— Парни, — сказал Маркус Эплтон, — они опять натянули нам нос. Ну ничего, они дождутся.

Ему отвечали, но слов было не разобрать.

— Никуда эти сучьи дети не денутся, — пообещал Эплтон. — Даже если это будет последним, что я успею сделать в своей жизни.

Голоса и шаги стали удаляться и вскоре стихли.

Тишину нарушали только капли воды, падающие в лужу.

Какой-то туннель, подумал он. Или затопленный фундамент.

Надо выбираться, но в потемках это не так-то просто. Выбора нет — надо попасть обратно наверх.

Он поднял руки и нащупал балку. Встал на цыпочки и сумел дотянуться до пола. На ощупь исследовав доски, он обнаружил край дыры. Теперь надо подпрыгнуть, ухватиться за что-нибудь и, надеясь, что доски выдержат, подтянуться. В комнате, подумал Фрост, я хоть на время окажусь в безопасности. Эплтон и его люди не вернутся, Святые не вернутся тоже, так что я наконец буду предоставлен самому себе.

Фрост постоял, собираясь с духом, и тут услышал писк и какую-то беготню — сквозь темноту к нему скользили невидимые тела, злобный и пронзительный писк озверевших от голода животных нарастал.

Кожа покрылась мурашками, волосы, казалось, встали дыбом.

Крысы! Его окружали крысы!

Страх придал силы, он прыгнул, уцепился, рывком подтянулся и очутился на полу.

Писк собравшихся внизу крыс перешел в общий вой.

Фрост лежал на полу, пока не унялась дрожь, затем поднялся на четвереньки, осторожно отполз в угол комнаты и замер там, оцепенев от ужаса.

Годфри Картрайт откинулся в мягком кресле и сцепил пальцы на затылке. Такую позу он принимал всякий раз, когда предстояло обсуждать серьезное дело, а ему хотелось казаться небрежным и не слишком заинтересованным.

— Странное дельце получается, — произнес он. — Ни один издатель в жизни не предлагал таких денег. Даже это надутое ничтожество Фрост не отказался бы от них, будь он уверен, что проскочит. Но Фрост канул, и Гиббонса тоже никто не сыщет. Похоже, не обошлось без Эплтона или кого-то вроде него. Немногие в Нетленном Центре знают, что цензура все еще существует. Но если разнюхал Эплтон, то дело дрянь — с ним шутки в сторону.

— То есть вы хотите сказать, что не будете издавать мою книгу? — уныло осведомился Гарри Гастингс.

— Господь с вами, — Картрайт взглянул на него с изумлением, — Да мы никогда и не говорили, что будем.

Гастингс сгорбился в кресле. Тут он ничего не мог поделать.

У него была круглая, лысая голова, смахивающая на бильярдный шар. Он носил очки с толстыми стеклами, глаза его косили. Бильярдный шар все время старался вылезти вперед, будто желал скатиться с плеч, и это вкупе с косоглазием придавало ему вид человека под хмельком, который лезет из кожи вон, стараясь выглядеть трезвым.

— Но вы сказали…

— Я сказал, — Картрайт придал голосу твердости, — что, на мой взгляд, ваша книга разошлась бы. Я сказал, что, если ее издать, мы загребли бы кучу денег. Но я говорил, что сначала должен быть уверен, что мы протащим ее в печать. Я вовсе не хочу, чтобы Фрост пронюхал о ней в последний момент, когда мы уже угрохаем кучу денег. Вот когда книга уйдет в магазины — тогда уж Фросту ничего не сделать; поднимается скандал, а шум — единственное, чего Нетленный Центр не переносит.

— Но вы сказали… — затянул свое Гастингс.

— Конечно, я говорил, — кивнул Картрайт, — но мы не заключили договора. Я сказал, что он не может быть заключен, пока мы не поладим с Фростом. Иначе нет смысла. У Фроста полно сыщиков, и весьма въедливых. А Джо Гиббонс среди них лучший — тем более что специализируется именно на нас. В нас он просто вцепился, снюхался, видимо, с кем-то из наших. Знал бы с кем — давно бы уволил. Но никуда не денешься — мы не могли и шагу ступить, чтобы об этом не знал Гиббонс. Все, что я мог сделать, — попробовать пойти на сделку. Да, я говорил вам, что ваша книга из тех немногих, ради которых я пытался что-то сделать лично.

— Но труд, — с болью произнес Гастингс, — труд, который я вложил в нее. Двадцать лет. Вы понимаете, что такое двадцать лет исследований?! А написать ее?! Я вложил в нее всю свою жизнь, понимаете?

