Я размышлял о тех пятидесяти тысячах лет, которые он здесь провел, и пытался представить себе, чем же они для него были. Я силился вообразить, чем бы они были для меня самого, разумеется, если бы я, вопреки здравому смыслу, мог прожить столько. Но я понял, что эти рассуждения неправильны, ибо отождествлять себя с Кошачьим Ликом я никак не мог хотя бы потому, что мы являли собой совершенно разные формы жизни. Я припоминал то, что узнал о его повадках в последние несколько лет: о неразумных играх в «охотника и дичь» с Эзрой и Рэнджером, о конструировании забавы ради туннелей времени для Баузера (представляю, сколько походов в прошлое совершил мой Баузер!), о случайных беседах Лика с Хайрамом, вернее, о попытках что-то рассказать ему, хотя тот не очень-то мог сообразить, что же ему хотят сообщить. Стало быть, такое общение вряд ли могло принести Лику какое-нибудь удовлетворение! Но ведь все это происходило совсем недавно, в последние лишь годы. А раньше его наверняка могли наблюдать и другие люди (вернее, он им сам являлся), и это, несомненно, их пугало. Я предполагал, что в более далеком прошлом он, должно быть, общался и с индейцами, и с их давними предками. А может, они принимали его за божество или за духа своего племени? Видел ли он мамонтов, мастодонтов и древних предков бизонов?.. Я сперва стоял, потом сел на землю под деревом. Кошачий Лик спустился вниз, и теперь мы были с ним лицом к лицу!
Я услышал, как наверху к дому подъехала Райла, вернувшись из Виллоу-Бенда, поднялся и сказал Лику:
— Я навешу тебя завтра или послезавтра, и мы поговорим подольше.
Райла привезла известие о том, что Бен снова разговаривал с религиозной группой и что они завтра заедут в Виллоу-Бенд. Бен их приведет к нам для собеседования. Он все еще никак не возьмет в толк, чего же им от нас надо.
Из госпиталя, как она узнала, сообщили, что Хайрама пока не выписывают. Бен побывал в Ланкастере, чтобы повидать его, и говорит, что вид у него неважнецкий. Хайрам справлялся сперва о Баузере, потом о нас двоих и о Кошачьем Лике. Еще интересовался, как идут дела у Стиффи. Но, задав эти вопросы, он больше ни о чем говорить не пожелал…
Бен привел к нам этот самый комитет религиозных общин на следующий день. Их было трое, но говорил с нами лишь один из них. Двое остальных просто сидели рядом, покачивая головами или кивая в знак солидарности со своим говорящим коллегой по фамилии Хотчкисс.
Этот Хотчкисс был не из тех людей, кто склонен попусту терять время. Это был крупный мужчина с лицом, словно сошедшим с фрески о Страшном Суде. Оно было вытянуто острым углом, как волчья морда. На таком лице улыбка была бы чем-то совершенно чужеродным, да он, на мой взгляд, вряд ли позволял себе когда-нибудь улыбнуться!
Он сразу же перешел к изложению сути дела. Обычные вежливые пассы были сведены до минимума. Нисколько не усомнившись в возможности перемещений во времени, он, по-видимому, принял их за абсолютную данность. Не спрашивал он и о принципах их осуществления, его интересовало не это. Он спросил всего-навсего, каких гарантий мы не даем при осуществлении этих перемещений…
— Нас интересует, — заявил он, — приобретение прав или лицензий, называйте это как хотите, на тот период, который охватывается житием Иисуса Христа. Это должны быть исключительные права. Для нас и никого более.
— Я говорил вам, — сказал Бен, — когда мы встретились с вами впервые, что мы готовы рассмотреть любое законное предложение, но не способны дать вам никакого ответа, пока не вникнем в истинный смысл вашей заявки. Вы просите исключительное право на довольно большой кусок истории, и мы должны знать, не возникнут ли там по вашей вине какие-нибудь парадоксы.
— Какие еще парадоксы? — осведомился Хотчкисс.
Бен проявил крайнюю предупредительность и терпимость.
