131. Сон о казненном поэте – Это он! С кем хочешь я поспорю! Видишь, вот идет он впереди С неизбывной мукою во взоре, С неостывшей пулею в груди! – Он же умер! Он уже не может Услыхать слова твоей любви! Никакое чудо не поможет! Не ищи его и не зови! – Нет! Скорее! Мы его догоним! Я клянусь тебе! Мы добежим! Как года – мгновения погони. Год еще – и поравнялись с ним. Страшно заглянуть за эти плечи… Может быть, все это только сон!? Оглянулся – и свершилась встреча И сомнений нет, что это он. Серый глаз струит холодный пламень, Узкий шрам белеет вдоль щеки… Наш учитель! Вот ты снова с нами! Отзовись! Коснись моей руки! Но запачканные кровью губы Ничего не вымолвили мне. Только вдруг серебряные трубы В солнечной пропели вышине. Рыжегривые заржали кони. И рванулись ввысь, и понесли. И уже не слышен шум погони С убегающей назад земли. Только бездны, вихри и просторы, Звездные озера и сады, И внезапно – старой сикоморы Ствол корявый у скупой воды. След звериный вьется к водопою, Заунывная звенит зурна… Только бы остаться здесь с тобою, Эту радость всю испить до дна! Но стираются черты и звуки, Миг еще – и на сухой траве Судорогой сведенные руки… Окрик парохода на Неве… Люди молча топчутся у ямы, Раздается мерный лязг лопат, А вдали угрюмыми домами Щерится притихший Петроград… Прошлое! Оно таким мне снится, Как его увидеть довелось: Белою, бессмертною страницей. Пулею простреленной насквозь! 1949 132 Пора привыкнуть к маленькому дому Неплотной двери, низкому окну, И на тюфяк с примятою соломой Пораньше лечь и отойти ко сну. Все, что могла душа, и что умела — Все свершено, и даже в пальцах нет Охоты взяться за былое дело, За ремесло перегоревших лет. И пусть порою жизнь еще доносит Свой блеклый шум, свой приглушенный свет — Все спрошено! К чему вопросы!? Осталось только: услыхать ответ. 1950 133. В комнате умершего
Да, опустело здесь… На кресле, за столом, — Повсюду нет уже родного силуэта… И эта тишина! И вот: не быть вдвоем… Как это оправдать и как осмыслить это!? И все-таки – не плачь! И комнату – покинь! Сойди по лестнице и, стоя на пороге, Вглядись в рассветную бледнеющую синь. Ты видишь, это он шагает по дороге! Не нужно! Не зови! Его уж не вернуть! Но знай: он жив еще и жить ему без счета! Он только погостил и снова вышел в путь. И, слышишь, он поет! Вдали. За поворотом. 1950 134 Все узнав, от самой жгучей муки До утраты самой роковой, Научились мы лихой науке: Не бояться в мире никого! Ничего не просим мы у неба, А когда и даст – не бережем, И краюху поданного хлеба Разрезаем найденным ножом. И в глаза никто нам не заглянет, И руки не тронет нам рукой… Разве только на глухой поляне Улыбнется рыжик золотой; Разве только дикая малина На сухом растает языке… Нет у нас ни слуг, ни господина, Жизнью мы проходим налегке. Но за то, что все мы потеряли, Одного мы друга обрели. Он из ясной запредельной дали В золотой спускается пыли. И на плечи положив нам руки, Нас целует в обожженный лоб, Чтобы все земные наши муки Звездным утешеньем замело. 1951 135. Разговор с самим собой Подойди. Здесь тихо и темно. Мы с тобой совсем наедине. Где ты был, любимый? Как давно Ты не исповедывался мне! Что сегодня странный ты такой? Расскажи мне все, не утаи! Почему твои, мой дорогой, Руки холоднее, чем мои? Верно, никому не протянул, Ими никого не обогрел, А по локти в прорубь окунул И над этой прорубью сидел. И теперь стоишь передо мной, Без вины, а все же виноват, С потаенной мыслию одной: Отмолчаться – и опять назад. Надо бы тебя мне пожалеть, Научить науке золотой, Той, как можно целый мир согреть Маленькой своею теплотой. Только наша доля такова, Это здесь издревле повелось: И один как будто мы – а два, Ближе братьев, а должны быть – врозь. Знаю я, что трудно одному. Чую, что тебе не сдобровать… Дай, тебя покрепче обниму! Может, и не свидимся опять… 1950 |
