— Правильны.

— Что же я могу сделать, таковы нормы и расценки…

— Таковы нормы и расценки! — закричал Мишка и ударил рукой по столу.

— Подожди, Михаил, — отстранив его, впервые заговорил Бондаренко. — Применены государственные нормы и расценки — так, Виктор Константинович, государственные? И вы тут ничего поделать не можете. Так?

Я понял, что сказал не то. Но было уже поздно.

— Люди вам доверили большую должность. Вы обязаны отвечать за них, а вы за государство прячетесь. — Он задохнулся от волнения. На его лице появились красные пятна.

С тех пор прошло много времени. Но и сейчас я вижу перед собой его худое гневное лицо.

— Ведь мы вас предупреждали. Не надо было переводить на кинотеатр так много рабочих, — почти шепотом сказал Бондаренко.

В комнате повисла гнетущая тишина. Мысли мои судорожно метались.

Я позвонил Кутенкову. Он очень любезно ответил на мои вопросы, но даже по телефону я видел, как он наклоняет голову и с наглым смирением смотрит на меня.

Нет, он ничего не может сделать. Он оформил все, что полагается, пусть остальное оформляет начальство, ну заместитель управляющего или…

Я понял его «или» и медленно повесил трубку. Бондаренко сидел и смотрел перед собой невидящим взглядом. Мишка уже поостыл и иронически поглядывал на меня.

Помедлив, я нажал кнопку звонка и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера. Через несколько минут в комнату вошла миловидная женщина. Я с удивлением посмотрел на нее, мне почему-то казалось, что главным бухгалтером должен быть пожилой мужчина, обязательно в золотых очках.

Она сказала, что зовут ее Лидией Дмитриевной и что ей очень приятно познакомиться с новым главным инженером. Но с той же милой улыбкой она отказала мне во всем.

— Посудите сами, Виктор Константинович. Ну, предположим, я оплачу бригаде Бондаренко по среднему заработку, хотя это и незаконно. Но ведь такое положение у всех, кто работал на кинотеатре. Не могу же я половине коллектива платить по среднему. Да и откуда? Вы оттянули на кинотеатр много рабочих, управление не выполнило план, банк на зарплату даст очень мало денег.

— Но, Лидия Дмитриевна, мы-то при чем? — спросил Мишка. — Мы работали с большим напряжением. Ведь мы предупреждали его, — Мишка кивнул головой в мою сторону, — что перевод бригад Семенова и Лизовина ни к чему. Мы бы и сами справились. А у них, видите ли, характера не хватило. Моргунов приказал, а они испугались.

Лидия Дмитриевна промолчала и сочувственно посмотрела на меня. Я снова снял трубку и позвонил Моргунову:

— Николай Митрофанович, помогите. Не могу выплатить зарплату; не хватает фонда…

— А я тут при чем? — грубо оборвал он меня.

— Но вы ведь сами давали мне указание переводить рабочих на кинотеатр. Я послушался вас, а теперь…

— Послушался, послушался. Ишь какой послушный мальчик у нас на должности главного инженера. Я давал указание главному инженеру, а он должен был решать. Все. У меня нет времени. — В трубке раздались частые гудки — Моргунов прервал разговор.

Что еще я мог сделать?! Я обернулся к Лене, которая все это время сидела у окна. Она вздохнула:

— Я понимаю и очень сочувствую, Виктор Константинович, но поверьте, ничего сделать не могу. Ведь вы не хотите, чтобы я пошла на прямое преступление и выписала фиктивный наряд.

Круг замкнулся. Мне не к кому было больше обращаться. Молчание прервал Мишка, он поднялся:

— Пошли, хлопцы, чего тут сидеть. Вы видите, с кем приходится иметь дело. Ему что, он получает оклад. Плохо работает — оклад, хорошо работает — оклад. Не выполнил план — оклад. Оставил рабочих без зарплаты — все равно оклад. Эх, жалко, женщины здесь, я сказал бы, кто он.

Я сидел опустив голову. Добил меня Бондаренко. Он поднялся:

— Подожди, Михаил. Все это так, но дело не только в зарплате. Если б главный инженер просто ошибся! Но ведь он сознательно пожертвовал благополучием коллектива, лишь бы сдать кинотеатр. А сейчас в кусты. Разве это главный инженер? Только нам с вами больше не по пути, — медленно, растягивая слова, сказал он мне, — нам придется уйти из этого управления.

