233 Есть русское слово «родная», Которого нету нежней. Где этого слова не знают — На целую радость бедней. В душе оно свято хранимо, На людях его не слыхать, И даже не всякой любимой Его ты захочешь сказать. Когда до последнего края, Родная, с тобою дойду, Когда на прощанье, родная, Последнее слово найду — То будет им снова и снова, На все мое счастье в ответ, Вот это заветное слово, Нежнее которого нет. 1960 234 Я все тебя искал. Я долго шел По всем тропинкам, будто бы без дела. И вот тебя я так и не нашел — Лишь ту скамью, где ты тогда сидела. И я увидел то же, что и ты: Пологий холм, траву сухого цвета, Простые, бледноватые кусты — Обычный почерк северного лета. Но тут я вдруг твои глаза обрел. И я увидел ими мир окрестный — И странно: он передо мной расцвел Как свадебный алтарь перед невестой. Багряным цветом вспыхнули кусты, Трава взметнулась хризолитом пенным Кого ждала, о чем мечтала ты, Что стало здесь все так благословенно! 1961 235 Я умер. И часы мои С руки похолодевшей сняли. Они еще идут. Они Еще дышать не перестали. Они заканчивают бег, Так четко связанный со мною. А завтра кто-то их себе Возьмет, связав с судьбой иною. И вот, не знаю почему, Но померещилось мне, будто Они не захотят ему, Как мне, одалживать минуты. Они соскучатся по мне. По вены близкому биенью. Что, строчкою окаменев. Становится стихотвореньем. По тесной дружбе тех ночей. Когда они со мной не спали. С цезурой спорили моей И мой анапест обгоняли. И вот, чтоб как-то избежать Непрошенного новоселья, Они начнут спешить, бежать, На день опережать неделю; Соскальзывать с чужой руки, В обивке прятаться диванной, С собою, наконец, с тоски Покончат, захлебнувшись в ванной. И будет их в руках вертеть С досадой часовщик сердитый… Но никому не разглядеть, Какая тайна в них сокрыта! 1960 236-237. Стихи о Петербурге
1 На Каменноостровском – тишина И бледность белой петербургской ночи. Уже как будто в воздухе весна, Но щедрой стать она не хочет. Лишь изредка, чем ближе, тем звончей, Сухих торцов проснется говор ломкий, Когда на франтоватом лихаче Промчится Блок с влюбленной незнакомкой. Да тротуар уснувший оживет Под торопливым шагом пешехода. И снова – тишина. И снова – год Из тех, что до семнадцатого года. Зачем я вот не этот пешеход, Не кучер, что везет на Стрелку Блока, Не дворник, задремавший у ворот, Не проститутка, что домой бредет — Вернулось бы лишь то, что так далеко! Тот Петербург, куда возврата нет, Где в мае ночь бледнее, чем Татьяна, Где Гумилева затерялся след, Где пушкинский упавший пистолет Еще не поднят для ответной раны. 1960 2 Не петербургским сизокрылым днем С тобой сегодня мы идем вдвоем. Не тот простор и тишина не та, Не те коня четыре у моста, Не та ограда и не тот гранит, И даже снег совсем не так лежит. Так почему же вот сейчас, вдвоем, Нам показалось, что мы снова в нем, В том городе, где больше нам не быть, Что больно вспомнить и нельзя забыть… Не потому ль, что мы в себе таим То, что навеки нас связало с ним: И петербургский сердца холодок (его гранит, что серебром намок) И петербургской речи лад скупой (его оград неторопливый строй) И гордость, что всегда порвет узду (его коня четыре на мосту) — Все то, чем длится в наших двух сердцах Наш Петербург, рассыпавшийся впрах. 1957 238 Как поутру заря роняет Лучи во всякий спящий дом И словно бы и не меняет, Но все преображает в нем — Так мне знакомо приближенье Чего-то, что светлей меня: Крыла какого-то паренья, Луча какого-то огня. И остается мне всего лишь Принять, поняв его едва, Прозрачный отблеск чьей-то воли, Упавший на мои слова. 1960 239 Вот ты уходишь и не знаешь, Что взять тебе с собой в дорогу, И выбирая, забываешь. Что нужно взять совсем немного. Возьми с собою пруд с осокой. Сирень и липу у балкона. Этюд Шопена, строчку Блока И шепот девушки влюбленной. Все остальное лишь обуза Для памяти и для созвучий, И пусть тебя скупая муза Прекрасной скудости научит. 1959 |
