Предложение было очень интересным, я так и сказал, но возразил Китяев:

— Не вижу ничего интересного. Как же у вас будет работать комплексная бригада? — Он взял листок со стола и иронически сказал: — Вообще говоря, кроме веревочек, надо бы еще с карандашом поработать. В этом случае комплексная бригада будет иметь двести сорок четыре рабочих.

Улыбка на лице Кима потускнела.

— Как — двести сорок четыре? — переспросил он.

— А вот так. Вот расчет. — Китяев протянул ему листок. — Вот, возьмите, может быть, проверите?

— Можно? — Роликов несмело поднял руку. — Наша бригада берется… — Ему на ухо что-то зашептал Морев, монтажник. — Ничего-ничего, — сказал Роликов, — наши хлопцы…

Поднялся Быков. Он одернул зеленый пиджачок и громко сказал:

— Идея, конечно, интересная. Но ведь я тебе, Ким, сразу говорил, что из этого ничего не выйдет.

Он посмотрел на Кима. Тот совсем потускнел.

— Что вы предлагаете? — спросил я.

Быков молчал и, словно не было моего вопроса, насмешливо глядя на Кима, добавил:

— Ты свое… Ну вот сейчас и организуй бригаду… Сколько? Двести пятьдесят?

— Двести сорок четыре, — быстро подсказал Китяев.

— Ну вот, организуй двести сорок четыре человека… А ты, Роликов, человек у нас уважаемый, но тоже впредь думать должен. Собрание ответственное.

Быков постоял, ожидая возражений, потом тяжело сел.

— Уникальный дом нужно строить без фокусов, — твердо сказал он.

— Правильно. — Директор института все время раскатывал по столу карандаш. — Утвердим основные положения доклада?

Все молчали.

Мне нужно было заканчивать техническое совещание, но решения не было.

— Благодарю вас, товарищи. На этом, я полагаю, совещание закончим. Подумаем еще.

Сегодня вечером — день моего рождения. Именно вечером. Потому что утром я, как обычно, иду на работу, днем буду заниматься делами стройки, а вот вечером, собственно говоря, все и начнется.

Я вернусь домой с огромными пакетами, тут будут и напитки, и закуски, и сладости — все то, что полагается. «Донское игристое» — такая традиция.

Я накрою большой стол, хотя не знаю, кто придет, ведь в этот день я никого не приглашаю. Кто запомнил дату, тот придет. Бывало, что приходило много, а случалось так, что приходил один, вернее, одна — Вика. Все равно мы садились тогда за большой стол, подготовленный на все двенадцать… И честное слово, мне не было грустно, хоть десять стульев были придвинуты к столу, десять рюмок стояли сухие, десять тарелок с синими цветами (люблю эти тарелки) — пустые. Накрывать стол «на двенадцать персон» тоже было традицией, идущей от седой давности — после окончания института.

В большой комнате стоял тогда небольшой стол, узкая железная кровать и две табуретки. Конечно, кроме Вики, я тогда никого не ждал, но пришло много: Викина мама, мои бывшие хозяева Мария Васильевна и Андрей Васильевич, бригадир Миша, соседи, прораб Иван Петрович, новый бригадир Корольков, а к концу вечера — неожиданно для всех — приехал мой управляющий Николай Николаевич. Сейчас я не могу точно вспомнить, как все разместились.

Кажется, на табуретки положили две доски, а с другой стороны стола придвинули кровать, но точно знаю, что в гостях у меня было ровно двенадцать человек, потому что, когда все разошлись и мы прощались с Викой, она серьезно сказала:

— Слушай, Витя, даешь слово, что выполнишь мою просьбу?

— Какую?

— Нет, ты не финти. Даешь?

— Хорошо, даю.

— Любую?

— Это как сказать… Хорошо, любую.

— Так вот, — все это Вика говорила серьезно, — в день своего рождения чтобы ты накрывал стол на двенадцать человек.

Я вытянулся, щелкнул каблуками:

— Будет сделано.

— И еще, — сейчас Вика улыбнулась, — пожалуйста, чтобы было «Донское игристое», очень его люблю. Только красное. Запомнишь?

— Запомнил. Будет сделано.

В этот вечер я не нарушил традиции. Было еще семь часов, но длинный стол уже накрыт на двенадцать человек, а в центре стола стояла темная бутылка «Донского».

Мой будильник громко тикал: «Ни к чему… ни к чему».

