Нужно было что-то предпринимать.

— Вы, Мария, все равно были интереснее, чем они.

— Ах вот как! Комплименты пошли. Ну тогда уж точно — пришли что-то просить. Правда?

— Да, конечно, Мария. Вся моя жизнь заключается в том, что я прошу. От меня требуют, а я всегда только прошу.

Она встала.

— Ох, бедненький-бедненький! Наверное, снова на работе не ладится? Плакаться будете, как тогда, у замка?

— Плакаться, — подтвердил я. — Всю мою жизнь…

— Погодите немного, — приказала Мария. — Сейчас пойду кофе сварю. Кофе или чай? — грозно спросила она.

— Чай. — Мария сделала гримасу. — Кофе! — быстро поправился я.

— Боитесь? — спросила она в дверях. Я кивнул головой. — То-то же! Смотрите пока журналы на столике.

…Я рассказал Марии об этом проклятом Быкове, о его увольнении и выступлении Карла Альбертовича на совещании, о Роликове, Мореве и Сечкине, о Вяткине и, наконец, о моем посещении заместителя начальника главка. Я старался рассказать все, как было. Сначала у меня не хватало духу поведать, как уничтожающе ответил Несветов, потом я, махнув рукой, рассказал и это.

— Вот все, Мария. Единственное, чего не понимаю во всей этой истории, почему я приехал непрошенным гостем именно к вам и почему говорю о себе не очень приятные вещи. По логике вещей я не должен был приезжать.

— Это все? — спросила Мария.

— Все.

— Других, более существенных заявлений нет?

— Н-нет, — удивленно ответил я.

Она холодно сказала:

— Вы знаете, мне везет на исповеди. Минут двадцать назад был другой товарищ, вам хорошо знакомый, он тоже исповедовался… весьма неудачно! Знаете, только что пришла в голову интересная мысль: не открыть ли мне небольшой монастырь с исповедальней? А? Как вы думаете?

Конечно, я обиделся. Прошел в переднюю, демонстративно молча оделся. Мария, засунув руки в карманы халата, насмешливо смотрела на меня. Но когда я открыл дверь, она вдруг подошла, зашептала на ухо:

— Ты уже все сам решил, Витя. Действуй, Витя, выручай своего Быкова. Как настоятельница монастыря, благословляю. — После чего вытолкнула меня на площадку и захлопнула дверь.

Я позвонил.

— Ну что, ну что? — Она приоткрыла дверь, с интересом посмотрела на меня.

— Мы не договорились, когда мне за тобой заехать?

— Э нет, миленький! Сначала все по телефону. Помнишь, как в первый раз…

С работы я сразу позвонил в Моссовет. Секретарь сказала, что Николай Николаевич может принять меня в двенадцать часов.

В 10.00 ко мне зашел Помощник. Я с удовольствием отметил, что он был взволнован, хотя старался этого не показывать.

— Там какая-то женщина требует, чтобы ее немедленно пропустили. Я сказал ей, что вы разговариваете по телефону. Но она сказала, что даже Коспырин… — Помощник посмотрел в блокнот. — Нет, Костырин ее принимает сразу. Она очень… Ее зовут Елена Ивановна.

Я так обрадовался своей бывшей секретарше, что даже прервал телефонный разговор.

— Как я рад, Елена Ивановна, — пожимая ее длинную холодную руку, говорил я.

— Этот, там, вместо меня? — Елена Ивановна показала сигареткой на дверь.

— Помощник? Вместо вас, вместо вас. Уж вы понимаете, моя дорогая Елена Ивановна, как мне с ним?!

Она жалостливо посмотрела на меня.

— Ну, ничего, мы, кажется, с Костыриным снова начали ссориться…

— Как с Костыриным, Елена Ивановна? Как с Костыриным?! Вы у него? Ничего не понимаю. Ведь он давал все: экскаваторы, сервизы, пишущие машинки… только бы выработали у нас.

Елена Ивановна снисходительно улыбнулась:

— Молоды вы еще, Виктор Константинович. Ну, это потом. — Она поискала глазами, куда бы бросить сигарету (после ее ухода вся добровольная пожарная команда разыскивала окурок. Еще до сих пор у нас помнят пожар в кабинете Быкова). — Послушайте, куда вы дели Быкова?

— Так вы работаете снова у Костырина, Елена Ивановна? Знал, не отпустил бы вас.

