Лесовский усмехнулся: «М-да!»

У меня появилось ощущение, что грозная, монолитная белая стена начала давать трещины. Может быть, действительно все хорошо кончится? Но получилось иначе.

— Что же вы, интересно, нам можете умного предложить? — вызывающе спросил Еремеев. — Что?

— А хотя бы уменьшить вдвое подпорную стенку, которую вы запроектировали, — в тон ему ответил Анатолий.

— Уменьшить?! — Еремеев встал. — Не вам судить. Вы там у себя на стройке если и знали что-нибудь, то уже все забыли… Вы по… посмотрите на него, — Еремеев начал заикаться. — Он меня учить расчетам собирается.

— Аполлон Бенедиктович, — тихо сказал Топорков, — мы представили расчет главному конструктору, он согласился с нами.

— Ерунда все это! — закричал Еремеев. — Ерунда!.. Я хочу спать спокойно, а не думать все время о подпорной стенке. Мальчишки меня учить будут!

— Вы знаете, что это такое? — Анатолий поднялся. — Это вредительство, самое настоящее! — Его лицо теперь сплошь покрыли красные пятна. — И вы, если хотите, вредитель.

Все словно сорвались, гневно закричали.

Уваров поднял руку. Шум утих.

— Вы тут старший от строителей, — устало сказал он мне. — Мы собрались, чтобы обменяться мнениями по важному вопросу, но грубости и оскорбления выслушивать не намерены. Я вынужден закрыть совещание.

Все смотрели на меня. Смотрел и Анатолий. Я понял — он ждал поддержки. Но у меня не было выхода.

— Анатолий Александрович погорячился, он не прав, — тихо сказал я. — И должен сейчас извиниться за грубость.

— Я? Извиниться? — Анатолий уничтожающе посмотрел на меня. — Я перед ним?! Он, чтобы спать спокойно, вгоняет в землю общественные средства… В землю! А вы хотите, чтоб я извинился? — Анатолий резко отодвинул стул, прошел весь кабинет, дернул дверь и захлопнул ее за собой.

— Тогда разрешите мне, — обратился я к Еремееву, — извиниться перед вами за грубость нашего сотрудника… Я сделаю ему соответствующее внушение.

Еремеев, что-то бормоча, сел на свое место.

— Я думаю, Александр Иванович, инцидент исчерпан. Продолжим совещание. — Я вопросительно посмотрел на Уварова.

Он молчал.

— Тем более, — спокойно сказал Лесовский, — что стенка действительно запроектирована с большим запасом.

Еремеев снова вскочил.

— Садитесь, Аполлон Бенедиктович, — приказал Уваров. — Ведь нельзя же со всеми ссориться.

— Дело, конечно, не только и не столько в стенке, — сказал я. — У Анатолия Александровича Смирнова было интересное предложение, — ядро жесткости в высотном доме выполнить не прямоугольным, а в виде трубы. Это дало бы возможность применить подвижную опалубку. Очень большая экономия труда получается. Кроме того…

— Все это так, — задумчиво произнес Уваров, — но такие вопросы я не правомочен решать. Да и вы, наверное, за всех строителей не можете говорить. Верно?

— Верно.

— Вот видите.

— Извините, Александр Иванович, что я вмешиваюсь в разговор, — поднялся Топорков, — лучше нам сузить задачу. Вот сейчас начинается проектирование двух наших уникальных объектов — попробуем на них. Это и вы, и Виктор Константинович решить можете.

Я благодарно посмотрел на Топоркова. Вот иронизировал я, посмеивался над ним, — а он умнее и деловитее всех ведет себя на этом совещании.

— Как, товарищи? — спросил Уваров.

— Дельное предложение, — сказал Лесовский.

— Ни в коем случае! — продолжал свою линию Еремеев.

— Попробовать можно, — поддержал кто-то.

Уваров задумался. Потом, хорошо улыбнувшись, подытожил:

— Ладно, дожали нас. — Он озабоченно посмотрел на часы. — Ого, все, товарищи. Мне нужно бежать… Аполлон Бенедиктович, ясно?

…Анатолий сидел на скамейке у входа.

— Извинялись, наверное, за меня? — вызывающе спросил он. — Да еще, наверное, упрашивали?

Я промолчал.

— Это вы всегда так, этим и берете, гордости никакой!

— Гордости? — переспросил я.

— Да, гордости!

