Знаменский. Ничего не просила мне передать?
Маслов. Нет, я бы, разумеется, сказал.
Знаменский. Но такой поступок должен иметь очень серьезную причину. Женщина рвется домой, мечтает побыть с детьми и мужем и вдруг исчезает неведомо куда на следующий же день! (Пристально смотрит на Маслова, затем отворачивается и спрашивает небрежно.) Вы уверены, что не знаете, где ее искать?
Маслов (почти в ужасе). Что вы! В чем вы меня подозреваете!..
Знаменский. Я вижу, что не знаете, на всякий случай спросил. Самое печальное, что при сложившихся обстоятельствах мы будем вынуждены снова арестовать ее. Когда разыщем.
Маслов (съеживаясь под этим новым ударом). Боже мой! А я сообщил на работе, что выпустили! Сразу вокруг меня разрядилась атмосфера…
Знаменский (прежним ледяным тоном). Ничего не поделаешь. Ваша жена виновна больше, чем вы полагаете.
Маслов (шепчет сокрушенно). Я знаю…
Знаменский (подаваясь к Маслову и сразу утрачивая равнодушную официальность). Знаете?! С каких пор?
Маслов. В тот день, как я привез ее домой… вечером… даже, скорее, ночью… Ирина мне призналась.
Знаменский (медленно). Вот оно что… Значит, она успела вам рассказать. Тогда совсем другой вариант… (Встает и испытующе смотрит сверху на Маслова.) Как вы это приняли?
Маслов (голосом мученика). Вы не представляете! Как гром, просто как гром!
Знаменский (обрывая). Вопрос не о ваших чувствах, а о вашем поведении.
Маслов. Я был совершенно растерян… Не могу воспроизвести точно, что я говорил.
Знаменский. Ну, хотя бы не точно, общий смысл?
Маслов (доверительно). Я могу быть с вами вполне откровенным?
Знаменский. Вы обязаны быть со мной откровенным.
Маслов. Видите ли, Ира выбрала такой момент… очень нетактично… можно сказать, среди ночи… Нашла место и время! Вы меня понимаете?
Знаменский (настойчиво). Что вы ответили Ирине Сергеевне?
Маслов. Ну, я вспылил, конечно… Но практически никакого разговора у нас не было. Я предложил объясниться завтра. Надо было как-то прийти в себя… сообразить, что делать дальше… И потом, откровенно говоря, она стала мне в тот момент так… неприятна.
Знаменский. И вы не расспрашивали ни о чем? Как все случилось и почему?
Маслов (брезгливо). Нет, что мне эти детали? Факт есть факт, как его ни поверни, не правда ли? Лезть еще глубже в эту грязь…
Видно, что рассказывает Маслов искренне, все как было.
Знаменский (после паузы). Маслов, вы действительно не догадываетесь, почему ваша жена ушла?
Маслов. Вы же ее знаете, Пал Палыч! Ирина — человек не очень уравновешенный… бывает у нее иногда… (Осененный какой-то мыслью.) Может, до нее тогда в первый раз дошло, что она натворила, а? Начала рассказывать и вдруг поняла, какое это производит впечатление на честного человека. И убежала просто от стыда, просто не посмела взглянуть мне в глаза при свете дня! То есть это очень на нее похоже!
Знаменский. «При свете дня»… (Садится и подпирает голову кулаком.) Ох, Маслов, даже не знаю, как мне пробиться сквозь броню вашего эгоизма. «Я, я, я» — без конца «я»! А она?
Маслов. Но ведь я же…
Знаменский. Снова «я»! Да подумайте и о ней тоже! Она ведь не с курорта к вам приехала, она многое пережила за это время…
Маслов. Я понимаю, и я радовался, что она вернулась домой. Но…
Знаменский. Но узнали кое-что новое… Я-то уж меньше всего склонен забывать, что ваша жена совершила преступление. Но к вам она пришла как к самому близкому человеку, пришла открыть правду, которую так долго не решалась сказать. Кто-кто, а вы обязаны были выслушать. А вы ее грубо отталкиваете. И после этого ее же обвиняете в нетактичности. Маслов!