«Да, конечно, — мысленно согласился я-.—«Донское» ни к чему. — Я налил себе рюмку коньяка, сел в кресло. — Ну-с, поговорим, мой «главный критик»? С кого начнем — с Виктора Константиновича или с Вити?» — спросил я себя.

«Вити тут сегодня не будет».

«Да, наверное… Сразу начнешь, миленький, пилить или по случаю дня рождения сделаешь поблажку?»

Мой «главный критик» всегда серьезен. Черт бы его побрал! Ведь есть, наверное, люди, которые довольны собой, не пилят себя по всякому поводу… Я отпил немного коньяка.

«Так по случаю тридцатилетия? А, миленький?»

«Именно по случаю тридцатилетия тебя и нужно драить».

«Драить?! Ну, валяй», — я вздыхаю.

«Итак, прошел год… Что ты умного сделал за год? Болтался как сельдь в проруби… Надо, конечно, по порядку, но просто сил нет. Ну как ты вчера себя повел?! Какой-то бородатый неук сделал никчемный доклад, тебе бы поставить его на место… А ты этак солидно заключаешь: «Подумаем еще».

«А что я мог сделать?» Я снова отпил коньяк.

«Как «что»? Было же предложение Кима, Роликова. Ты же сам сказал, что интересное?.. Конечно, сразу не получается, бригада большая… А разве обязательно должна быть комплексная бригада?.. И вообще пока на стройке ты мало чувствуешься».

«Хорошо, — вздыхаю я. — Над предложениями Кима и Роликова еще подумаю. Ну а в личном плане?»

«В личном плане — совсем плохо… Другие уже в этом возрасте полдюжины детей имеют, а ты — с замужней соседкой…»

Говорят, что в наш век все объяснено наукой, чудес нет. Но тогда скажите, почему именно сейчас, когда я вспомнил соседку, в семь часов двадцать минут зазвонил мой будильник?

В дверь постучали. Пришел Гнат. Он обнял меня и вручил подарок — огромный карандаш длиной ноль целых семь десятых метра и толщиной не менее шести сантиметров.

— Гнат, мой милый Гнатик (все-таки коньяк действует), а маленький кран? Где маленький кран, Гнатик?

— Какой кран? — Гнат радостно улыбнулся. — А ты, Виктор Константинович (это впервые он назвал меня по имени и отчеству. Обычно кричал: «Инженер»), уже заправился?

— Кран, мой миленький Гнатик, чтобы поднимать твой подарок, твой подарок.

Гнат самодовольно рассмеялся.

Еще звонок. Это пришли соседка Жанна и ее муж. Он пожал мне руку и дважды, как это делается на официальных встречах (смотрите телевидение), прикоснулся щекой к моему лицу. Жанна откровенно меня расцеловала (при этом муж Жанны усмехнулся) и вручила пакет.

— А это кто? — она оценивающе посмотрела на Гната.

Галантность Гната не вызывала сомнений. Он шаркнул ногой, представился:

— Техник-строитель Гнат, мастер строительного производства.

— Ах, Гнат, мастер производства, да еще строительного! Как это мило! Пройдемте, мастер, в комнату, мы загораживаем проход.

В дверях показалась незнакомая девушка. Сзади — улыбающееся лицо Аркадия.

Аркадий долго шептал мне на ухо свои пожелания:

— Чтобы к следующему дню рождения, Виктор… чтобы к следующему…

— Аркадий, это ты все «к следующему», — громко сказал я. — А что сейчас, Аркадий?.. Что сейчас? Я больше не хочу ждать!

Аркадий снисходительно посмотрел на меня:

— Да ты, парень, уже выпил? Это хорошо. Сейчас вот тебе, — он не спеша развернул сверток и вынул портфель цвета невероятной желтизны. — Вот тебе, — повторил он. — Долго искал, имей в виду — польский… Что это такое, — грозно воскликнул он, — был начальством всех рангов, а портфель не имеет! Что это такое!

Я осторожно взял портфель.

— Нравится? — спросил Аркадий.

Конечно, я должен был сказать, что портфель симпатичный, что я давно мечтал о таком. Но яркая желтизна портфеля так изумила меня… Посередине портфеля висел большой ярлык зеленого цвета. И вдруг по далекой ассоциации я увидел себя в институте; с надеждой протягиваю преподавателю строительного дела свой первый проект — одноэтажный домик с железной крышей и трубой. Стены домика я выкрасил вот в такой желтый цвет, как портфель, а крышу — в зеленый.