Так!.. Я сидел несколько минут один. Потом в комнату вошел Морев, а за ним плотник Николай.

Николай вытянулся и, как заправский солдат, отрапортовал:

— По вашему приказанию, Виктор Константинович, доставил Морева. Бригадир Роликов не будет, заболел.

— Заболел? Что с ним?.. Садитесь, пожалуйста, Морев, и вы, Николай.

Но Морев стоял, теребя ремешки своей каски.

— У него плохо с сердцем, последнее время много работал. Ему нельзя… Вы чего хотели?

— Может быть, нужна помощь?

— Так вы чего вызывали? — угрюмо спросил Морев, игнорируя мой вопрос.

Морев ушел, наотрез отказавшись снова обсуждать предложение Роликова о «поточном подряде». Это все было именно так: в течение получаса я получил два отказа. Кажется, я опоздал.

Блестят на серо-коричневой реке блики, солнечные пятна танцуют. Очень высоко проглядывает небо, тронутое голубизной. Ветер. О чем-то несбывшемся рассказывают деревья. И хотя горожане напичканы сведениями, что воздух на сорок метров вверх загрязнен, что вода коричнева от примесей, а деревья тут привозные и высажены они через равные промежутки, что противоречит самой природе, и хотя косяками рядом по шоссе мчатся машины, я люблю вот так стоять на пригорке за нашей стройкой. Очень люблю тебя, город… очень люблю тебя, стройка. Привык уже. Как оставлю вас?

— Ну и что? — рядом со мной появляется Быков. — Хотели без меня? — Он настороженно усмехается.

— Хотел. — Я уже знаю, как с ним нужно разговаривать: прямо, ничего не скрывая.

— Получилось? — В его больших выпуклых глазах гаснут тени подозрения.

— Нет.

Он улыбается.

— Ну и что ж думаете делать дальше? Проект производства уже у меня… Послан официально с печатью и подписью. Я начал работать по этому проекту… Хотя он не шибко интересен, но мне всегда говорили: «Всякое среднее решение лучше непринятого хорошего». Это народная мудрость.

На реке появился белый катер. Как он медленно движется!

— Эта поговорка неправильна. — Я смотрю пристально в глаза Быкову. — Все меняется, должны меняться поговорки и пословицы.

— Что будете делать? — насмешливо спрашивает Быков.

— Менять проект на основе предложений Роликова и Кима.

— Я против, — Быков натягивает подтяжки, но не хлопает ими.

— К сожалению, тут уж ничего не поделаешь.

Мы стоим еще минут пять, не менее. Уходя, как бы невзначай Быков говорит:

— Вам-то, насколько мне стало известно, уже все равно.

Я машинально слежу за белым катером. Трудяга!.. Как он сказал, многоуважаемый Быков? Уже все равно? Нет, сейчас, после трех встреч, мне не все равно… Мне нельзя уезжать. Это будет самое постыдное бегство… Во что бы то ни стало, я не отступлюсь! «Поток» и «подряд» должны быть приняты.

Я медленно иду в контору, хочется, как я уверяю себя, чтобы белый катер дошел, до пристани. Но он тут, конечно, ни при чем, просто трудно менять решение.

В своей комнате набираю номер телефона отдела руководящих кадров.

— Это Нефедов, — говорю я в трубку.

Начальник отдела отвечает вежливо и холодно:

— Слушаю вас.

— Начальник главка уже подписал приказ обо мне?

— Нет. Я ему еще не давал вашего заявления.

— Не давали! — радостно восклицаю я. — Ох какой вы молодец! Как же вы сообразили?

Его голос теплеет:

— Это моя работа. Заявление нужно порвать? Так?

— Да. Спасибо. Извините меня.

— Это моя работа, — повторил кадровик.

…Я не еду. Вот сейчас я сижу в кресле, дома. И все со мной: моя стройка, мой дом, и боль моя со мной. Стоят раскрытые чемоданы. Я думал уйти — удрать, не могу.

