— Стало быть, вы по-прежнему намерены испытать меня еще раз? Или вы согласны с рефери, что схватка с Дон Кихотом…
— Дон Кихот засчитан, — рыкнул дьявол. — Я согласен с рефери, что с этим слабоумным испанцем нетрудно справиться любому, кто старше пяти лет от роду. Однако я желаю, чтобы вы освободились от своего долга, и чем скорее и проще я избавлю вас от него, тем лучше. Вас ждет дело, настоящее дело. Но вот чего я не в состоянии уразуметь — это неуместного рыцарского порыва, заставившего вас согласиться на повторный круг. Как только вы избавились от змея, вы были на воле, но почему-то позволили мерзавцу рефери уговорить себя…
— В отношении Кэти я чувствовал себя должником. Ведь я же ее во все это и втравил.
— Знаю. И про это знаю, — ответил он, — Только временами совершенно перестаю вас, людей, понимать. По большей части вы норовите перерезать друг другу глотку, воткнуть нож в спину ближнему и через его труп лезть дальше к тому, что у вас зовется успехом. И вдруг — полный поворот, и вы переполняетесь таким благородством и состраданием, что просто тошнит…
— Но если все-таки начать сначала: почему, если вы предполагали меня использовать — во что я, признаться, не верю, — почему вы пытались меня убить? Почему бы, коль на то пошло, попросту не протянуть лапу и не забрать меня, как я есть?
Моя наивность вызвала у него тяжкий вздох.
— Попытка убийства была обязательна. Это тоже правило, давнее правило. Однако не было никакой нужды так усердствовать. Никакой нужды перехватывать через край. Исполнители сидят себе часами и измышляют фантастические схемы — и на здоровье, если им нравится подобное времяпрепровождение, — но они хмелеют от собственной изобретательности до того, что норовят испытать свои схемы на практике. Хлопоты, на какие они идут ради элементарного убийства, превыше всякого разумения. И опять-таки это ваша человеческая вина. Вы, люди, делаете в точности то же самое. Ваши писатели, художники, сценаристы — в общем, те, кого вы именуете творческими людьми, высиживают, высасывают из пальца этих чокнутых персонажей, эти немыслимые интриги, а мы повязаны их бреднями, нам и отдуваться. И такое положение вещей возвращает нашу беседу к предложению, которое я и собирался с вами обсудить.
— Ну так не тяните, — сказал я, — У меня был трудный день, и мне не повредило бы соснуть часиков двадцать. В том случае, конечно, если найдется место, где приклонить голову.
— Найдется, — заверил он. — Вон меж тех двух валунов есть постель из листьев. Их намело туда минувшей осенью. Очень удобное ложе для столь необходимого вам отдыха.
— В компании гремучих змей?
— За кого вы меня принимаете? — возмутился дьявол. — Или вы полагаете, что у меня нет чести и я подстрою вам ловушку? Даю слово, что никто не посмеет причинить вам вред до тех пор, пока вы не очнетесь от сна.
— А потом? — осведомился я.
— А потом предстоит еще одна угроза, последняя опасность, чтоб исполнилось правило трех. Отдыхайте спокойно и примите мои лучшие пожелания в этом новом испытании, каково бы оно ни оказалось.
— Ладно, — сказал я, — раз уж не судьба выкрутиться иначе. Но может, вы хоть замолвите за меня словечко? А то я, признаться, начал уставать. Не думаю, что мне хотелось бы сейчас свидеться еще с каким-нибудь морским змеем.
— Могу торжественно обещать, — ответил дьявол, — что это будет не змей. А теперь перейдем к делу.
— Ну хорошо, — вяло согласился я. — О чем пойдет разговор?
Дьявол заговорил, все более раздражаясь:
— О чем, как не о вздорных фантазиях, которые вы нам скармливаете! Как, по-вашему, можно создать сколько-нибудь устроенную жизнь на базе эдакой мути и пены? Белогрудые птички расселись на ветке и свиристят: «Казесся, мы видим коску — коску, коску, коску…» А глупый мультипликационный кот сидит внизу под деревом и пялится на них с видом беспомощным, почти виноватым. Ну как, спрашиваю я со всей прямотой, рассчитывать на достойное поведение других, если мы обречены на подобные ситуации? Некогда вы дали нам солидную, прочную базу, основанную на твердых убеждениях и непритворной вере. А нынче вы развлекаетесь и поставляете нам типажи совершенно неправдоподобные и слабовольные, и новички не только не добавляют нам сил, но подтачивают все, что было накоплено в прошлом.
