерина отступилась. Хотела заменить на заводах подневольных рабочих наемными – и тоже не решилась.
Иногда из опасения за свою популярность ей даже приходилось поступаться государственными интересами. Так, боясь рассориться с духовенством, она отменила совершенно разумный указ Петра III о секуляризации церковных земель, а страшась потрясений, отказалась и от бумажных денег, хотя эта мера очень оживила бы финансовую жизнь страны.
Однако эти отступления были временными. Твердо убедившись в необходимости той или иной меры, Екатерина воплощала ее в реальность, когда чувствовала, что почва созрела. Так произошло и с секуляризацией, осуществленной полтора года спустя – уже не волей перекрещенной немки-царицы, а по решению особой комиссии, сплошь состоявшей из русских, истинно православных людей. И все прошло тихо. Еще четыре года спустя были пущены в обращение и бумажные ассигнации.
Вряд ли стоит осуждать царицу за то, что она не отменила крепостное право. В тогдашней России это неминуемо привело бы в лучшем случае к очередному перевороту, в худшем – к тотальному коллапсу. Весь государственный механизм империи держался только на дворянстве, а оно на утрату главного своего источника существования, крепостного труда, никогда не согласилось бы. Екатерина запретила помещичьим крестьянам даже жаловаться на господ. Она твердо для себя решила, что при ее жизни рабство отменено быть не может – и закрыла для себя эту тему.
Решение было принято с нелегким сердцем, после долгих колебаний и консультаций с лучшими европейскими умами. Эта любопытная история очень хорошо показывает, до чего осторожной и обстоятельной бывала императрица, когда дело касалось рискованных проектов.
В 1765 году Вольное экономическое общество, созданное Екатериной прежде всего для развития сельского хозяйства, затеяло международный конкурс (беспрецедентная для России инициатива!) на тему прав крестьянства. Автор задания считался анонимным, но все знали, что это сама императрица. Была объявлена солидная премия за лучший трактат, и в конкурсе приняли участие более 160 авторов, почти сплошь иностранцы, в том числе самые именитые – Вольтер и очень модный тогда писатель Жан-Франсуа Мармонтель, но золотую медаль получило рассуждение молодого и малоизвестного французского юриста Беарда де ль’Аббея, по-видимому, совпавшее со взглядами царицы. Автор писал, что хотя человеческое достоинство и государственная польза безусловно требуют освобождения крестьян и наделения их собственной землей, но поспешать с этим так же опасно, как спускать с цепи неприрученного медведя. Прежде нужно воспитать рабов, постепенно приучить их к восприятию свободы, а на это потребно время. Такая логика была Екатерине хорошо понятна.
В 1787 году, умудренная опытом, она пишет: «В одно и то же время хотят образовать третье сословие, развить иностранную торговлю, открыть всевозможные фабрики, расширить земледелие, выпустить новые ассигнации, поднять цену бумаге, основать города, заселить пустыни, покрыть Черное море новым флотом, завоевать соседнюю страну, поработить другую и распространить свое влияние по всей Европе. Без сомнения, это значит предпринимать слишком многое». Приходилось определять приоритеты, руководствуясь прежде всего практичностью и осторожностью.
За 34 года было сделано много великого, но не много «благого». У империи свои запросы, и улучшение качества жизни народа в их число, увы, не входит.
Безусловным талантом Екатерины являлось умение обращаться с людьми, очень важный дар для правителя. Она относилась к числу монархов, которые предпочитали вызывать любовь, а не страх – не самое плохое качество для самодержавной властительницы. Помимо природной легкости характера и добродушия (отчасти напускного, но злой и мстительной эта женщина не была) Екатерина располагала к себе людей, руководствуясь хорошо продуманной системой. Мы знаем это благодаря ее собственным запискам: «Я со всеми обращалась как можно лучше и тщательно изучала средства приобрести дружбу, или по крайней мере уменьшить вражду тех, кого могла подозревать в недоброжелательстве к себе. Я не обнаруживала предпочтения ни в какую сторону, ни во что не мешалась, показывала всегда ясный вид, много предупредительности, внимания и учтивости ко всем».
Известный адмирал Шишков, собиравший устные рассказы современников о Екатерине Великой, пишет, что Екатерина мечтала вывести из употребления старинную русскую поговорку «Близ царя – близ смерти» и мечтала заменить ее другой: «Близ царицы – близ счастья». И это ей вполне удалось.
При Екатерине особа монарха стала восприниматься прежде всего как некое солнце, изливающее золотые лучи на всякого, кто удостоится августейшего внимания. Государыня была великодушна, милостива и щедра. Она награждала, возвышала и возносила – а наказывали, карали и казнили при необходимости другие.
Новый дух и стиль были заданы с самого начала. Екатерина осыпала милостями всех, кто помог ей захватить власть, и это было привычно, неудивительно. Однако ко всеобщему изумлению она не стала карать своих врагов из ближнего круга Петра Федоровича.
Первый фаворит убитого, генерал Андрей Гудович, однажды публично оскорбивший Екатерину (царь приказал ему обозвать ее «дурой»), получил предложение остаться на службе, но предпочел уехать за границу, а потом спокойно доживал свой век в пожалованных Петром III поместьях.
Елизавета Воронцова, на которой император собирался жениться, избавившись от постылой жены, всего лишь была выслана из столицы с пожеланием «чтоб она на Москве жила в тишине, не подавала людям много причин о себе говорить». Девице даже купили во второй столице дом за счет казны. (Вспомним, как обошлась Анна Иоанновна с несчастной Екатериной Долгоруковой, виноватой лишь в том, что в нее влюбился Петр II).
Фельдмаршал Миних, до последнего остававшийся с Петром Федоровичем и побуждавший его подавить мятеж силой оружия, не только не пострадал, но был сделан генерал-директором портов и каналов – согласно своей первоначальной инженерной специальности.
Самый толковый помощник покойного, его личный секретарь и вероятный автор смелых нововведений 1762 года Дмитрий Волков тоже не остался без дела: его отправили управлять стратегически важным Оренбургским краем. Этот даровитый человек станет одним из ключевых деятелей екатерининского царствования.
Обласканный Петром III генерал Петр Румянцев со сменой власти счел своим долгом подать в отставку, но Екатерина отправила ему собственноручное письмо: вы напрасно думаете, писала она, «что бывший ваш фавор ныне вам в порок служить будет». Румянцев был оставлен на службе и затем принес России немало громких побед.
