— Виноваты, товарищ полковник.

— Безусловно. И будет приказ о наложении взысканий.

— Оперативную часть разрабатывал я, — заявляет Томин. — Знаменский присутствовал для оформления следственных действий.

Полковник бросает на него острый взгляд.

— Вы инспектор или адвокат? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Каким образом сорвалось преследование?

— Не могу понять. Куда-то они очень ловко нырнули. Все ближайшие патрули были оповещены по рации.

— Даю сорок восемь часов на разработку плана мероприятий.

— Ясно, — вместе отвечают Знаменский и Томин.

Полковник делает пометку в настольном календаре.

— Вопрос второй, — адресуется он к Томину. — У вас дело Царапова. Что предпринято?

Томин мог бы сказать, что вопрос несерьезный. Даже нет уверенности, что вор в Москве. А если б уверенность и имелась, все равно ничего толкового предпринять пока невозможно. И практически никакого дела нет, а есть лишь мечтание поймать гастролера. Прежнему начальнику Томин так и отрапортовал бы. Впрочем, тот не задал бы подобного вопроса.

— Пустые руки, товарищ полковник, не с чем вести розыск. Направил запросы по всем местам, где за ним числятся кражи. Рассчитываю на вас в смысле сроков.

— Хорошо. Будет шифровка о немедленном исполнении. — Полковник оборачивается к Пал Палычу. — А вы, раз уж работаете сейчас в одной упряжке, примите к своему производству и дело Царапова.

А Царапов прогуливается по улице, наметанным глазом окидывает фасады и публику. По одежде, машинам, заворачивающим в проезды между домами, по множеству известных ему признаков определяет он степень зажиточности квартала и удобство его для своих целей. Облюбовав два дома, стоящих друг против друга, вор входит в один из них и поднимается на лестничную площадку перед последним этажом. В руке он несет рулончик, закатанный в газету.

Когда занята наблюдательная позиция и противоположный дом оказывается как на ладони, из рулончика появляется подзорная труба и вор принимается за изучение освещенных окон, которые не задернуты занавесками…

Раиса Глазунова явилась к механику с подкреплением: сегодня рядом с ней преданная подруга Татьяна, на первый взгляд бой-баба.

Автомеханик трезвый, злой, но более вежливый, чем накануне. Стараясь не смотреть на Раису с Татьяной, говорит куда-то в пространство:

— Зачем же я, да при вашей подруге, буду признавать такой факт? Такого факта не было.

— То есть вы не брались выправить мне крыло и дверцу? — с перехваченным горлом произносит Раиса.

— Совершенно верно, девушка. Для ремонту есть автосервис. Я же, если кому помогу, то исключительно по дружбе. А вы мне незнакомы.

— Ах, вот как?! — угрожающе надвигается на него Татьяна. — Ну тогда имейте в виду, я где угодно поклянусь, что я лично присутствовала, когда вы брали машину в ремонт!

— Спасибо, предупредили. Буду иметь в виду. Вспоминать буду, с кем в тот день напролет пиво пил. Ребята подтвердят. И кончен наш разговор, девушки. — Он поворачивается и идет к дому.

— Этот подонок думает, что меня можно без хлопот ограбить! — восклицает Раиса.

— Эх, прийти бы с мужиком, который может морду набить! Другой был бы разговор!

— Ты весь миллион моих друзей знаешь. Кто? — Раиса недолго ждет ответа подруги и сама подытоживает. — Людей навалом, а настоящего мужика нет!

Обе не обращают внимания на «Волгу», которая въезжает в ворота. Из нее вываливается Пузановский, грузный, лет пятидесяти мужчина «авторитетной» наружности.

— Здравствуйте, мастер, — говорит Пузановский.

— Здравствуйте… гражданин, — с запинкой откликается механик.

Этим «мастер» и «гражданин» они быстренько условились: я тебя не знаю — ты меня не знаешь.

— Чинить машину? — поворачивается Татьяна к новоприбывшему.

Тот издает нечленораздельное междометие, которое можно понять скорее отрицательно и перехватывает инициативу.

— Что-нибудь случилось? Конфликт? — обращается он к Раисе, стремясь уйти от вопросов Татьяны.