— Отрезки истории, — пояснил он, — могут быть использованы для многих целей. И поэтому нам совершенно необходимо знать, в каких целях и каких географических рамках вы собираетесь использовать названное вами время. Внедрение пришельцев из будущего в исторически известное время должно сопровождаться выполнением обязательств, полностью гарантирующих от изменения хода истории, то есть от парадоксов. Ни один из людей, живущих в то время, не должен даже заподозрить в вас пришельцев. Все «посетители» должны быть одеты как те люди, должны знать их обычаи и язык, должны быть осведомлены обо всем, что в то время происходило…
— Можете не продолжать, — прервал его Хотчкисс, — Мы не собираемся заниматься никакими исследованиями и посещениями.
— Но если вы не хотите ни исследовать, ни посетить то время…
— В этом именно и состоит суть нашего подхода, — отрезал Хотчкисс. — Мы вовсе не хотим туда проникнуть, но не желаем, чтобы это сделал и кто-нибудь другой! Вот зачем нам нужны эти исключительные права!
— Не понимаю, — вмешался я. — Это же та временная область, в которой, как мне кажется, для любого богослова столько интересного материала! Ведь едва ли кто-нибудь знает достоверно…
— Именно в этом и заключается суть, — отрубил Хотчкисс, — Вы попали в самую точку наших соображений. Ведь историческая достоверность личности Христа всегда была под вопросом. О Нем лично очень мало известно. Имеется лишь одно или два упоминания историков, да и те могут оказаться поздними вставками в тексты. Мы не знаем ни точной даты, ни места Его рождения. Принято повсеместно считать, что Он родился в Вифлееме, но даже по этому поводу имеются сомнения. То же относится к любому отрезку Его жизни. Некоторые исследователи вообще ставят под вопрос, существовал ли такой человек. Но в течение веков предания, связанные с Ним, были приняты, обрели почву, структуру, стали самим существом христианской веры. И мы желаем сохранить ее в том же виде. Любая попытка заглянуть в это прошлое может разрушить здание Учения, возводившееся в течение веков. И может привести к неподобающим последствиям. Что случится, по-вашему, если обнаружится, что Он родился не в Вифлееме? Что тогда делать с Рождеством? А что, если не найдется доказательств поклонения волхвов?.. — Он остановился и оглядел нас. — Вы понимаете меня? — вопросил он.
— Мы можем понять вашу точку зрения, — ответил я, — Но нам хотелось бы над ней поразмышлять…
— Прежде чем вы решите — дать нам просимые права или нет?
— Да, что-то в этом роде, — подтвердил я. — То, что вы просите, может у многих вызвать ощущение захлопнутой перед их носом двери.
— Никоим образом не разделяю вашего мнения, — отпарировал Хотчкисс. — Оно подразумевает лишь то, что наша вера слаба. Но истина заключается в том, что наша вера самодостаточна, и настолько, что мы допускаем безупречность христианства, даже зная, как мало известно о Господе и что даже это малое может оказаться недостоверным. И вот что нас пугает: история, известная нам сейчас, может быть разнесена на кусочки «исследователями». Ведь даже само христианство разорвано на лоскутки. Благодаря своему открытию вы держите в руках устрашающую по мощи возможность. И мы хотим вам хорошо заплатить, чтобы вы ее не использовали.
Райла вдруг спросила:
— А нельзя ли уточнить, кто это «мы»? Вы употребляете это местоимение. Так кто же под ним подразумевается?
— Мы — это комитет, — ответил Хотчкисс, — составленный в срочном порядке. В него вошли те, что раньше других осознали опасность, узнав об открытии возможности перемещений во времени. Мы получили реальную поддержку или обещание поддержки от большого числа христианских общин. Мы также развиваем контакты с теми, от кого ожидаем дополнительной поддержки…
— Вы имеете в виду поддержку финансовую?
— Да, мадам, финансовую поддержку. Это начинание требует денежных вложений. Я полагаю, они понадобятся и для оплаты лицензии.
— И в весьма ощутимом количестве, — заметила Райла.
— Если мы вообще решим продать такую лицензию, — добавил я.
— Обещайте мне лишь одно, — произнес Хотчкисс, — По крайней мере уведомьте нас, если вы получите другие предложения по этой эпохе. А в том, что они поступят, я нисколько не сомневаюсь! Дайте нам возможность узнать о содержании таких предложений.
