— Но Майк…

— Сандалии! — крикнул я Туку и, немедленно получив их, обулся.

Он стоял в одних грязных трусах и был самым костлявым человеком из когда-либо мною виденных. Впалый живот, казалось, приклеился к позвоночнику, а ребра можно было пересчитать с большого расстояния. Что касается рук и ног, то это были самые настоящие прутики.

Нагнувшись, я поднял перевязь с мечом и надел на себя. Затем, вынув меч из ножен, внимательно его осмотрел. Он был тяжелым, слегка тронутым ржавчиной и не слишком острым. Вложив его обратно, я надел на руку щит.

— Удачи, Майк! — сказала Сара.

— Спасибо, — ответил я, хотя не чувствовал ни малейшей благодарности, одну лишь ярость.

Этот кретин подкинул мне паршивую работенку, справиться с которой было почти невозможно.

Я вспрыгнул на Пэйнта и, когда тот развернулся в нужную сторону, увидел подбежавшего Тука. Стоя по-прежнему в трусах, он протягивал мне свою куклу. Ударом ноги я вышиб у него эту деревяшку, и Пэйнт рванулся вперед.

Кентавры были на прежнем месте. Вопреки опасениям я не встретил их несущимися по тропе. Мое появление вызвало издевательски приветственный гул.

Спустившись вниз, Пэйнт бодро поскакал к стаду. Один из кентавров рысью выбежал навстречу и остановился прямо перед нами. В руке его был щит, такой же, как мой, а на перевязи, перекинутой через плечо, болтался меч.

— Вернулся? — удивленно сказал он, — Мы думали, что ты этого не сделаешь!

— Мое сердце по-прежнему исполнено миролюбия, — ответил я. — Это единственно достойное его наполнение.

— Мир — трусость, — презрительно возразил кентавр.

— Значит, вы настаиваете на поединке?

— Это единственно достойное занятие.

Он явно издевался надо мной.

— Кстати, о достоинстве, — сказал я, — Где гарантия того, что, убив тебя, я получу шар?

— Не забегаешь ли ты вперед?

— Но ведь кто-то из нас должен будет умереть?

— Это так, — согласился кентавр. — Только не кто-то, а ты.

— И все же, — настаивал я, — на случай, если ты ошибаешься, — как насчет шара?

— При неблагоприятном исходе поединка, если ты случайно останешься в живых, он твой.

— И мне будет позволено уйти?

— Ты оскорбляешь меня, — сказал он с нескрываемой злобой, — Ты наносишь оскорбление всей моей расе.

— Я не здешний и потому не знаю ваших нравов.

— Мы благородны, — выдавил он, скрипнув зубами.

— В таком случае перейдем к делу.

— Правила следующие… Сейчас мы должны разойтись и повернуться лицом друг к другу. Видишь вон тот кусок материи?

Из толпы кентавров торчала палка с привязанной к ней грязной тряпкой. Я кивнул.

— Когда этот флажок упадет — схватка начинается.

Я снова кивнул, отъехал чуть-чуть назад и, развернувшись, остановился. Мы смотрели друг на друга. Палка с тряпкой была все еще поднята. Кентавр обнажил свой меч. То же сделал и я.

— Ну, дружище Пэйнт, держись!

— Досточтимый сэр! — горячо воскликнул он, — Я сделаю все от меня зависящее!

Тряпка опустилась, и мы бросились друг другу навстречу. Копыта кентавра выбивали огромные комья земли, его меч и щит были вскинуты высоко над головой, и он издавал воинственные вопли, слегка напоминавшие тирольское пение, но далеко не такие забавные.

Мы столкнулись уже через две секунды — и всю эту вечность мой мозг лихорадочно перебирал спасительные трюки, ни один из которых не был спасительным. В конце концов я понял, что нужно просто устоять против первого удара, и ухитриться нанести ответный. И тут же меня наполнила холодная сосредоточенность. Я думал теперь только об одном: побыстрее прикончить кентавра, пока он не прикончил меня.

Я видел, как неотвратимо опускается его меч, и знал, что мой меч уже занесен над его головой. Глаза кентавра, маленькие и блестящие, были слегка прикрыты, а на лице его застыла маска превосходства. Он не сомневался в победе. Он знал наверняка, что у меня нет ни малейшего шанса. Он не мог не заметить, что перед ним — профан.

