«Она в отпуске, вчера уехала. Извините, но спешу». — Это я. И так подталкиваю его к двери. Он идет медленно. В дверях еще раз спрашивает: «Итак, никаких претензий?»

«Никаких, никаких!»

Спускаемся по лестнице. Все время думаю, как бы Воронина нам навстречу не попалась. А прораб идет медленно, каждую мелочь смотрит. Продолжаю его подталкивать.

Ах, черт бы его побрал! Если б шел он быстрее, все было бы по-другому… На площадке второго этажа нам навстречу девушка (не определил, девушка или молодая женщина; очень уж на мужчин взгляды бросает) в брюках и белом свитерке, а за ней большой парень. Как увидел он прораба, к нему:

«Петр Ива!» (Странно, почему «Ива»?)

«А вы что сюда пришли?» — спросил прораб. На девушку он не смотрит. А она аж побледнела, как его увидела.

«Нам, Петр Ива, Новый начальник приказал явиться в квартиру № 14. Там летчик-испытатель, Петр Ива, мировой рекорд поставил…»

«Ничего не понимаю, так вы что, в гости к нему по поводу мирового рекорда?»

«Нет, Петр Ива…»

Наконец девушка (а может, молодая женщина?) пришла в себя и так уважительно говорит:

«Нам, Петр Иванович, Новый начальник сказал, что летчик жалуется — слышимость большая через перегородку».

Тут я вмешался.

«Ерунда, — говорю, — никакой слышимости. Можно сказать, мертво все. Поворачивайте, говорю, назад. Я из квартиры № 13».

А девица эта, видно, только с прорабом так боязлива. На меня как посмотрела, и улыбочка такая…

«Очень, — говорит, — приятно слышать такое, тем более из квартиры № 13 и от такого симпатичного квартиросъемщика (вот если б Воронина была такая!). Но обязаны мы выполнить приказ».

Пошли они все трое вверх по лестнице.

Я быстро вниз. Ну и попался — навстречу Воронина.

«Вы куда бежите?» — схватила меня за руку (противная женщина!).

«Спешу».

«Э нет, сейчас прораб придет». — Запихнула меня в лифт и поднимает вверх.

«Я, говорю, очень спешу. Заседание». — И тянусь к кнопке, чтобы остановить лифт. Она навалилась на меня, тело у нее как железное?. Прижала к стенке и как змея улыбается:

«Другой бы на вашем месте час на лифте со мной катался. А вы удирать. Одним словом — коротышка!»

Вытащила она меня из лифта и к кв. № 14…

Фу, сердце что-то закололо. Перерыв.

Принял валерьянку с ландышем, 20 капель. Через полчаса еще 15 капель — так рекомендовал Осип Петрович. Продолжим пока о неприятности № 1. (Наверное, о неприятности № 2 не буду писать. Очень личное!)

У майора-летчика в квартире: он, жена (ничего так, только глаза все время закатывает), сосед сверху Павел Борисович, прораб, девица и парень.

Начал было говорить Павел Борисович со своими перерывами, но его прервал парень.

«Э нет, — говорит, — так дело не пойдет. Я с работы. Кто тут известный летчик-испытатель, что мировой рекорд установил?»

«Я, — говорит майор и рассмеялся, — только мировой рекорд я установил три года назад, и его уже побили».

«Это, — говорит парень, — не важно, побили или не побили. Мы вас будем слушать, и никого другого».

Майор рассказал о перегородках.

«У меня, — говорит, — жизни нет. С одной стороны лает собака, с другой — приемник играет. (Его жена закатила глаза и начала охать.) Слышимость такая, словно и нет перегородок».

Тут принялись все кричать, женщины визг подняли, и парень кричит. Только два человека сидят молча: девица (глазки все строит майору) и прораб. Один раз, когда Воронина особенно сильно кричала, прораб тихо спросил, как ее фамилия.

«Воронина! Это я вас вызывала… безобразие… мы будем жаловаться!..»

Прораб и тут промолчал, только посмотрел на меня. А я тоже кричу вместе со всеми.

Когда все немного приутихли и жена майора проглотила несколько пилюль, парень поднялся.

«Не пойму я вас, граждане жильцы, и вас, известный летчик-испытатель. Перегородка как перегородка, стоит крепко, не мы ее изготовляли… Заводы ее делали. Чего вы ко мне, Петру Ивановичу и Аксиоме, то есть Нине, имеете? — Он стукнул кулаком по перегородке: — Смотрите!»