— Вы намекаете, что ситуация складывалась бы для вас гораздо благоприятнее, если бы мы по-прежнему верили в чертей, призраков, гоблинов и тому подобное?
— Да, гораздо благоприятнее, — подтвердил дьявол, — по крайней мере, если бы вера была хоть отчасти искренней. А вы нынче взяли моду выставлять нас на смех…
— Мода тут ни при чем, — возразил я, — Не забывайте: человечество в большинстве своем понятия не имеет, что вы существуете на самом деле. И как может быть иначе, если вы намерены и впредь убивать всякого, кто заподозрит, что ваш мир — реальность?
— А все эта канитель, — заявил дьявол с горечью, — которую вы именуете прогрессом. Вы сегодня можете иметь почти все, что хотите, но вы хотите все больше и больше. Заполняете свои умы вожделениями, не оставляя места самоанализу и не задумываясь о своих недостатках. В вас нет ни страха, ни мрачных предчувствий…
— Страх есть, — сказал я, — И мрачных предчувствий сколько угодно. Вопрос только в том, что мы предчувствуем и чего боимся.
— Точно, — согласился дьявол. — Вы боитесь водородной бомбы и неопознанных летающих объектов. Надо же выдумать такую чушь, как летающие тарелки!
— Ну, пожалуй, тарелки все же получше дьявола. С ними есть хоть какая-то надежда совладать, а с дьяволом — никогда. Ваша порода славится коварством.
— Знак времени, — посетовал он. — Механика вместо метафизики. Вы не поверите, но несчастные наши владения нынче забиты полчищами НЛО самой отвратительной конструкции, где обитают совершенно мерзостные инопланетяне. Они вселяют ужас, только он даже не сродни тому добросовестному ужасу, какой олицетворяю собой я. Они бредовые существа, не имеющие под собой никакой почвы.
— Понятно, что вам это не по нутру. Во всяком случае, я уловил, что именно вас беспокоит. Однако не представляю себе, чем тут можно помочь. Людей, продолжающих верить в вас с ноткой искренности, сегодня можно найти разве что в самых культурно отсталых районах. О да, конечно, вас поминают время от времени. Ссылаются, когда что-то не ладится, на происки дьявола или восклицают: «Ну и дьявол с ним!» — но ведь на самом-то деле о вас при этом вовсе не думают. Вы превратились просто-напросто в бранное слово, к тому же слабенькое. В вас не верят. Та вера, что была, приказала долго жить. И не думаю, что эту тенденцию можно изменить. Прогресс человечества не остановишь. Придется вам набраться терпения и ждать дальнейшего развития событий. А вдруг ка-кое-нибудь из них ненароком обернется вам на пользу?
— А я полагаю, что кое-что можно предпринять уже сейчас, — заявил дьявол, — и хватит ждать. Мы и так ждали слишком долго.
— Совершенно не представляю себе, что вы можете сделать. Не можете же вы…
— Я не намерен раскрывать вам свои планы, — перебил он. — Вы показали себя чересчур находчивым умником, обладателем того бесчестного, изворотливого, безжалостного ума, который отличает отдельных представителей человечества. И если я поделился с вами немногими соображениями, то исключительно потому, что когда-либо в будущем вы оцените их и, возможно, будете расположены согласиться на роль нашего агента…
И с этими словами он исчез в клубах серного дыма, оставив меня в одиночестве. Налетевший ветер отнес дымок к западу, и я вздрогнул, хотя ветер вовсе не был холодным. Скорее уж холод шел изнутри, как своеобразная память о недавнем моем собеседнике.
Местность была безлюдной, с неба светила бледная луна, подчеркивая это безлюдье и беззвучное ожидание — чего? Опять чего-то дурного?
Он сказал, что меж двух валунов меня ждет ложе из листьев, и я нашел его без большого труда. Покопался в листве, но гремучих змей не обнаружил. Да, пожалуй, и не предполагал обнаружить: дьявол не производил впечатления субъекта, прибегающего к столь откровенной лжи. Я забрался меж камней и взбил листья, устраиваясь поудобнее.