— Быкова уволили?

Э, не мне состязаться с Еленой Ивановной! Через несколько минут я уже выложил ей, что в двенадцать меня принимает заместитель председателя Моссовета, что предстоит отчаянная битва.

— Вы не смотрите, Виктор Константинович, что Быков такой большой, грубый, вроде сильный. Слабый он, помочь ему нужно, — внушала мне бывшая секретарша, отчаянно дымя сигаретой.

Я поклялся Елене Ивановне, что «костьми лягу» за слабого, беззащитного и проклятого Быкова.

Когда я вышел на улицу, падал снег. Я шел и злорадствовал. Природа-то вроде запаздывает! Люди, которых сейчас принято вдоль и поперек критиковать, тихонько и солидно подготовились к зиме. Обогрели помещения, повесили объявления о точке коньков и подготовке лыж, на поливочные машины установили ковши для сгребания снега, наконец открыли дополнительные ларьки для продажи мороженого… А вот Природа не выполнила план мероприятий по подготовке к зиме. Деревья так и остались с листьями, и — о дивная картина! — на зеленых листьях аккуратно лежит снег. Она, Природа, даже газоны не подготовила, сквозь солидный покров снега странно торчат зеленые травинки… Э-ге-ге! — как иногда восклицает Мария, — всесильная, мудрая Природа, где все так целесообразно… и вдруг оплошала.

Я иду не спеша, время у меня еще есть. А главное — так не хочется идти в Моссовет. Понемногу тускнеет настроение, навеянное пожеланиями из «монастыря», посещением Елены Ивановны и неожиданным снегом. В который уже раз я выступаю донкихотом! Надо будет перечитать Сервантеса: действительно ли славный рыцарь Дон Кихот Ламанчский, защитник всех угнетенных, сражался за человека, который строил ему козни? Но я хитрю с собой, дело не только в Быкове…

Снег больше не падает, будто сбросил сверху порцию — все, больше нет. В просветах облаков выглянула голубизна, у театральных киосков, у киосков с цветами, у ларьков с книгами снова возникли очереди.

…Согласен, дело не только в Быкове. Я иду снимать с себя груз, который все сильнее давит на меня. Если уже совсем напрямую — я почти уверен, что Быкова выручить не смогу. Но я не дам смеяться, как смеялся надо мной Несветов. В папке у меня заявление, — если Быкова не восстановят, я уйду со стройки. Будет трудно, стройка уже стала моим родным домом. Но другого выхода у меня нет…

В приемной Николая Николаевича секретарь коротко говорит:

— Пожалуйста, Виктор Константинович, вас уже ждут.

Почему-то мне кажется, что голос ее звучит сочувственно. Я открываю папку — заявление на месте, толкаю дверь…

Николай Николаевич идет мне навстречу. Мы встречаемся на середине комнаты.

— Здравствуйте, Виктор Константинович! — говорит он, протягивая мне руку. — Давненько мы с вами не виделись. Что у вас?.. Да, чтобы не забыть, представитель венгерской фирмы Шандор Тоймед, тот самый, что первый поднял вопрос о письмах Быкова, был у меня. Просит восстановить Быкова на работе. Как считаете?

Только что у меня был Быков.

— Учтите, — сказал он, — я буду, как и раньше, спорить, не соглашаться. Буду идти…

— Идите хоть к черту! — прервал я его. — Вы мне порядком надоели, Быков.

Он ушел усмехаясь…

В два часа ночи в квартире старшего прораба Петра Ивановича Самотаскина раздался телефонный звонок. Петр Иванович проснулся. Вставать, идти в холодную переднюю очень не хотелось… Третий звонок! Четвертый!.. Была еще надежда, что сигнал случайный, так часто бывает ночью. Но после пятого звонка Самотаскин понял — от этого проклятого телефона так просто не отделаешься.

Одну туфлю он нашел сразу, другую пришлось искать, а звонки, резкие, неумолимые, следовали один за другим. Он вдруг заспешил. Коридор был длинный, пока в одной туфле он бежал к телефону, понял, что звонок этот неспроста, случилось что-то злое, нехорошее.

— Самотаскин… Кто звонит? — уже с тревогой спросил Петр Иванович, покачнувшись, так как хотел разместить в одной туфле две ноги. — Кто звонит?