— А разве оскорблять людей — это правильно, Анатолий Александрович? Зачем вы ему сказали, что он вредитель?

— Вредитель настоящий, и сейчас повторяю… Извинились за меня?

— Извинился.

— Ну вот видите! Добренький вы, терпеливый очень.

— Вы знаете что, Анатолий Александрович, если б вы даже сейчас обвинили меня в трусости, как сделали когда-то, все равно вы не вывели бы меня из терпения.

Мы вышли на улицу.

— Посоветуйте лучше, что мне делать с Морозовым, — попросил я его.

— Вот-вот! — Анатолий встрепенулся. — Человек вам нахамил, а вы, вместо того чтобы его одернуть, привести в чувство, сейчас думаете, что он там полезного предлагает. Поехать на его объекты нужно, найти непорядок и высечь его!

— Ну что вы?! Да, завтра вам нужно быть в мастерской Еремеева, вместе с вашим начальником участка.

— А идите вы знаете куда? — Анатолий ускорил шаг, размахивая руками, как будто отталкивая кого-то. Но, пройдя несколько шагов, остановился. С ненавистью глядя на меня, резко сказал: — Вы и Вику уже совсем измучили вашими благостями.

— Вику?

— Да-да, Вику! Ну споткнулся человек в жизни. Можно ли быть таким непогрешимым, так любоваться собой, чтобы не простить девушку!

— Откуда вы знаете?

— Знаю, знаю. Она мне рассказывала. Мы с нею подружились. А что? — с вызовом спросил Анатолий. — А что? Я, если хотите знать, люблю ее… Разве такую девушку можно не любить?!

…В четыре часа у меня была назначена встреча с Яниным.

— Вы не забыли, Том Семенович? — позвонил ему я из автомата.

— Как забыл? Что забыл? — испугался он. — Вашу телефонограмму держу все время в руке.

— Это со вчерашнего дня держите? — спросил я.

— Со вчерашнего? Конечно, со вчерашнего, не выпускаю, точность прежде всего. Буду на хирургическом корпусе ровно в шесть.

— Какая же это точность, Том Семенович? — я рассмеялся. — Телефонограмма прибыть не в шесть, а в шестнадцать.

— Как в шестнадцать? Что?.. Телефонограмма-то вот, у меня в руке. В руке, я вам говорю!

— Посмотрите ее, Том Семенович.

— «Посмотрите»? Что «посмотрите»? Ну сейчас посмотрю, ровно в… не понимаю, — упавшим голосом сказал он, — не понимаю… Тут напечатано… ага! — радостно закричал он. — Понимаете, тут перенос, понимаете, «шест» и на другой стороне «надцать». Я тут ни при чем… Все знаю, сейчас выезжаю.

На хирургическом корпусе я Тома Семеновича не застал. В прорабской было пусто, надрываясь, звонил телефон. Я снял трубку.

— Слушаю.

— Семенов, это ты? — раздался голос Янина.

— Том Семенович, где вы?

— Как где? Что где? — закричал в ответ Том Семенович. — На хирургическом корпусе. Где же мне быть? Жду вас… А, вот видите, и вы забыли. — В его тоне я уловил радость и вместе с тем сочувствие, какое обычно появляется у людей к своим собратьям по болезни.

— На каком хирургическом корпусе? — уже с досадой спросил я.

— Как на каком? Что на каком? Конечно, в Перове.

— Том Семенович, телефонограмма с вами?.. Посмотрите ее, пожалуйста.

Несколько минут (я не оговариваюсь) слышалось в трубке быстрое сопение. Я представлял себе, как он выворачивает свои карманы.

— Ну, нашли? — торопил я его.

— Как нашел? Что нашел? — спрашивал Том Семенович, но по его упавшему голосу было ясно, что он прочел телефонограмму, в которой его вызывали на корпус в квартале сорок восьмом, где я его и ждал.

— Я еду… Я сейчас еду, — пробормотал он.

Прождав около часу, я уехал. Где находился Том Семенович, не знал. Я не исключал возможности, что он попал в какой-нибудь действующий хирургический корпус и уже лежит на операционном столе.

У Шурова на площадке было оживленно. Кроме монтажа основного здания полным ходом шли работы на подстанции, несмотря на мое категорическое запрещение.

— Здравствуйте, Виктор Константинович, — на редкость вежливо ответил Шуров.

— Все-таки работаете? — я показал на подстанцию.

— Как видите.

— Сделали сетевой график?.. Что получается?