Когда мы прибыли на станцию, «Белль-Мари» уже ждала нас. Я бы предпочла провести еще несколько дней на Гавайях, наслаждаясь океаном и солнцем, но Алексу не терпелось решить загадку, и местные празднества луау сразу же отошли на второй план по сравнению с передатчиком Бэйли, висевшим у нас над головой.
Купив еды в дорогу, мы поднялись на борт. Лариса находилась по другую сторону Солнца, так что путь предстоял долгий. Алекс ушел в пассажирский салон, а я передала управление Белль и стала ждать разрешения на вылет. Меня впечатлил объем движения на станции Галилео. Причалов было вчетверо больше, чем на Скайдеке, но их все равно не хватало, и станцию собирались расширить. Торговый оборот планеты-родины все еще был больше, чем у любой другой планеты Конфедерации, хотя по численности населения она уже опустилась на пятое место. Однако Земля считалась, и не без оснований, местом, где были сделаны главные достижения в науке и искусстве, хотя, разумеется, ученые давно уже занимались лишь совершенствованием существующих технологий. Открывать было почти нечего.
– «Белль-Мари», говорит диспетчер. Разрешаю вылет.
– Принято, диспетчер.
Я предупредила Алекса, «Белль» отошла от причала, и мы поплыли в сторону выхода. Казалось, будто Солнце, Луна и Земля выстроились в одну линию, и я подумала, что, возможно, на поверхности планеты сейчас наблюдается затмение.
Мы совершили прыжок и вскоре вернулись в реальное пространство.
– Как дела? – спросил Алекс.
– Неплохо, – ответила я. – Доберемся дня за два. Если хочешь, можно лететь быстрее, но ощущения будут не слишком приятными, и мы израсходуем кучу топлива.
– Спешить незачем, Чейз, – сказал он. – Чем бы это ни было, оно находится на астероиде как минимум одиннадцать лет. Несколько часов ничего не изменят.
Мы отдыхали – читали книги, купленные в музее Мауи, и просматривали комедийные шоу из библиотеки, стараясь в то же время не запускать работу. Иногда мы просто сидели и беседовали. Разговор неизменно сворачивал на «Капеллу» и на мою реакцию при виде Гейба. Мы почти не говорили об астероиде и о том, что ожидали на нем найти. Я подозревала, что у Алекса все-таки есть теория, хотя он это и отрицал.
Само собой, я много думала об этом. Единственное разумное объяснение выглядело так: история с Ларисой – одно большое недоразумение, Бэйли никогда не находил артефакты из «Дома в прериях», а на передатчик наткнулся где-то случайно. Вероятно, кто-то нашел артефакты много тысяч лет назад и продал их – просто это не отразилось в исторических трудах. А может, все они, как и многое другое, попросту пропали. Если бы Алекс спросил меня, что я рассчитываю найти на астероиде KL-4561, я бы ответила: «Наверное, ничего».
Утром третьего дня меня разбудила Белль:
– Мы уже близко. До Кей-Эл – сорок пять шестьдесят один – около двух часов пути.
– Ясно, – ответила я. – Спасибо, Белль. Буду через несколько минут.
– Разбудить Алекса?
– Нет, – сказала я. – Незачем.
Я встала, приняла душ, оделась и направилась на мостик. Из каюты Алекса слышались шаги. Пояса астероидов – не такая уж редкость, но раньше я никогда в них не бывала. Не знаю точно, что я ожидала увидеть, но явно не яркое сияние на фоне пустого неба.
– Это противосияние, – сказала Белль.
– Что такое противосияние? – спросила я.
– Солнечный свет, отраженный от пыли в области эклиптики.
– Понятно. А где астероиды?
– Их трудно различить. Они плохо отражают свет.
– Значит, только пыль?
– Астероиды там. – Она подстроила один из телескопов, и на навигационном экране появилась темная бугристая глыба. – Вот один из них. До него около четырех тысяч километров. Конечно, он слишком мал, чтобы его можно было увидеть невооруженным глазом.
– Насколько он велик?
– С такого расстояния сложно сказать, но не больше сорока метров в поперечнике.
