32 Закат был золотым, а ночь потом пришла Такою медленной, такою странно синей… И синяя печаль мне на душу легла, Как на душу пчелы умершей меж глициний. Почти что хорошо. Не закрывая глаз, Живу как будто бы с закрытыми глазами. Я знаю, я вплету в узор певучих фраз Слова, которые нельзя назвать словами. Почти что хорошо. Почти. И только жаль, Что завтра будет то, чего сейчас не надо, Что эта синяя, бездонная печаль Уйдет из глаз моих, как эта ночь из сада; Что завтра буду я опять, опять собой, Что солнце медленно зажжет цветы глициний, И сердце вырвется разбуженной пчелой Навстречу золоту из этой сказки синей! И хочется, чтоб все окончилось не тем, Чем кончиться должно, а новой, долгой тайной, И чтоб в моих глазах осталась бы совсем Печаль, которая пока еще случайна… 33 Я боюсь: не такими мечтами, Как мои небольшие мечты, В своем сердце, предутреннем храме, Засветишь незажженное ты. Я пришел для неясного счастья. Я одной только сказки хочу. Я хочу мимолетно, не властью. Прикасаться к душе и плечу. Мне казалось в часы моей скуки. Что о том же скучаешь и ты. Что твои запрокинуты руки В октябре, когда вянут листы. Мне казалось, что мягкого тона Тишина твоих платий и снов, Что ты любишь утят, анемоны И печаль моих длинных стихов. Мне казалось… Мне только казалось… Мне, вернее, хотелось, чтоб ты, Как безоблачный день, отражалась В синеве моей первой мечты. Но потом я подумал: «А если Только грезам усталым моим Силуэт в темно-розовом кресле Показался родным и больным? Может быть, ты безмерно чужая? Может быть, ты печальна не тем?» И с тех пор я боюсь… я не знаю… Я моих не кончаю поэм… И с тех пор начало мне казаться, Что ты стала иной, чем вчера: Разучилась цветам улыбаться, Забываешь грустить до утра. Что ты хочешь чего-то другого, Чем мои небольшие мечты, Что обману красивого слова Отдаешься зачем-то и ты. И пока я враждую с собою И гадаю, ты та иль не та, — Ты моею усталой рукою Мной самим от меня заперта. И я знаю теперь безвозвратно, Что я больше не буду твоим: Я мечтал о слегка непонятном, О желаньи, скользящем, как дым; Я мечтал о простых разговорах, О букетах фиалок, – не роз, Об одном только жесте, которым Поправляют изгибы волос; Об улыбках, как в старом романе, В позабытом, наивном саду… – Я найду! В этом русском тумане Я себе небольшое – найду! 34. Упрек
Ты иногда меня почти любила; И не сердись: я говорю «почти». А если ты забыла, то прочти В моих глазах все то, что ты забыла. В томительный и длящийся узор Не сплетены судьбою жизни наши. Ты – отнята; но я из тех, чей взор Допьет до дна святую горечь чаши. Пусть будет так. Но страшен мне недуг Моей души, привыкшей к грезе вольной. Мой дорогой, мой нехороший друг, Мне иногда бывает слишком больно… И медленно, но зная все пути, В мои глаза, покорные бессилью, Приходит, чтобы больше не уйти, Печаль любви, которой смяты крылья. 35. Песня русского Пьеро За модой небо не следит, И этой ночью, за опушками, Свою улыбку утаит Вуалью с золотыми мушками… И я, опаловый Пьеро, Иду дорогой лунной, длинною, И все кругом напоено Моей печалью мандолинною: И ночь, и звезд падучих нить, И сад, овеянный жасминами… Меня хотели не пустить Те, что скучают с Коломбинами! Но я в открытое окно Ушел от вин, горящих блестками, Чтоб было мне не все равно, Какое небо за березками; Чтоб зацепил паук меня Своей вечерней паутинкою, Чтобы до завтрашнего дня Я шел случайною тропинкою; И чтоб успел я где-нибудь. Перебиваемый лягушками. О том, что я люблю, шепнуть Вуали с золотыми мушками. 36. В санатории «Как снега на горах прозрачна пелена; Как медленно внизу туманы гасят дали; Давайте руку мне… Дойдемте до окна… Но тише: – я боюсь, что вы уже устали… Не правда ль, хорошо сейчас лететь стрелой На лыжах вниз, в овраг, и дальше, в лес лиловый? Мне доктор говорил, что этою весной Вы будете уже почти здоровы. Теперь же надо ждать, и терпеливо ждать, Подушку вышивать, просматривать журналы, И главное, себе напрасно не внушать, Что будто бы вам жить осталось слишком мало!» …Как снега на горах прозрачна пелена! Но медленно внизу туманы гасят дали, И ночь придет. Совсем. Томительно темна Для тех, которые, быть может, не устали. Как свечи, догорит последний, тусклый час, Уныло-долгий гонг напомнит об обеде, Внизу зажгут огни, – и я уйду от вас Печальной, маленькой в своем пушистом пледе. Мне бесконечно жаль сплетенных этих рук, Судьбою созданных для женственной печали, Для осторожных встреч и медленных разлук, — Которых никогда еще не целовали… Проходят дни. Пройдут. Меня зовут дела. И прежние края, и та, что мне писала, — И тонкая рука, томительно бела, Останется одна на складках одеяла. А там – придет весна. В последний раз снега Зажгутся, чтоб совсем погаснуть. Вы найдете, Что ночь мучительно и тягостно долга, Что не заснете вы, – и вы совсем заснете… Уйдете в странный мир, чьи яркие врата Вам были уж давно необъяснимо зримы, Где светлых ангелов откроются уста Для поцелуя тем, кто не были любимы. |
