Перевод: Kuromiya Ren

Для Карен,

Я хотела бы побывать с тобой в королевствах фейри.

Я так рада, что ты родилась

Я смотрела сквозь слезы, как папа и два брата Эйлсы укладывают камни на ее могилу. В этой части кладбища было меньше дюжины могил, семья переехала в нашу деревню пару десятков лет назад.

Я толком не общалась с юной Эйлсой, но помнила, как она красиво заплетала в волосы цветы и раскрашивала обрубок левой руки боевой краской. Войны не было годами, но краску всегда можно было найти на рынке. Может, со смертью Эйлсы ее перестанут продавать.

Это не имело значения. Эйлса умерла, и я осталась последним живым подменышем в деревне.

Желудок сжимался от печали из-за смерти девочки, которой было всего десять, а еще от вины.

Было жутко несправедливо, что каждый подменыш умер, не достигнув подростковых лет, а мне уже было восемнадцать. Я была еще жива и, как обычно, задыхалась от подъема по холмам нашей деревни. Я снова и снова проклинала основателей деревни за то, что они не выбрали ровную землю.

Один мальчик дожил до пятнадцати. Он умер до моего рождения, но я слышала, как мама с папой говорили об этом, думая, что я уже сплю.

Было странно, что я была еще жива, и я все время задавалась вопросом, сколько протяну. За годы мы, подменыши, ослабевали и умирали, никто не знал причины, ни один целитель не мог это остановить.

Глен говорил мне, что это из-за того, что мы были сделаны из магии, а магия не могла долго существовать на юге от Холмов фей. Я почти не думала об этой теории, ведь в Тирвуде магия была всюду, хоть это и было человеческое королевство.

Из мыслей меня вырвал порыв ветра, бросивший мне в лицо холодные брызги. Я поежилась и укуталась в плащ. Гадкая погода в ужасный день.

Пару недель назад бабушка Атол драматично сообщила, что весна близко. Я считала, что ей стоит наступить скорее. Я не чувствовала пальцы ног и не удивилась бы, если бы мой нос отмерз.

Феи воровали детей из люлек и оставляли подменышей без причины, хотя некоторые верили, что они еще и помогали Другим менять времена года и растить посевы. Я мрачно смотрела на растущую гору камней перед собой.

Если посевы не прорастут, и мы умрем, то они не смогут воровать детей, негде будет оставлять подменышей. Может, это к лучшему. Может, им стоило оставить нас голодать.

Теплая рука легла на мою спину, и я вздрогнула, устыдилась своих мыслей. Несколько болезненных подменышей не позволяли желать смерти всей деревне.

Если бы не было так холодно, мое лицо точно пылало бы от стыда.

- Идем домой, Морвен, - сказал папа, обхватив сильной рукой мои плечи, уводя меня от камней.

Я была удивлена, увидев, что осталась только я и семья Эйлсы. Я так погрузилась в мысли, что не заметила, как все ушли, и я надеялась, что не пропустила в таком состоянии случайно чьи-то попытки заговорить со мной.

Смерть любого из деревни разбивала сердце. Наша деревушка была маленькой, по сравнению с городом, и каждую потерю оплакивали все. Смерть подменыша была хуже, к печали добавлялись гнев и возмущение.

Кражу детей остановить не получалось. На ночь их укладывали спать здоровыми, а утром их уже не было в колыбели. Если повезет, на их месте оказывался такой же ребенок, но с болезненно бледной и холодной кожей. Если не повезет, у подменыша отсутствовал палец или даже рука, а то и нога. Словно их создавали в спешке, и важные части просто упустили.

Никто не знал, что случалось с детьми, которых похищали феи, некоторые циничные жители думали, что их использовали как жертв или ели. Многие жители надеялись, что их дети были счастливы. Что феи растили их как своих детей.

Мы не понимали, для чего им наши, человеческие дети.