Да, я знал хорошо конструкции. Не забыл даже расчеты статически неопределимых рам. Знал механизмы и технологию. Я был официально назначен главным инженером, но не стал им. Сейчас это для меня было ясно, и я решился:

— Я виноват, Бондаренко, я действительно не могу быть главным инженером, но тебе не нужно уходить из этого управления. Зарплату бригаде прибавить я не могу, но другое в моих силах. Я сейчас поеду в трест и подам заявление. Ты оставайся, уйду я.

И хотя, по сути, я признал свое бессилие, я впервые за все десять дней почувствовал себя командиром. Я принял решение, и ни Моргунов, ни главный бухгалтер, ни нормировщица Лена не в силах его отменить. Нет такого закона заставить человека работать главным инженером, если он сам твердо решил, что не годится, не умеет, не имеет данных для этого.

Как часто человек не находит своего правильного места в жизни, потому что не находит в себе сил сказать: «Нет, не гожусь». Я сказал «нет», и это была моя первая заслуга за все десять дней работы главным инженером.

И сразу я почувствовал, как изменилось поведение остальных. С лица Лидии Дмитриевны спорхнула жалостливая, сочувствующая улыбка, прямее сел на клеенчатом диване дружок Мишки монтажник Вася Кириллов, и хотя Мишка сказал: «А нам все равно, мы уже знаете сколько инженеров пережили?» — он не хлопнул дверью, как сделал бы это раньше, а тихонько закрыл ее за собой. За ним вышли другие. Только Лена осталась сидеть у окна. Но вот и она встала.

— Может быть, не надо так резко, Виктор Константинович? У кого не бывает ошибок, — это было сказано мягко и неуверенно.

Я промолчал.

И вот я снова в приемной управляющего трестом. Как мало прошло времени с того момента, когда меня вызвали сюда и поздравили с назначением. Но все это уже далеко в прошлом. Я не стал дожидаться очереди, прошел мимо седовласой секретарши, удивленно поднявшей на меня глаза, и, не постучав, открыл дверь кабинета.

Мой управляющий был не один. В черных глубоких креслах у стола сидели Моргунов и кадровик, тощий молодой человек с голодными глазами.

— А, победитель явился. Привет, но, прости, я очень занят, — сказал управляющий.

— Мне очень нужно…

Николай Николаевич пристально посмотрел на меня. Очевидно, мой вид ему что-то подсказал. Он указал мне на стул и коротко сказал:

— Хорошо, подожди.

Когда Моргунов и кадровик вышли, он вопросительно посмотрел на меня. У него было очень усталое лицо, волосы, аккуратно зачесанные назад, были совершенно белые.

— Плохо у меня. Совсем плохо, Николай Николаевич.

Он помолчал. Потом позвонил секретарше и попросил никого не пускать.

— Но ведь там ждут из главка, — укоризненно сказала она.

— Извинитесь за меня. Но им придется подождать.

Я коротко рассказал о моем утре и протянул заявление.

— Я сдал кинотеатр, Николай Николаевич, но сегодня мне доказали, и я понял, как далеко еще мне до главного инженера.

Он взял мое заявление. Машинально разгладил его и положил на стол.

— Моргунов тут ни при чем. Он выполнял мое приказание сдать кинотеатр. Напрасно ты его обвиняешь. Виноват ты. Конечно, главное — коллектив, люди, но и объекты надо сдавать.

Он помолчал, потом очень хорошо улыбнулся и сказал:

— Вот тут и искусство инженера. Ты думаешь, если знаешь технику, то ты уже инженер. Нет, у нас не проектная контора, этого мало…

— Так что же, я не должен был слушаться Моргунова? — прервал я Николая Николаевича.

— И да, и нет. Ты обязан был слушаться, когда Моргунов требовал такие-то работы сдать в такой-то срок по графику. Но как выполнить эти работы, сколько рабочих поставить — это дело твое. Тут ты должен был проявить характер… Ты отвечаешь за коллектив, а не Моргунов.

Он встал, обошел стол и тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив меня.