Венгры приехали через день. К их приезду мы уже освоили процедуру приемов, Померанцев и я за час до прибытия самолета ехали в международный аэропорт. Померанцев больше не ошибался, может быть, потому, что мое угощение в аэропорту не превышало двух рюмок (число рюмок было специально оговорено). Потом мы встречались на стройке в комнате заседаний. На столе дипломатично блестели бутылки с нарзаном, сигареты (обычно гости сразу выкладывали свои пачки, и одним из вариантов начала разговора могла служить беседа о сигаретах). Елена Ивановна, в черном платье с огромным вырезом сзади (вырез все время увеличивался, и я с ужасом думал, как она будет выглядеть к приезду представителей последней фирмы), разливала кофе в один из сервизов Костырина. Кто-то из нас начинал разговор о футбольных сборных. Гости, до этого скучно рассматривавшие бутылки с нарзаном, оживлялись, и разговор приобретал более теплую окраску.

Как-то я спросил Кареева, правильно ли мы ведем прием, он рассмеялся и сказал: «На высоком дипломатическом уровне». Однако некоторые наблюдения начали вызывать у меня сомнение, особенно это касалось бутылок с нарзаном, которые нераскупоренными переходили от одной страны к другой.

Забыл сказать, что Быков всегда приходил в зеленом (ядовито-зеленом, где только он нашел такой оттенок?) пиджаке, сидел вытянувшись. Для него, очевидно, пыткой было пить кофе из крошечных чашечек Слепы Ивановны. Перед тем как брать чашку, он всегда вздыхал, но спешил. Не дай бог, чтобы его кто-нибудь опередил с приветствием гостям.

Задачей Кима были улыбки. Их он выполнял всегда настолько заразительно, что уже через несколько минут лица гостей тоже расцветали. «Понимаете, — как-то сказал мне болгарский архитектор, — это просто свыше человеческих сил — оставаться серьезным, глядя на товарища Кима. Его улыбка как магнит».

Померанцев, представитель начальника главка, сидевший справа от меня, осуществлял руководство с помощью толчков, от чего моя правая нога была в синяках (один раз я просил его «сменить мою ногу», которая очень болела, но он отказался, заявив, что, согласно дипломатическому этикету, он должен сидеть только справа).

Но на этот раз все пошло по-другому. Начать с того, что венгры не поддержали разговор о футболе. Работник Госплана Йожеф Надь (он возглавил представителен трех венгерских фирм, прибывших к нам) через переводчика сказал, что об этом потом. Переводчик, венгерская студентка, учащаяся в Москве, Нелли, так четко и проговорила:

— Товарищ Надь согласен с мнением начальника строительства товарища Нефедова, что венгерский футбол хорош, но товарищ Надь предлагает включить этот вопрос пунктом вторым, после делового разговора.

Я посмотрел на Кима, приглашая его приступить к своей миссии, тот только плечами пожал: мол, смотрите, стараюсь вовсю — а результатов нет. Действительно, на лице Кима была самая обворожительная улыбка, но венгерские представители оставались невозмутимыми.

В довершение всего и к нашему крайнему удивлению, Надь придвинул к себе бутылку нарзана с явным намерением напиться. Чуть приподняв ее, он вопросительно посмотрел на меня (Надь вообще обращался только ко мне, отчего на лице Быкова появилось недовольно-подозрительное выражение).

К нашему ужасу на столе не оказалось ключей. Мы уже стали относиться к бутылкам как к инвентарю, вроде украшения стола, что ли. Я быстро посмотрел на Быкова, тот, гневно, — на Кима. Ким вскочил и быстро вышел из комнаты.

Тут впервые Надь и представители фирм (молодой, очень симпатичный Тибор Пал и постарше — Шандор Тоймед и Лайош Халас) улыбнулись, Надь даже рассмеялся. Он вынул из кармана претолстый складной ножик (чего в нем только не было! Кажется, даже ложка!), раскрыл ключ и одну за другой откупорил все бутылки… Нарзан оказался на редкость вкусным.

— Интересный ножик! — сказал я просто так, чтобы заполнить паузу. Но было уже поздно. Мое замечание переводчица сразу довела до сведения Надя. А тот аккуратно закрыл нож и протянул мне его через стол.

— Товарищу Надю будет очень приятно, если товарищ Нефедов примет ножик от него на память, — отчеканила переводчица.

Позже мы выработали линию поведения в таких случаях: никогда не отказываться от мелких подарков, принимать, благодарить и при очередной встрече со своей стороны преподносить памятный подарок. Но в тот момент я растерялся, несколько раз неловко отказывался.