«Тут, — говорит Павел Борисович, — вместо двух пан (щелк) елей одна стоит. Отсю (щелк) да и слышимость».

«Да не может быть! — парень рассмеялся. — Всегда между квартирами две панели ставим, и еще зазор между ними…»

«Про (щелк) верим?»

«Давайте».

Парень и Павел Борисович решили замерить простенок снаружи, потом изнутри. Я, конечно, их в свою квартиру не хотел пускать:

«Спешу я очень, бежать мне нужно».

Но эта проклятая Воронина снова схватила меня за руку и повела в квартиру.

Замерили. Парень руками развел, к прорабу:

«Вроде, Петр Ива, правы они, одна панель стоит. Что такое?»

Прораб тихо сказал:

«По проекту тут была двойная перегородка, а конструктор заменил на одинарную. Если б проект был…»

Тут девица вынула из портфеля папку, ласково так:

«Вот проект, Петр Иванович».

Он взял папку, только кашлянул, а девица прямо расцвела.

Показал прораб запись конструктора: «Ставить одну панель».

«Что же теперь делать?» — Это летчик спрашивает.

«Обратитесь в проектную мастерскую. Деньги от этой рационализации остались». Потом прораб посмотрел на меня: «А у вас слышимость есть?»

Я молчу. Что мне ответить, ведь только что я ему говорил, что все хорошо. Он только странно усмехнулся.

Строители поднялись. Тут наконец и я обрел речь.

«Так что, — спрашиваю прораба, — ваших тут никаких промахов нет?»

Парень говорит:

«Видите, что нет».

Чудной прораб какой-то, все молчит. Думал я, что жильцы дома еще покричат, но этого не случилось. Наоборот, вышли всей компанией на лестницу, а майор еще извинился перед прорабом. Сказал, что поедет в проектный институт.

Ночью мне снился страшный сон — будто жильцы узнали, что я был тем конструктором, который заменил перегородки. Боже, храни меня грешного!

День-два всего, и солнце снова иссушило строительные площадки. Зелени тут, конечно, и в помине нет — асфальт, бетон и пыль, тонкая, едкая и вездесущая. Если б не эта пыль, может быть, больше молодых инженеров шли бы на стройку, становились мастерами, прорабами и, проработав год-два, навсегда остались на стройке. Ибо забыть ее невозможно.

Сколько раз, кляня тебя, стройка, за неприятности, авралы и ночные бдения, мы решали уйти в проектный институт, контору — там полегче. Нет, не безделье там, люди тоже делают свою, нужную работу. Уходили, но через несколько месяцев, всего три-четыре, снова покаянно возвращались.

Не ходите, молодые инженеры, на стройку, там пыль, сабантуи; там, если вы захотите быть настоящими инженерами, вам придется насмерть сражаться даже из-за мелочей. Там вы забудете о тропинках в лесу, светлой глади озер, о небе. Но наступит день, может быть раз в году, может быть два, не больше, когда вы вдруг увидите, что работа идет, как мечталось, и люди, с которыми вы работаете, тоже увидят это, будут вам благодарны. И вы будете вознаграждены за все. Ибо нет в жизни большей радости, чем благодарность людей.

Каждое утро на стройку звонит Семен… Вот сейчас он идет в поликлинику, завтра выйдет на работу, и тогда Аксиома сможет лететь на Кавказ… Звонит, а врач не разрешает. Сегодня врач говорил с ней, — Семен не скоро сможет выйти на работу. Да-а!

Это, в общем, не так уж трудно — прийти в прорабскую, где спорят восемь разгневанных мужчин, очаровательно улыбнуться, так, чтобы каждому казалось, будто улыбка именно для него, и потушить спор. Раз так сделать, неожиданно для всех, и может быть для себя. А каждый день? Только сейчас Аксиома поняла, что значит быть старшим прорабом. Почему кто ни приходит на стройку, сразу начинает кричать, нервничать? Допустим, шофер приезжает на завод, он стоит перед закрытыми воротами, пока не оформит пропуск, затем подъезжает к складу, становится в очередь под разгрузку. Все это тихо, спокойно, и разговаривает он мирным голосом. Потом снова очередь на выезд с завода. Простои? Ничего не поделаешь. Но вот шофер въезжает на стройку. Башенный кран в это время поднимает панель (бросить ее конечно же нельзя), шофер ждет всего несколько минут, но тут же бежит в прорабскую, поднимает отчаянный крик. Попробуй не умилостивить его. «Ах так, — скажет шофер, — вы еще спорите, больше я к вам не приеду».