И не приезжает. А все начальство, от СУ до главка, звонит Аксиоме, ругает: у нее, мол, систематический простой машин.

Почему, когда на площадку прибывает какой-нибудь проверяющий, он уже заранее уверен, что прораб в чем-то виноват? Не может быть, чтобы на стройке все было в порядке! От одной этой мысли он принимает осуждающий, пренебрежительный тон, чувствует себя в роли следователя, а на прораба смотрит как на правонарушителя. Попробовал бы он себя так вести на заводе! Его бы просто не пустили в цех.

Почему, наконец, иная организация, обязанная снабжать стройку, считает, что делает прорабу кровное одолжение? Позвонишь раньше, напомнишь: на исходе детали, песок, пакля… Иронически спросят: «Пока есть?» — «Есть, но…» Перебивают: «Ну так стройте, а когда не будет, позвоните». Позвонишь позже: «Давайте детали, стала стройка». Но иронический диспетчер уж сменился, а другой резонно спрашивает: «Почему молчали раньше?..»

Разве так себя ведут поставщики завода?!

Аксиома хочет понять, отчего это так повелось? Может, на заводах более важная продукция? Нет, сейчас важнее жилья, пожалуй, ничего нет. Может, профессия строителя считается неуважаемой?

Тоже нет. Во всех газетах лозунгах, речах работа строителей оценивается чуть ли не как героическая, во всяком случае важная. Так в чем же дело?

Аксиома только сейчас начинает понимать Петра Ивановича. За три дня, что она замещает старшего прораба, даже осунулась. Куда-то исчезла ее обольстительная улыбка, и те люди, которые раньше говорили с ней мягко, теперь начинают на нее покрикивать. Как будто она, приняв на себя обязанности старшего прораба, дала всем право грубить ей. При этом не имеет никакого значения то, что она выручила товарища, коллектив, что испортила себе отпуск. Никогда в жизни раньше она не пряталась от телефонов; сейчас, услышав телефонный звонок, даже вздрагивает. «Бог количества» царствует вовсю. За эти три дня никто не спросил ее о качестве работ, но десятки людей самых разных рангов требовали, угрожали, даже просили выполнить график монтажа — сто двадцать деталей в сутки…

Вот и сейчас звонит телефон. Аксиома по привычке сразу берется за трубку. Но еще не снимает. Кто? Телефон звонит еще и еще… Приличные люди после пятого звонка больше не беспокоят, этот не отстает, она снимает трубку:

— Слушаю.

— Кто говорит? — Это голос Нового начальника, требовательный и энергичный.

Обычно такой вопрос злит Аксиому и она отвечает: «А кто спрашивает?» Но сейчас она покорно говорит:

— Кругликова.

— А, это вы, Нина Петровна! Что с Семеном?

— Звонил врач, сказал, что Семен на работу не скоро выйдет.

Пауза. Новый начальник, очевидно, про себя решает — как быть?

— Придется вам, Нина Петровна, месячишко, нет, кажется уже три недели, поработать старшим прорабом.

Пауза. Это уже молчит Нина. Да, она попала в переплет, и крути не крути, работать придется. Сама виновата. Незачем было ей возиться с Семеном…

— Так как, Нина Петровна? — В голосе Нового начальника еще слышатся просительные нотки, но Аксиома знает: стоит ей согласиться, как тон переменится.

— Что ж поделаешь, — неохотно отвечает она.

— Ну вот и ладно. — Это, так сказать, переходная фраза, а вслед за нею обычное: — У вас вчера не выполнили норму монтажа. В чем дело? — Важин спрашивает требовательно и даже зло.

Аксиома уже несколько раз отвечала на этот вопрос. Может быть, Новый начальник поймет:

— Ночью не привезли вовремя раствор. Старый раствор мы сейчас не пускаем в дело. Вы сами требовали…

— Да-да, конечно! — Важин не рассказывает Аксиоме о том, что с ним говорил управляющий трестом и довольно резко упрекал за «нововведения» на площадке у Петра Ивановича (слово «нововведения» управляющий произнес весьма язвительно) — требуют завоза раствора через час. Это почему? Важин пробовал объяснить, что, согласно паспорту, годность раствора только час, а его завозят впрок, на восемь часов. Но управляющий трестом, который обычно разговаривал с ним уважительно, на этот раз резко осадил: «Останетесь вообще без раствора. Бросьте фокусничать!»

