— Разве ничего нельзя придумать?

Я пожал плечами: что можно сделать? Не выгонять же нового прораба.

Шуров еще раз посмотрел вверх, резко повернулся и пошел по улице.

Я не смотрел ему вслед. Жалко? Не знаю, уж очень он куражился перед уходом. Вот он сейчас уйдет и долго, может быть, всю жизнь будет помнить этот час… Ну и что? Будет для него урок. Урок, урок! А что он все-таки разглядывал там, наверху? Не пойму. Вот он уже, наверное, далеко…

Я быстро поворачиваюсь, вижу его согнутую спину. Как же это я? Как это я!

— Шуров! — Я бегу по улице. — Шуров!

Он перешел улицу. Заслоняя его, по мостовой движутся автобусы, длинные троллейбусы. Его не видно. Как же это я!

Я бегу.

— Шуров, постойте!.. Слышите?

Он останавливается.

— Вы можете выходить сюда на работу. Мы переведем прораба в другое место. Только выпрямитесь, слышите!.. Почему вы так согнулись?

Мы идем вместе по Ленинскому проспекту, тому самому, который я критиковал за большую ширину. Сейчас мне кажется, — я даже убежден, — что он сделан правильно, бульвары украшают проспект. А березки? Как это здорово, что слабые, беззащитные деревья растут тут, на улицах города, словно доверяясь человеку.

…Да, удачи не ходят в одиночку — в тресте мне позвонил Анатолий. Сухо сказал, что вышел на работу.

Леонид Леонидович приехал тридцатого августа. Я стоял у окна. Опаленный августовским зноем, тяжело дышал город. Сверху жарило солнце, снизу, словно огромный калорифер, отдавал тепло асфальт… Но вот вдруг, без особых предисловий — грома, ветра, — на глазах у солнца из, казалось бы, совершенно невинных белых облачков пошел дождь. Он лихо танцевал по улице, набережной.

В комнату быстро вошла Нина:

— Виктор Константинович, он приехал! Только что!

— Кто приехал? — не отрываясь от окна, спросил я.

— Управляющий!

Я быстро обернулся:

— Он у себя? Спрашивал про меня?

— Нет… заперся с Костроминым. — Нина была испугана.

— Ну что ж… — Дождь, словно тоже испугавшись известия, перестал.

— Он приказал, чтобы через час собрались все начальники отделов. О вас ничего не сказал.

— Ну что ж, увидимся вечером.

— На вечер он приказал вызвать начальников СУ.

— Понятно.

Нина не уходила.

— Виктор Константинович, я спросила у него, вызвать ли начальника Управления обеспечения… Он сказал, что не знает такого.

— Понятно. Спасибо, Нина, за информацию. Насколько я понимаю, вы последнее время играли роль бесстрастного секретаря, а тут вдруг разволновались, — я постарался улыбнуться.

— Я спросила его, Виктор Константинович, предупредить ли вас.

— Ну, это уже лишнее.

— Он сказал… он спросил…

— Что?

— Не устала ли я работать секретарем треста, — Нина беспомощно опустила руки.

— Видите, Ниночка, как вредно начальству задавать вопросы, да еще отдохнувшему. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Она вышла.

…М-да, начало не очень приятное. Всю вторую половину дня я просидел в тресте — мало ли дел! Но если быть честным, я просто ждал, что вот-вот ко мне зайдет управляющий, любезно улыбнется и спросит: «Ну-с, как вы тут без меня? Трудно было?»

Но он не зашел. Вечером явился Костромин.

— Можно к вам, Виктор Константинович? — широко открыв дверь, спросил Костромин, барственно усмехаясь. Но в глубине его глаз я увидел настороженность, словно он все время ожидал от меня окрика.

— Конечно.

Последнее время Костромин избегал встреч, но я не выказал удивления.

— Садитесь, пожалуйста.

Он аккуратно уселся на стул, привычным жестом подтянул отлично выглаженные светлые брюки, вытащил свою красную расческу и осторожно, ласково касаясь своих густых, вьющихся волос, причесался.

— Бумаг много, — сочувственно улыбнулся он, кивая на письма, лежащие на столе. — Страшное дело — бумаги! Правда?..

