143-144. Родине 1 Между ними – двери и засовы. Но в моей скитальческой судьбе Я служу тебе высоким словом, На чужбине я служу – тебе. Я сейчас не мил тебе, не нужен. И пускай бездомные года Все петлю затягивают туже — Ты со мной везде и навсегда. Как бы ты меня ни оскорбила. Ни замучила, ни прокляла, Напоследок пулей ни добила — Ты себя навек мне отдала. Пусть тебя еще неволит ворог, И еще не скоро ты поймешь, Как тебе желанен я и дорог, Как меня жалеешь ты и ждешь. Душное минует лихолетье, Милая протянется рука… Я через моря, через столетья Возвращусь к тебе издалека. Не спрошу тебя и не отвечу, Лишь прильну к любимому плечу И за этот миг, за эту встречу, Задыхаясь, все тебе прощу. 1952 2 Странно, в ненависти иной Больше близости, чем в любови… Ненавидя тебя, я твой Всем горячим биеньем крови. Ненавидя тебя, я весь, Без остатка, тебе обещан, И всегда ты со мною, здесь. Безответной моею вещью. Эта ненависть солона Раскаленной и едкой солью. Выедает глаза она. Жалит горло щемящей болью. И не смотришь и не поешь. Только, шаря рукой в кармане, Режешь пальцы о ржавый нож, Не тебя, а себя им раня. Если все-таки в трудный час Суждена мне с тобою встреча — Только бельмами мертвых глаз На твой пристальный взгляд отвечу. Проведешь ты по ним рукой И поймешь, что не мог иначе, Что пред ненавистью такой И любовь ничего не значит. И впервой приоткрыв уста, Молвишь, тем же, чем я, томима: Чтоб меня ненавидеть так, Как ты любишь меня!.. – любимый! 1952 145. Когда вернусь Мачеха в дом мой родной вошла, Свела наговором отца в могилу, С жабьей начинкой пирог испекла, Лампадку задула и котят утопила. С ней мне не жить! И подался прочь Нищим мальчонком, босым и рваным. В черную, злую, глухую ночь, В черные, злые, чужие страны. Жизнь моя с виду не так плоха: Днем – с земляками играю в прятки, Ночью… – кто ночью меня слыхал? Зубы в подушку – и все в порядке. Дома, известно, беда и стыд, Чахнут меньшие, что лен в бурьяне. Мачеха косится и сопит, Ножик поточит и в щелку глянет. Верится только – не век страдать, Правды хоть мало, но есть на свете. Как не живуча карга, а, глядь, Переживут ее все же дети! День подойдет – и вернусь назад, Знаю, найду лишь забор да стены. Взглянут меньшие с тоской в глаза… Чем накормлю их, во что одену? Нету для милых мошны тугой, Пряников сладких, цветных нарядов… Перекрестясь на угол пустой, С ними за стол их убогий сяду. Корку предложат – и той я рад, Сам же, коль нет ничего другого, Тем поделюсь, чем одним богат: Светлой улыбкой и чистым словом. 1952 146-148. Царскосельские стихи
1 Когда я мальчиком с тобой дружил. Прекрасный город одиноких статуй. Густой сирени и пустых дворцов. Тебя еще не посетили беды: Твой Гумилев был юношей веселым. Ахматова – влюбленной гимназисткой. А Иннокентий Анненский еще Не задохнулся на твоем вокзале. И даже Пушкин твой казался мне Еще не мертвым и не взрослым даже. А шумным одноклассником моим. Прошли десятилетия. Не счесть Твоих утрат. Твои дворцы во прахе Лежат. Твои поэты казнены Презреньем, пулею или молчаньем. И только имя Пушкина одно Еще, как встарь, сияет над тобою Прекрасным обещанием, залогом Грядущей правды. 1954 2 Казненных муз умолкший городок! Ты сам отрекся от своей же славы, Ты грязной тряпкой вытер след кровавый И притаился… Или изнемог? И странно: в нашей нищенской судьбе, Не чающей ни милости, ни срока, В чужой ночлежке нашего далека К тебе мы ближе, чем ты сам к себе. Для нас одних звучат твои сады. И шевелятся статуи, и зданья Хранят неизгладимые названья И даты несмываемой беды. И обезглавленных тобою муз Еще садятся тени рядом с нами И говорят стихами и слезами, И знаем мы: «Прекрасен наш союз!» …Ты значишься на карте? Это ложь! Тебя там нет, – мы тоже знаем это! Ты вместе с нами странствуешь по свету И вместе с нами – скоро! – ты умрешь. 1953 |