Игорь Николаевич не может так сказать Аксиоме, ведь он сам запретил пользоваться старым раствором. Поэтому он говорит уклончиво, как обычно говорят начальники, когда им нечем возразить:

— Все так. Но график монтажа нужно выполнять.

Эта тонкая фраза на обычный язык переводится примерно так: «Старый раствор, конечно, в дело пускать нельзя, но из двух зол, уважаемая, выбирают меньшее».

— До свиданья. — Важин повесил трубку. Конечно, он кривил душой. Особенно неприятно, что это понимали и его подчиненные.

За три дня Аксиома усвоила, что мало открыть закон. Это полдела. Важно работать по закону. Казалось, все вокруг ничем другим не занимаются, только заставляют ее, Нину Кругликову, маленького мастеришку, а сейчас старшего прораба, отказаться от своего «закона». Ну что ж, против всех не пойдешь…

Она вышла из прорабской. За дверью снова зазвонил телефон. «Пусть звонит, — злорадно подумала она, — прораб вышел, прораба нет. Ах какой переполох поднимется сейчас в диспетчерских — некому задавать вопросы!»

Она медленно поднялась на верхний этаж. Как всегда, высота подействовала на нее успокаивающе.

Подошел Алешка.

— Здравия желаем! — Алешка смотрел насмешливо, сейчас будет интересный разговор.

— Здравствуйте, — устало ответила Аксиома. Про себя она отметила, что Алешка больше не франтил — спецовка была старая, полинявшая, волосы он подстриг, и теперь они задиристо торчали во все стороны. Ну что ж, «хороши только первые розы». И еще она заметила, что, несмотря на насмешку, в тоне Алешки все же звучала уважительность, которая в последние дни появлялась в обращении к ней. Как ни крути, а во всей этой истории со сменой старших прорабов она показала себя. Народ знает, что Петр Иванович в отпуск пошел, Егоркин со стройки сбежал, Семен заболел. Она уж, наверное, могла спокойно уехать на юг, но вот прервала отпуск.

— В ночную не привезли свежего раствора… Знаете? — Алешка победно расправил плечи.

— Да.

— Монтаж сорван, потому что по вашему приказанию старый раствор в дело не пускают.

— Да.

— Что будем делать?

Аксиома молчала. Она знала: нужно ответить, может, еще раз объяснить Алешке, но вдруг с удивлением заметила, что молчит точно так же, как молчал в таких случаях Петр Иванович.

С каждой минутой Алешка терял уверенность. Почему она не отвечает? Он не выдержал:

— Так как, Нина Петровна?

Да, у нее не было другого выхода. «Бог количества», новый бог, еще не принятый человечеством в семью богов и о существовании которого знала только Аксиома, снова победил.

— Делайте! — вдруг хрипло сказала она точно таким тоном, как говорил Петр Иванович.

Потом в прорабскую забежал водитель Абрашков. Он был взбешен: машину задерживают с разгрузкой!

Кладовщица Маша с испугом смотрела на него. Аксиома молчала.

Когда Абрашков наконец заметил, что веселая Аксиома, которая всегда шуткой гасила его гнев, молчит и смотрит в окно, он замолчал. Чего она уставилась в окно? Он тоже посмотрел: его машина уже была разгружена. Абрашкову стало неловко.

— Этот такелажник всегда с фокусами, — как бы оправдываясь, проговорил он. — Мог ведь сказать, что сейчас будет разгружать… В общем, ты, Нина, не серчай, погорячился я. — Он открыл дверь. — Так мир, Нина?

Все так же глядя в окно, она тихо сказала:

— Если вы еще раз посмеете здесь кричать, я добьюсь, чтобы вас сняли с рейса… Ясно?!

— Ясно. — Он тихо закрыл дверь и, смущенно улыбаясь, пошел к машине.

…В этот день еще много раз она поднималась и спускалась по лестнице, отвечала на телефонные звонки, звонила сама. В восемь часов вечера монтажники второй смены видели, как она, сильно ссутулившись, выходила за ворота.

— До свидания, Нина Петровна! — закричала сверху стыковщица.

Она остановилась и помахала рукой.

С этого дня Аксиому все на стройке начали звать Ниной Петровной.