Меч ударил по краю моего щита с такой силой, что рука тут же онемела. Соскользнув, он рассек воздух в дюйме от моего плеча. Как только это случилось, кентавр странно дернулся, затем взвился на дыбы, глаза его остекленели, рука, державшая щит, безвольно повисла и мой меч со всей силой, которая только у меня нашлась, раскроил его череп надвое и утонул в шее.

Перед этим я успел увидеть во лбу кентавра — прямо посередине — черную дыру, неизвестно откуда взявшуюся. Лезвие прошло точно через нее, словно она подсказала наиболее уязвимое место.

Черепная коробка была потрескавшейся и помятой. Ей досталось как следует.

— Возьмите, — сказал я, протянув ее Саре, — Ваш номер был чертовски опасен, должен сказать…

Ее страшно рассердил мой неласковый тон.

— Никакой опасности не было! Пуля летит туда, куда я целюсь! А целюсь я хорошо! Вы ведь убедились в этом?

— Убедиться-то убедился, — сказал я, еще не вполне пришедший в себя, — но два фута в сторону, и…

— Этого не могло произойти, потому что я целилась в…

— Знаю-знаю… В центр его лба.

Спрыгнув с Пэйнта, я снял сутану и бросил ее Туку, сиротливо стоявшему у самого уродливого деревца.

— А где, интересно, мои штаны? — спросил я.

— Там, — кивнула Сара в сторону, — Я сложила их поаккуратней.

Пока я одевался, она вертела коробку в руках.

— Не понимаю… — недоуменно сказала она. — Что они делали с ней?

— А что, по-вашему, должны были делать с ней варвары, играющие в поло?

— Неужели они использовали ее в качестве мяча?

Я кивнул.

— Теперь им снова придется гонять камешки. Бедняги ужасно расстроены.

Сверху, покинув свой наблюдательный пункт, спустился Хух.

— Отличное выступление, — похвалил он меня, — Особенно для того, кто впервые держит в руках такое оружие…

— Если кто-то и выступил отлично, так это мисс Фостер, — сказал я, — Это она подстрелила птичку.

— Не важно, Майк, кто. Дело сделано, и лошадки эвакуируются.

— Ты хочешь сказать, что они уходят?

— В настоящий момент идет построение.

Поднявшись к вершине, я увидел, что кентавры действительно выстроились в неровную колонну и уже движутся на запад. Это было приятное зрелище. Какими бы благородными ни были эти существа — ведь они все же отдали мне обещанную коробку, — их соседство беспокоило бы…

Вернувшись, я застал Тука и Сару за воскрешением робота. Мозг возвращался законному владельцу.

— Не поврежден ли он? — тревожно спросила Сара, — Все — таки столько вмятин…

Я мог только пожать плечами.

— Нам ведь не нужно, чтобы он помнил все, — успокаивала она себя. — Мы зададим ему всего несколько простеньких вопросов…

Тук протянул руку, и Сара отдала ему коробку.

— Вы знаете, как это делается? — недоверчиво спросил я.

— Думаю, что да, — ответил он, — Там есть специальные пазы, в которые она и вставляется.

Он запихнул коробку в голову Роско, для верности легонько прихлопнул ее ладонью и закрыл крышку.

Роско шевельнулся. До сих пор неподвижно лежавший на земле, он выпрямился и попытался встать. Голова его медленно поворачивалась, и взгляд задерживался на каждом из нас. Он осторожно поднял руку, затем другую, словно вспоминая забытые движения. Наконец послышался его скрипучий голос.

— Почему же, уже, ну же, хуже, стуже, — сказал он и посмотрел на нас, желая, вероятно, убедиться в том, что мы все прекрасно поняли.

Заметив на наших лицах некоторое недоумение, он заговорил вновь, теперь уже торжественно и медленно, специально для тупых:

— Кот! Бот! Вот! Год! Крот! Лот! Мот! Плот! Пот! Рот! Тот! Ход!

— Он спятил, — сказал я.

— Дятел, — ответил Роско.

— Он рифмует, — сказала Сара. — Больше ничего… Неужели больше ничего?

Я усмехнулся:

— А вы у него спросите!

— Роско! — крикнула она, — Ты помнишь хоть что-то?