— Похоже, — мягко улыбнулся Картрайт, — вы сами верите во весь тот вздор, который понаписали.

— Конечно! — вспыхнул Гастингс, — Разве не ясно, что это правда? Я изучил массу документов и знаю, что это так. Любой разберется в косвенных свидетельствах. План Нетленного Центра — величайшая мистификация в истории человечества. Идея-то была совершенно иная. Надо было любым способом остановить войны. Ведь если вы заставите людей поверить, что их тела могут быть сохранены и оживлены потом — кто пойдет на войну? Какое правительство, какой народ дадут себя вовлечь в нее, ради чего? Какой шанс на бессмертие у того, кого взрывом разнесет в клочья?! Какие спасатели потащатся на поле боя?!

— Может быть, цель оправдывает средства. Наверное, мы не вправе осуждать обман. Мы уже сто лет не знаем, что такое война, и не поймем, как это ужасно.

— Да, но все уже позади. Настало время сказать людям правду…

Гастингс замолк и взглянул на Картрайта, по-прежнему развалившегося в кресле и сцепившего пальцы на затылке.

— Вы не верите?

Издатель снял руки с головы, нагнулся вперед и облокотился о стол.

— Гарри, — сказал он серьезно, — какая разница, верю я или нет? Не мое это дело, верить в то, что я издаю. Мое дело — чтобы книга разошлась, я должен быть в этом уверен. Большего от меня требовать вы не можете.

— Но вы говорите, что не хотите ее публиковать.

— Не совсем так, — покачал головой Картрайт. — Не могу опубликовать. Нетленный Центр мне не простит.

— Они не могут вас остановить.

— По закону — не могут. Но они начнут давить, и не только на меня — на служащих, на акционеров. А это не шутки, должен вам сказать. Когда бы мне удалось книгу напечатать и отправить в продажу — я был бы чист. Тогда — это грех Фроста. Он был обязан предотвратить, но не предотвратил. Ответственность бы не лежала на моих плечах, в чем бы меня упрекнули — так в том, что я не разбираюсь в литературе. Это бы я перенес. Но при таком раскладе…

Он сделал безнадежный жест.

— Я мог бы поискать других издателей, — предположил Гастингс.

— Конечно, — согласился Картрайт.

— Вижу, вы считаете, что никто из них на книгу даже не взглянет.

— Конечно. Новости уже разошлись, и все знают, что я собирался подкупить Фроста, но у меня ничего не вышло, а Фрост исчез. Каждый издатель в городе об этом наслышан. Шепотки, знаете, бегают…

— Значит, мне никогда ее не опубликовать?

— Боюсь, что так. Идите себе домой и живите спокойно, гордясь, что раскопали нечто такое, к чему никто и прикоснуться не может, что вы — единственный человек, который знает тайну. Можете быть довольны, что проницательны настолько, что обнаружили заговор, о существовании которого никто и не подозревал.

Гастингс еще сильней вытянул шею.

— В ваших словах насмешка, — насупился он, — Не уверен, что мне это по душе. Скажите, как вы действительно думаете? Какова ваша версия?

— Версия?

— Да. Что вы думаете о Нетленном Центре?

— Ну, — пожал плечами Картрайт, — что дурного в том, чтобы думать именно так, как они нам предлагают?

— Ничего. Удобная точка зрения, но — ложь.

— Большинство считает, что правда. Ходят, конечно, сплетни и всякие разговорчики, но это больше для развлечения. Какие теперь развлечения?! Вот люди и хватаются за все подряд. Вы только представьте, как люди проводили время двести лет назад — ночная жизнь, опера, театры, музыка, а еще спорт — футбол, бейсбол. И где все теперь? Что осталось? Платить за то, чтобы смотреть пьесу? Зачем? Можно сидеть дома и глазеть в телевизор. Платить, чтобы взглянуть, как гоняют мячик? Еще чего! Лучше на те же деньги прикупить акций Нетленного Центра. Платить безумную сумму, чтобы как-то по-особенному поесть? Сейчас идешь есть — и то не очень-то часто — и ешь, и никаких там фу-фу. Вот потому так хорошо расходятся книги. Книгу прочел, и ее может читать кто-то другой, а то еще и сам перечитаешь. А спектакль или игра — только на один раз. Потому все и сделались читателями и телезрителями. Куча удовольствий и почти что задаром. Дешевые развлечения, а как помогают убить время. Мы только и делаем, что убиваем время. Хватаемся за что угодно, лишь бы дотянуть наконец до холодильника. Отсюда слухи и сплетни. Люди научились высасывать удовольствие из чего угодно и до последней капельки.