Папа помог мне спуститься с холма, разделяющего деревню и могилы. Все прошли тут, и зеленых холм стал коричневой смертельной ловушкой из грязи. Если бы папа не вел меня, я бы скатилась вниз и сломала шею.

Даже с его помощью мои ноги скользили по грязи. Я вопила и хваталась за него. Он невольно смеялся от моих страданий, но, к счастью, помог мне спуститься целой.

Мы спешили к нашему дому, плотно укутавшись в плащи из-за холодного ветра и дождя. Дым поднимался над нашей крышей, и мое сердце наполнилось теплом. Дом был не самым красивым и большим здесь, но этот дом поколениями принадлежал семье. Этот дом мы любили.

Запах тушеного мяса встретил нас на пороге, и я сглотнула. Мама ушла с похорон, когда семья произнесла речь об Эйлсе и пожелала ей безопасного пути в Загробный мир. Ее всегда расстраивали смерти подменышей, наверное, потому что от этого она думала о конце моего времени.

Я повесила плащ у огня, радуясь укрытию от противной погоды и теплу. Я помахала маме по пути в самую большую комнату, откуда было слышно крики и смех.

Малкольм, мой старший брат, был прижат к полу, его дочери-близняшки щекотали его и громко хихикали.

Мне всегда нравился размер нашей семьи: мама, папа, старший брат Малкольм, младший брат Мунро и я. Мы были идеальной смесью личностей, которые редко спорили и очень любили друг друга. А потом четыре года назад Малкольм привел домой свою избранницу Бонни, а через год появились малышки Мораг и Милдред, и мое сердце стало еще больше. Я не могла уже представить семью без них.

Мы с Мунро смеялись до упаду, когда Малкольм сказал, что продолжит смешную традицию отца называть всех детей на одну и ту же букву.

- Традиция важна, - перекрикивал он фырканье Мунро и мои хрипы от смеха.

Может, и важна, но мне в голову приходило слово «бессмысленна». Но теперь мне нравилась эта традиция.

Бонни с детства жила в Кладанане. Ее семья переехала с островов Южного моря за поколения до ее рождения.

Малкольм встретил ее и полюбил, когда отправился на пару лет на юг работать на кораблях. Бонни быстро стала моим любимым рассказчиком, и мне нравилось слушать ее дикие сказки о пиратах и селки. Я не могла представить море.

Река и пару ручьев текли мимо нашей деревни, но не получалось представить столько воды, чтобы она несла корабль, полный людей. До юга было пару недель пути, но мама с папой всегда были заняты работой на ферме, так что у меня не было и шанса.

Второй самой важной традицией в семье были походы за приключениями. Когда папа был младше, он забрался на все горы вокруг Лох-Фай и пару гор на юге с братом. Он заявил, что видел оборотня на юге, человека с шерстью на теле и головой волка. Эта история была у него одной из любимых, и я не знала, можно ли было верить в то, что он его видел и выжил.

Он решил, что хотел приключений и своим детям, и он был рад отпустить Малкольма на юг, когда тот попросил. Похороны Эйлсы добавили мне стремления отправиться в свое путешествие. Я не хотела умереть, ничего не увидев. Я не могла это допустить.

- Наконец-то. Мы думали, ты и себе решила выкопать могилу, - рассмеялся Мунро, но папа стукнул его, и смеялась уже я.

- Не говори сегодня так при маме, - сказал он, хмурясь, хотя злости в его глазах не было.

Моя смертность и угроза смерти за годы стали темами шуток в семье. Только смехом можно было мириться с жестокой реальностью.

Малкольм часто говорил: «Морвен, ты так долго спала, что мы подумали, что ты умерла», или я, ленясь, говорила: «Не могу мести пол… ведь я при смерти».

Мы шутили и смеялись над этим, и от этого гибель становилась менее пугающей и реальной. Мама всегда присоединялась и грозилась, что заберет мои вещи, когда меня не станет, но не сегодня.

Не пока соседи водружали камни на могилу их дочери. На могилу, в которой в любой день могла оказаться я.