– Ладно. Смотри внимательно во все стороны, хорошо? Столкновения нам не нужны.
– Да, Чейз, – послушно согласилась Белль. – Но беспокоиться не о чем. Мы можем пройти сквозь них с выключенными телескопами и сканерами, и шансы на удар обо что-нибудь все равно будут минимальными.
Мы рассчитали наше прибытие таким образом, чтобы при входе в Пояс не только пересекать его, но и двигаться в том же направлении, что астероиды, привязанные к орбитам. Естественно, это уменьшало шансы на столкновение. Но пространство вокруг нас и впрямь выглядело пустым.
Наконец появился Алекс:
– Видишь что-нибудь?
– Только пару каменных глыб, – ответила я.
– Не совсем то, чего я ожидал.
– Мне тоже так кажется. Белль говорит, что мы спокойно можем лететь сквозь них с завязанными глазами.
– В самом деле? Ты так и сказала, Белль?
– Слегка по-другому.
– Что ж, рад слышать. Мы уже обнаружили Ларису?
– Белль? – спросила я.
– Пока нет. Но теперь ее можно увидеть в любой момент.
Мы вернулись в пассажирский салон и позавтракали. За последние несколько лет я привыкла смотреть утренние новости, и в полете мне очень их не хватало. Алекс предложил записать часть новостей до отлета с Окраины и посмотреть в пути.
– Это будут уже старые новости, – сказала я.
– Новости всегда старые, – ответил он. – Хороших журналистов больше не осталось.
Алекс не любил журналистов – по крайней мере, ведущих ток-шоу, поскольку они зарабатывали на жизнь тем, что приглашали к себе тех, кто критиковал Алекса. Он всегда делал вид, будто выражения вроде «грабитель могил» нисколько его не задевают, но я замечала, что порой они больно ранили его. Думаю, отчасти это было следствием попыток Гейба отговорить Алекса от выбранной им карьеры. Гейб, по словам Алекса, никогда не злился в открытую, но его недовольство порой прорывалось наружу. Как я полагала, к моменту возвращения Гейба в 1440 году Алекс нашел бы способ восстановить прежние отношения. Он уже понял, что жизнь без дяди – не то, что ему нужно. И он, конечно, хотел одобрительного отношения к себе со стороны Гейба, хотя в разговоре стал бы это отрицать.
Мою мать Алекс не очень интересовал, но, когда я устроилась к нему, ей это не понравилось. Отговаривать меня она, однако, не стала, понимая, что в таком случае я стану пропадать в загородном доме. Итак, мать, как могла, скрывала свое отношение к Алексу, прорывавшееся лишь изредка – после сюжета в новостях или моих неудачных попыток объяснить, чем именно он занимается. Она едва сдерживалась, чтобы не закатить глаза. Помню, лишь один раз она высказалась прямо – после событий на Салуде Дальнем, которые чуть не привели к катастрофе. Не могу в точности воспроизвести ее фразу, но сказано было примерно так: люди всегда будут помнить его как героя, и он, безусловно, оказался в нужное время в нужном месте, но все равно мир для него – не более чем источник денег. По словам матери, он изображал страсть к историческим реликвиям, но эта страсть зависела от их продажной цены.
Я знала Алекса намного лучше ее. Да, он не отказывался зарабатывать на артефактах. То, что было открыто всему миру, с его точки зрения, принадлежало всем. Найдя что-нибудь, он не считал, что обязан отдать находку в музей. Он поставлял артефакты коллекционерам, людям, которые ценили их, – как Линда Тэлботт, готовая устроить празднество вокруг простого кресла.
Я видела, что клиенты Алекса получают куда больше удовольствия от артефактов, чем любой посетитель музея. Понимаю, как это выглядит, но именно эта мысль промелькнула у меня в голове во время того полета, когда у нас появился реальный шанс обнаружить находку громадной исторической важности. И поэтому не стоит удивляться, что я едва не свалилась с кресла, услышав голос Белль:
– Все в порядке, Чейз. Астероид в пределах видимости.
Она вывела его изображение на дисплей – светящееся пятнышко в небе, неотличимое от звезд. Однако его положение менялось у нас на глазах.