Раков нехотя оторвался от эскиза.

— Что? — не очень почтительно переспросил он.

— Ну да. — Корень не стал повторять своего вопроса. — Вот и тут вам, строителям, придется думать… Так что очень приятно было познакомиться. — Его лицо снова стало любезным. — Очень приятно.

Я поднялся. Первый раунд я, кажется, проиграл по всем статьям.

— Вы куда сейчас? — Раков тоже встал. — Я вас подвезу.

Ехал Раков быстро. В машине впечатление о его бестелесности прошло. Мы молчали. Когда я прощался, он мягко задержал мою руку и дружелюбно сказал:

— Вы не очень огорчайтесь. Тут уж ничего не поделаешь: здание должно быть удобным и красивым. Кроме того, — он усмехнулся, — оно еще должно стоять. Правда? Наверное, Корень дал вам правильный совет, тут нужно думать. А точнее, производство работ проектировать так же, как мы проектируем конструкции… Всего вам хорошего.

Прежняя работа цеплялась за меня. Когда я приходил домой, телефон не умолкал. Звонил Владик, он временно замещал главного инженера треста, вернее, сидел за его столом. Владика в основном заботило, как ответить на многочисленные бумажки, и я зачастую, чтобы поскорее отделаться от него, диктовал текст ответов по телефону.

Звонил Беленький, оказывается, этот «подонок-заказчик» всунул-таки ему строительство еще одной гостиницы. Беленький был возмущен, очень шумел. Но за всеми этими разговорами проглядывало любопытство: как у меня на новом месте? Кроме того, Беленький, как всегда, напоминал, что он существует и его не следует забывать.

Звонила Нина — Неонелина, она поступила в строительный институт, но продолжала работать секретарем треста. Обычно она что-нибудь спрашивала, изредка соединяла с управляющим.

Звонил Гнат, он закончил техникум, устраивал по этому поводу пиршество. Каждый вечер напоминал, что я должен у него быть двенадцатого.

— Гнат, миленький, — как-то взмолился я. — Я хорошо помню эту дату, у меня всюду записано. Честное слово, даже листок приколот на дверях. Милый, не напоминайте мне больше.

— Листок на дверях? — заинтересовался Гнат. — Чем вы его прикрепили? Он же может упасть.

Я покорно сдавался.

Один раз позвонил даже Косов.

Только два человека, самые близкие мне, не звонили: Анатолий и Вика. Почему? И что за странное совпадение? Я мысленно видел Анатолия тогда, на выходе из института, снова слышал его гневные слова, обращенные ко мне: «Вы и Вику уже совсем измучили вашими благостями. Ну, споткнулся человек в жизни. Можно ли быть таким… не простить девушку?.. Я, если хотите знать, люблю ее. Разве такую девушку можно не любить?!»

Вот как — «люблю»! А может быть, я действительно был неправ, уморил Вику своими «благостями»… Что значит «благости», я не знал, но по смыслу это, очевидно, означало: бюрократизм в личных отношениях, сдобренный старыми, обветшалыми истинами о верности.

Один раз она приснилась мне. Стояла опустив глаза. Как тогда, безнадежно падали слова: «Это случилось, Витя. Я не хотела, но случилось».

Да-да, так всюду пишется, так ставят фильмы. Конечно, он прощает ее, потому что передовой. А когда не прощает, то кинорежиссеры возмущаются и показывают, что он — обыватель и только казался передовым. Любили ли когда-нибудь по-настоящему режиссеры, ставящие такие фильмы?

В моем сне Вика плакала, сгорбившись, беззащитно опустив голову. Тогда она не плакала, глаза были впавшие, сухие.

Наконец я не выдержал и позвонил Владику:

— Исполняющий обязанности главного инженера слушает, — четко произнес Владик.

— Говорит бывший главный инженер треста…

— О, Виктор Константинович! — тон Владика стал сердечным. — Как это вы сами позвонили?! Я думал, что так надоел вам…

— Владик, — перебил я его излияния, — Владик, вы все знаете. Вы и ваша подружка ЭВМ… Скажите, что с Анатолием? Куда он исчез?.. Потом, может, будет еще один вопрос.

— Сразу о втором вопросе, Виктор Константинович… — Владик рассмеялся. — Вы, наверное, хотите спросить о Вике. Она еще при вас ушла. Работает в институте… Алло, алло!