Маслов (изумленно). Но позвольте… неужели вы не понимаете моих чувств?! Всякий порядочный человек…
Знаменский. Чего тут не понять! В сущности, вы выставили жену из дому.
Маслов. Нет. Я ее не оскорбил, не ударил! А если что сказал, так ведь не могла она ждать, что я обрадуюсь!
Знаменский. Нашли, чем гордиться — не ударили… А ваша хваленая порядочность… (Морщится.) Эх, Маслов!
Маслов (сердясь и недоумевая). Что вы хотите сказать?
Знаменский (жестко). Что в вашем возрасте трудно быть столь наивным.
Маслов. Но… о чем вы?
Знаменский (меняя тон, мягко). Николай Семенович, попробуйте абсолютно честно заглянуть в себя. В глубине души вы давно уже все знали.
Маслов (совершенно ошарашен). Как это знал?! Что вы?!
Знаменский. Знали, Николай Семенович. Конечно, знали. Таких вещей нельзя не знать. Другое дело, что вы ни в коем случае не желали этого осознать, запрещали себе думать. Потому избегали разговоров с женой о ее неладах с начальством, не любили точных денежных расчетов, принимали на веру удивительное умение Ирины Сергеевны вести хозяйство и даром покупать дорогие вещи.
Маслов (в смятении). Нет… нет… вы ошибаетесь…
Знаменский. Не ошибаюсь, Николай Семенович. Я вам больше скажу — вас очень устраивало такое положение дел. Вольготная, обеспеченная жизнь. Даровые обеды в ресторане. Словно с неба, валятся дубленки и портсигары с камешками. Кстати, где портсигар?
Маслов. У меня…
Знаменский. Вот видите. Жена при вас снимала серьги и кольца, а вы промолчали о том, что в кармане лежит, — благо вам личного обыска не делали. И у нее не повернулся язык сказать: «Отдай».
Маслов (беспомощно). Но я тогда не думал… Это же моя личная вещь!..
Знаменский. У Ирины Сергеевны был еще браслет в виде змеи. Он где?
Маслов. Браслет Ира давно продала — мы копили на машину.
Знаменский. Кому продала?
Маслов. Не знаю… (В отчаянии.) Опять вы мне не верите! И вообще вы такого про меня наговорили!..
Знаменский (прерывая). Погодите. (Достает один из томов дела, раскрывает, показывает Маслову.) Здесь список ценностей, сданных вашей женой, и опись домашнего имущества.
Маслов. Да, я вижу.
Знаменский. Давайте проанализируем эти документы с одной точки зрения: сколько сюда попало мужских, а сколько женских предметов. И какова их сравнительная стоимость.
Маслов читает список.
Знаменский. Замечаете закономерность? У нее — не ахти какие сережки, у вас — очень ценный портсигар. У вас две шубы — у нее одна. И так во всем.
Маслов (подавленно). Она любила делать подарки… я же не просил.
Знаменский (безжалостно). Но с удовольствием принимали. И вспомните еще кое-что не внесенное нами в опись — обилие детских вещей. Вспомните: одиннадцать новеньких пар обуви от двадцать пятого до тридцать шестого размера! Когда я их увидал, честное слово, сердце сжалось! Дескать, меня возьмут, а дети будут расти, им надо в чем-то бегать… Ирина Сергеевна понимала свою обреченность. А вы постоянно жили рядом — и ничего не понимали?
Маслов (лицо у него дрожит, он кажется окончательно раздавленным). Я не знаю… нет-нет, я действительно не сознавал!..
Знаменский (после короткой паузы, чуть смягчившись). Допустим. Человеческая слепота порой феноменальна. И все-таки в ее судьбе есть доля вашей вины, поэтому не вам от нее отрекаться.
Маслов (еле слышно). Возможно… то есть… но я просто не мог иначе!
Знаменский (устало). Вы погубили все, чего я пытался достичь: признание, раскаяние, твердый поворот к честной жизни… Одним махом. А больше всего почему? Потому что до смерти испугались за свою репутацию!