Я промолчал.

— Приехал управляющий, с сегодняшнего дня я снова ваш заместитель. Так что вот сводка. — Он вынул из кармана сколотые листки. — Вот, пожалуйста.

Я взял листки и, не читая, положил их в сторону.

— Хорошо.

Он помедлил.

— Я хотел бы с вами поговорить. Только… — Костромин остановился, подбирая слова. — Это будет очень откровенный разговор. — Он выжидающе посмотрел на меня. — Вы не хотите мне помочь… все молчите. Ну, тогда дайте мне слово, что вы никогда, ни при каких обстоятельствах не вспомните о нашей беседе.

— А может быть, раз все так сложно, вообще ее не начинать? — устало сказал я.

— Нет, это очень нужно.

— Хорошо, даю слово.

— Ну вот и ладно… — Костромин доверительно усмехнулся. — Вы знаете, Виктор Константинович, за последнее время вы очень переменились. Мне кажется, что вы перестали так доверчиво, как раньше, относиться к людям… в частности, ко мне… А напрасно, я и Леонид Леонидович к вам очень хорошо относимся… Вы усмехнулись. Не согласны?

— Я вас слушаю.

Костромин вздохнул:

— Трудная у меня миссия при вашем настроении… Но я все же попробую. Задумывались ли вы, Виктор Константинович, над таким вопросом: какими должны быть взаимоотношения управляющего и главного инженера и почему вообще в трестах существует такая штатная единица — «главный инженер»?.. Вот я работал двадцать лет главным инженером треста… Были у меня разные управляющие. Вы еще учились в школе, вам ведь еще нет тридцати?

— Нет.

— …Этим трестом командовал Базулухов. Он не любил заниматься текущими делами. Наверное, если сказать точнее, он вообще не любил работать. Какое это сейчас существует слово?.. Ах, да — «вкалывать»! Так вот, Виктор Константинович, я тогда «вкалывал» за себя и за него. Работал день и ночь. Базулухов был мною доволен…

Костромин вынул из кармана пиджака аккуратно сложенный белейший платочек и осторожно отер лоб.

— Когда вы только окончили институт, в трест пришел второй управляющий — Николай Николаевич. Ну, о нем вам рассказывать не нужно… Николай Николаевич взял все в свои руки. У него хватало энергии на двоих. Тогда я стал его тенью, многие считали, что я бездельничал… Глупости это! Глупости! — снисходительно повторил Костромин. — Я просто выполнял волю управляющего, он тоже был мною доволен. Теперь у нас Леонид Леонидович, это большой и умный работник, я делаю, что он велит. Мы с ним друзья.

Костромин легко встал и прошелся по комнате.

— Наш трест всегда выполнял план, — строго сказал он. — При всех управляющих и при таком негодном главном инженере, каким, вероятно, вы считаете меня. А я горжусь, что руководители дорожили мной… Да, я работал на управляющего, и это правильно. Это закон для главного инженера. Управляющий за все отвечает.

Костромин снова подошел к столу, сейчас в его глазах не было и тени боязни.

— Как же думаете вы? Идти все время против воли управляющего? Подчиняясь ему в оперативных вопросах, в главном, в технической политике гнуть свою линию?

Я впервые видел Костромина таким возбужденным.

— Кроме управляющего и главного инженера есть еще дело, — медленно сказал я. — Мне тоже хотелось бы, чтобы управляющий был мною доволен. Очень хотелось бы! Но интересы дела — главное. Если хотите, идя в интересах дела против управляющего, главный инженер выполняет свой долг и перед ним.

— Вы хотите, мой дорогой, чтобы я и в свои лета поверил наивной сказочке, что есть люди, которые работают только для дела и ничего, ничегошеньки, хоть настолько, — Костромин показал конец пальца, — для себя? По-вашему, есть такие люди?

— Нет, по-моему, таких людей нет.

Костромин вопросительно поднял брови.

— По-моему, каждый человек, работая для дела, что-то получает и для себя. Например, получает удовлетворение, когда осуществляются его предложения или когда он видит результат своей работы. У такого человека полнее, интереснее жизнь…

Костромин насмешливо улыбнулся: