— Понимаю, Григорий Владимирович, что хорошо было бы вас иметь в качестве союзника, но…

— Отказываешь?! — Сарапин встал, сейчас он совсем не был похож на милого, благодушного дедушку. — Ну, смотри! — Он быстро пошел по аллее…

Это все по большому секрету рассказал мне Карл Вернер. На второй день приезда к нам.

Машина чуть вильнула в сторону.

«Ну-ну! — пожурил себя водитель. — Так не только до России, но и до своего дома не доберешься».

Он выправил машину и после мимолетного внутреннего колебания сбавил скорость. Что такое ехать со скоростью всего шестьдесят километров, вы, наверное, понимаете, если после долгого ожидания наконец приобрели собственную быстроходную машину.

И вообще Карл Вернер считал, что в жизни он все время опаздывает, немного — так лет на десять. Да-да, не меньше! Ему сейчас сорок четыре, даже сорок четыре с половиной. Сбросить десять лет, сколько? Тридцать четыре, точнее — тридцать четыре с половиной. Что эта половина все время путается?.. Этого впереди, на старенькой машине, надо обогнать… Так, да-да, он, Карл, опаздывает на десять лет… Не надо гнать — первую тысячу не больше шестидесяти километров, так сказали в магазине, там понимают — специалисты!.. Как эту старуху обогнать? Какое это слово есть русское — раз… развалюха? Или развалиха?.. Машина хорошая, но если бы лет на десять раньше. Вот было бы здорово! Да и жениться он должен был бы на десяток годиков раньше. Ну что это? Ему сорок четыре, сорок четыре с половиной (опять эта половина!), а жене двадцать три. Маленькому Карлу всего два года, Эльзе — год. Если бы пораньше, могло быть Карлу двенадцать, Эльзе — одиннадцать. Да и за домик — почему за «домик», за коттедж — нужно было начинать выплачивать раньше, сейчас бы все платежи уже прошли… Перегнать. Придется до ста? Ничего, на Коротком расстоянии можно.

На несколько минут мысли Вернера сосредоточились только на обгоне. Водитель старой машины, видно, скучал. Заметив, что его обгоняют, прибавил скорость. Вернеру пришлось довести до ста двадцати. Обгоняя «старуху», он укоризненно покачал головой.

Да-да, эти десять лет! Впереди на шоссе было пусто, настроение Вернера поднялось. Ну а если разобраться, то он не так уж и отстал в жизни: инженер, в фирме его уважают, чудесная жена, а дети?! Вот сейчас его посылают в Москву на совместное строительство… Как срочно! Завтра выезжать… Кто там начальник? Вернер посмотрел в блокнот: Виктор Нефедов… Молодой, говорят, еще… Какая это поговорка в России? Палец… палец… ах да — палец в рот не ложи… А директор фирмы так и сказал: «Вас, Herr Вернер, посылаем, как опытного, хорошего работника. Мы надеемся…»

Вернер свернул с шоссе и подъехал к маленькому коттеджу.

— Vater! — из ворот выбежал мальчик.

— О, Карл! — с дочкой на руках навстречу вышла молодая жена.

Полгода, не менее, — это срок, как считал Карл Вернер, минимальный, чтобы узнать человека и понять, можно ли с ним поделиться своими мыслями. Не только о гумми-покрытиях, их качестве, способе укладки, но и…

— Вы ведь знаете, что в покрытии пола главное не гумми, а клей. Как у вас, geehrter Genosse Виктор, сказал писатель, или, может быть, это поговорка, которой так богата Россия, что настоящий повар такой, если его соусом покрыть… покрыть? Нет, Genosse Виктор, полить… да, верно, полить опилки, вы их будете кушать с удовольствием.

Карл Вернер на секунду, только на секунду, остановился, чтобы поймать ускользающую мысль, и, удовлетворенно улыбаясь, добавил:

— Не только о клее, уважаемый Genosse Виктор, между прочим, не делайте ошибок, как это в Москве делают — пишут Виктор через двойное «W», только одинарное, только одинарное… Не только о клее. Мой бог, так с вами интересно поговорить, что я все время ухожу… ухожу… нет, отвлекаюсь, да, конечно, тут лучше слово «отвлекаюсь». Это правильно я выражаюсь?

— У вас чудесный русский язык, Карл Альбертович. Года два поработаете у нас — приобретете московский акцент…

— Не говорите, geehrter Genosse Виктор, два года. Я буду весьма недоволен (слово «весьма» на второй день Карл Альбертович позаимствовал у Померанцева). Два года для такой работы просто смешно.

Я уже знал, что, как только дело касалось работы, Карл Вернер был точен.

— Ну, сколько у вас полов? — спрашивает Вернер.

— Примерно двадцать девять тысяч метров.

— Очень не люблю этого слова «примерно», не для инженера оно. Сколько точно?

— Я отвечу через час. Думаю, что для расчетов времени особая точность не нужна.

Карл Альбертович недоволен. Он вынимает блокнот и говорит:

— Двадцать девять тысяч пятьдесят. Так?

— Не спорю.

— Шесть месяцев работы, точно пять месяцев и двадцать дней… Так вот, я не закончил мысль. Полгода нужно, чтобы потом человеку можно было «открыть», как у вас говорят, душу. Так, кажется?

— Верно.

— А я вот испытываю желание, geehrter Genosse Виктор, иметь с вами откровенную беседу на второй день приезда.

— Спасибо, Карл Альбертович.

Вернер поклонился и снова продолжал:

— Я, geehrter, то есть уважаемый, Genosse Виктор, должен вам выразить откровенную благодарность за вчерашнее совещание. Думал, что мне придется стучать mit dem Kopf durch die Wand, понимаете, головой через стенку, а вы, как я имел возможность вчера познакомиться с вашей выдержкой, сразу помогли мне…

— Моя обязанность…

— Нет-нет, geehrter Genosse Виктор, не говорите так!

Карл Альбертович сразу так плотно вошел в наш быт, что через несколько дней мы уже не представляли, как могли раньше обходиться без него. Высокий, немного тяжеловатый, Карл Альбертович доброжелательно смотрел на свет божий, и все, кто с ним сталкивался, просто физически не могли к нему относиться плохо. Даже наш шеф-повар, аристократ Иван Иванович, и тот на третий день пребывания Карла Альбертовича (у нас даже летосчисление перестроилось, и мы вели его со дня приезда Карла Альбертовича) сам вынес ему блюдо, украшенное немыслимой башней из картофеля, что считалось великой честью.

— О, geehrter Genosse Иван Иванович, — кричал на всю столовую Карл Альбертович, — это великолепно хорошее блюдо!

Шеф-повар подсаживался к столику, и, пока Карл Альбертович с аппетитом разрушал башню, они вели разговоры о роли картофеля в кулинарии.

— Нет-нет, geehrter Genosse Иван Иванович, хлеб тут совсем не нужен. Картофель! Сто видов кушаний… как у вас говорят: блюд?.. Да-да, блюд, можно приготовить из картофеля. Сто! А вот сегодня я узнал сто первое кушанье… блюдо. Примите мою откровенную благодарность, geehrter Genosse Иван Иванович.

Я сидел далеко и не слышал, что ответил шеф-повар, почтительно наклонив голову, украшенную высоким грибовидным колпаком. Но тут же Карл Альбертович снова закричал:

— Нет-нет, geehrter Genosse Иван Иванович, я испытываю откровенное желание заявить: это сто первое блюдо из картофеля! И если позволите, расскажу о нем всем и моей Марте.

Сейчас я публично каюсь. Признаться, вначале я несколько недоверчиво относился к Карлу Альбертовичу. У нас как-то на работе не принято рассказывать подробности личной жизни, а Карл Альбертович уже через несколько дней обошел всех с фотографиями:

— Это, geehrter Genosse Ким… какое приятное имя Ким… моя жена Марта, — слышал я громкий голос Карла Альбертовича из прорабской. — Это вот мой особняк, видите у ворот надпись: «Вилла Марта», два этажа.

— Второй этаж в крыше сделан, — отмечал практичный Ким.

— Да-да, geehrter Genosse Ким, я скажу вам весьма откровенно, у нас теперь хорошо живут… Это сын — маленький Карл…

Особенно вначале казалось странным, когда Карл Альбертович по нескольку раз в день заходил и с огорчением говорил о недоработках в нашей технологии. Но потом мы все убедились в его искренности и доброжелательности.

Через три дня приехал Альберт Штумм, небольшого роста молодой человек, представитель фирмы «Stein». На лице его, во всяком случае, когда он бывал у нас, появлялась неловкая улыбка. Словно он просил извинения, что отвлекает нас от работы, что он еще молод и не такой представительный, как Карл Вернер, и, наконец, что он, Альберт, не говорит по-русски.