136. Христианская муза Когда апостол Иоанн В ночи повествовал о Боге, Нежданной гостью дальних стран Явилась муза на пороге. Блистательно обнажена, Она едва внимала Слову. Казалось, вот сейчас она Покинет этот край суровый. Но Слово зрело и цвело, Переливалось теплой кровью, То мудростью спокойно жгло, То кроткой мучило любовью. И муза ближе подошла И, кутаясь в овечьи шкуры, На край убогого стола Присела девочкою хмурой. И длилась ночь. И пел рассказ. И, незаметная дотоле, Морщинка меж лучистых глаз Легла, чтоб не исчезнуть боле. И жалость скорбью обожгла Уста, и навсегда богиня Голгофы оцет пролила В прозрачный мед своей латыни. На шее девственной она С тех пор прохладный крестик носит И, терпелива и нежна. Для нас у Бога песен просит. 1947 137. Терновник Снежной пеной, кружевом нездешним. Весь – несбыточная чистота. Вот он вьется по оврагам вешним… Деревце, терзавшее Христа! Мне таким тебя увидеть внове! Для меня ты в памяти цвело Только каплями тяжелой крови, Умывавшей бледное чело. И забыл я, что в начале мая Ты цветешь, как в мире все цветет, Солнечным лучом благоухаешь, Вяжешь плод и расточаешь мед. Что тебя в дешевую больницу Некрасивым девушкам несут, И когда последний сон им снится, — Снова с Ним встречаешься ты тут. Но пред Ним невинным ты предстанешь, На тебя Он ясный взор прольет, Потому что ты не только ранишь, Но цветешь, как в мире все цветет. 1946 138. В лесу Июльский полдень зноен, что костер. Но здесь, в лесу, для путника – отрада: Он свежестью пронизан до сих пор, Предутренняя медлит в нем прохлада. Остановись. Присядь на мшистый пень, В орешнике едва заметный глазу, И допивая утреннюю лень — Прислушайся к чудесному рассказу. Слетает лист на розоватый мох, Струит грибок свое благоуханье, И слышен шорох, шелест, шепот, вздох — Неутолимый говор мирозданья. 1947 139
Дороги вьются по холмам, Белеют дали снежные, И ветерки навстречу нам Летят, такие нежные. Сухая горечь прошлых лет Как снегом припорошена. И здесь услышим мы ответ На все, что было спрошено. 1950 140. Из прошлого Иль должен был я отогнать тебя От маленьких овец моих, что б ты В дремучий лес свой их не заманила. Иль должен был назвать тебя богиней Соседнего ручья и рощ окрестных И приносить тебе их в жертву сам. В час утренней зари, на плоском камне. Что был бы с каждым днем темней от крови. Как хорошо, что ты сама решила И пастухов ушла ласкать других, Что маленьких овец своих не любят! О, как спокойно стало мне! Смотри! Вот догорает солнце за холмами И по тускнеющей уже траве Рассыпалось пасущееся стадо. А милая свирель к устам прильнула Нежней, чем ты, и мой окрепший голос Так явственно о Мире говорит. 141 Тончайшей кистью – песнею моей Я золочу скорлупки жестких дней И вешаю лучистые орехи На елочку земного бытия. Я знаю: кисть истреплется моя, Окончатся высокие утехи, И елочку из комнат унесут. Но, может быть, заботливые руки Нехитрые игрушки соберут И сохранят от тленья и разлуки, Чтоб будущим, прекрасным Рождеством Повесить их на деревце своем, И нетускнеющая позолота Еще на миг порадует кого-то. 1950 Неуловимый спутник 142 Моя душа, как ты бедна. Когда в мои рядишься строки! Они, как волны ото дна, От тайников твоих далеки. В них мимолетное живет, В них не ответы, лишь вопросы, Короткий всплеск дробимых вод, Глубинных таинств отголосок. А там, где мрак и тишина, Там дремлют редкостные клады, Там навсегда погребена Немая мощь моей армады. Лишь иногда ночной прибой В своем скитаньи нелюдимом Швырнет на камни золотой, — Дукат-другой казны незримой. В ладони, завистью томим, Иной их взвесит со злорадством, Но разве можно счесть по ним Мое несметное богатство! 1953 |