— Я вас внимательно слушаю, Владик.

— Изредка звонит мне. Больше ничего приятного для вас не могу сообщить. Спрашивает о всех, кроме…

— Кроме меня.

— Да… Что касается Анатолия, то он продолжает работать в Управлении подготовки строительства. Стал еще злее.

— Спасибо, Владик, я вас понял.

Мы еще поговорили немного. Так, значит, спрашивает обо всех, кроме меня…

Бежали дни. Земля достигла станции «1 апреля».

В этот день, в восемь утра, раздался телефонный звонок. Когда я снял трубку, густой бас с досадой сказал:

— Черт знает что, никак вас не застанешь! Где вы пропадаете?

Я ответил осторожно:

— Слушаю вас.

— Почему вы задерживаете приемку площадки?

— Какой площадки?

— «Какой-какой»! — бас был явно недоволен. — Строительной, для СЭВ.

— Так ведь мне говорили, что она будет освобождена только третьего мая.

— Переселили досрочно. Разве плохо? Когда приедете на приемку?

— Но пока еще нет строителей. А кто говорит?

— Это меня не касается, что нет строителей. А говорит Савушкин. Вы что, меня не помните?.. Приезжайте немедленно.

Кто такой Савушкин, я не помнил, но на площадку нужно было ехать.

— Нефедов! — Савушкин, административный инспектор, сейчас я его узнал, шел мне навстречу, горделиво неся впереди солидный живот. Я не обмолвился, создавалось впечатление, что живот существует отдельно от Савушкина и административный инспектор получил его как бы в награду.

— Вот акт. Вечно с вами, строителями, возиться приходится.

— И вас, Савушкин, не узнать. — Мне захотелось прикоснуться к его животу — нет ли тут обмана. Может быть, он надувной, резиновый?

На худом лице инспектора появилась самодовольная улыбка.

— Да, знаешь… время, брат, — проворковал Савушкин.

Я расписался в акте о приеме площадки.

— Ну а теперь, — в его голосе звучал металл, — примите, товарищ Нефедов, предписание… Почему вы до сих пор не оградили площадку?

— Но ведь и минуты не прошло…

— Это меня не касается: минута или месяц. Приняли, отвечайте. — Савушкин еще больше выпятил живот.

— У меня пока нет рабочих.

— А-я-яй, такой большой начальник… Подписывайте!

Но я знал повадки инспекторов: достаточно было подписать предупреждение, как сразу выписывался штраф.

— Большой начальник? — улыбаясь, переспросил я.

— Конечно, — подтвердил Савушкин, не замечая подвоха.

— Ну тогда, дорогой товарищ, сдайте, пожалуйста, предписание моему секретарю.

— Секретарю?! Где он?

В ответ я пожал плечами.

Савушкин вдруг рассмеялся:

— Бывалый ты стал человек, Нефедов. Помню, как я тебя, прораба, штрафовал по два раза в месяц… Даже одобрение своего начальства получил за перевыполнение плана.

— Да, бывалый…

Так я стал полновластным хозяином этой площадки. Я осмотрелся. Ветер бесцеремонно гулял по улице, стучал дверьми одного домика и сразу, словно опасаясь погони, бросался к другому, третьему, ожесточенно рвал ставни, затихал на минуту, ждал. Но за ним никто не гнался, домики были пусты. Даже старик с бутылкой кефира после долгой торговли (все выбирал ванну побольше) и тот вчера погрузился.

Сейчас уже различные атрибуты людского быта — скамеечки, резьба на окнах, заборы — не вызывали никаких чувств. Люди уехали, и все, что меня окружало, на строительном языке называлось коротким, энергичным словом: «Разборка».

Я вошел в дом, где пребывал административный инспектор. Окна и двери тут были гигантского размера, словно в доме жили не обычные люди, а циклопы. В зале стояла высокая, как памятник, печь, облицованная белым кафелем, будившая почему-то мысли о бренности людского бытия.

Савушкин уже все вывез, было пусто и одиноко, только на подоконнике шириной в добротный стол стоял телефон. Я обрадовался ему.

…На следующий день ровно к девяти (дисциплина и порядок!) я явился на работу, хотя, собственно говоря, не знал, что буду делать в этом пустынном доме на покинутой улице.