— Совсем маленький, — саркастически отвечает женщина. — Я отдала в ремонт «Жигули», и теперь машины нет!

— Где же она?

— Вчера сказал — угнали. Сегодня говорит, что вообще не брал!

— Черт-те что! Машина здесь? — рявкает Пузановский на механика.

— Нету, — опасливо и виновато отзывается тот.

Пузановский сглатывает ругательство и вновь переключается на женщин.

— Что вы собираетесь делать?

— Заявить в милицию, что же еще!

— Да, конечно… Садитесь, я подброшу. Я и минуты здесь свою машину не оставлю! — Он торопливо открывает перед подругами дверцы. — Прошу вас, прошу…

Прежде чем сесть, Татьяна придвигается к автомеханику:

— Таких, как ты, надо отстреливать в детстве!

На уличных часах без десяти двенадцать. Вор с чемоданчиком идет на дело — собранный, пружинистый, почти праздничный. Впереди — облюбованные им дома-близнецы.

Дверь квартиры задерживает его на одну-две секунды: к пробою замка он приставляет ребром что-то небольшое, плоское, отсвечивающее металлом. Слышится гудение, потом щелчок, и Царапов убирает приспособление в карман. Дверь послушно открывается и затворяется за ним.

В комнате он останавливается, опускает на пол чемодан и медленно-медленно обходит по кругу, ни к чему не прикасаясь, сосредоточенный и самоуглубленный. Не шарит суетливо глазами по стенам, даже не выделяет особо каких-то предметов, но, кажется, словно ему сейчас слышны голоса вещей и каждая сообщает о своем местонахождении.

Круг завершен. Вор стряхивает оцепенение и уверенно открывает одну из секций мебельной стенки…

И вот уже шагает с чемоданом прочь от подъезда, заворачивает за угол — и нет его.

Час спустя у подъезда роится кучка соседей: идут обычные в таких случаях пересуды.

— Четырнадцатую квартиру обворовали!

— Шесть магнитофонов взяли!

— Четыре, — поправляет подросток.

— Ну магнитофоны — не горе, — говорит одна из женщин.

Ветхая старушка подхватывает за женщиной:

— Какое горе, милая! Хоть потише станет, спасу не было. В однех руках шесть магнитофонов!

— Четыре, — упрямо вставляет подросток.

— Много он вам мешал, — заступается за потерпевшего мужчина с хозяйственной сумкой. — Всю жизнь по экспедициям, два месяца здесь, а десять — нету. Одна у человека радость была, музыку послушать!..

Из подъезда выходит Томин, и беседа прерывается.

— Товарищи! — обращается он к собравшимся, — кто-нибудь был вблизи подъезда около двенадцати часов?

— Да я почти безотлучно, — откликается старушка.

— Посмотрите, такой вот мужчина. Проходил он мимо вас в подъезд и обратно?

Старушка взволнованно рассматривает фотографию.

— Это жулик? Никогда не подумаешь!

Через плечо старушки заглядывают любопытные, и вот уже карточка пошла по рукам.

— Всю захватали, а толку чуть, — говорит Томин, бросая фотографию Царапова на стол. — Однако почерк его.

Вернувшись на Петровку, тройка заседает в кабинете Знаменского. Дело Царапова начинает обретать плоть.

— Есть хоть предположения, чем он вскрывает двери? — спрашивает Знаменский у Кибрит.

— Нет, Пал Палыч, совершенно «нестандартный» инструмент.

— Наш Цап-Царапов еще войдет в историю криминалистики! — усмехается Томин. — Очень ловкий прохиндей! И звериный нюх — ведь ни разу не полез в квартиру, которая поставлена на сигнализацию! А сегодня с этими магнитофонами? Даже по шкафам не рылся, пошел и достал. Причем какие магнитофоны — два наушных, роскошный «Шарп», «Грюндик»! Унес, и никто не видал!

— И, по-вашему, он работает без наводчиков? — спрашивает Кибрит.

— При его разъездах установить контакты на местах — маловероятное дело, — возражает Знаменский.

— Но как он в чужом городе определяет, у кого что взять? — продолжает сомневаться Кибрит.