184 Как бушевали соловьи Над нашей гоголевской хатой, Луною выбеленной и Подсолнухами полосатой! Их было не перекричать! Но, неуверенно вначале, Еще пугаясь все сказать, Мы их с тобой… перешептали. Как было хорошо прильнуть Губами к маленькому уху! С собой мы взяли в дальний путь Ту немудреную науку. И с той поры она для нас Защитой стала неизменной: Таким же шепотом сейчас Мы заглушаєм шум вселенной. 1958 185 Ты была в моей судьбе Самою хорошею. И любовь моя к тебе Стала легкой ношею. Сколько тропок и дорог Нами здесь исхожено! Только скука в узелок Не была положена. И на пнях среди зимы Было много сижено. Без того, чтоб были мы Стужею обижены. Сапожки совместных дней Нами не изношены. Ты была в судьбе моей Самою хорошею! 1958 186. Ангелу-хранителю С детских лет ты был всегда со мною: В первой женской бережной руке. В первой половице под ногою. В первом солнце на моем виске. А потом ты шел со мною рядом. Баловал парижскою весной. Римским утром, андалузским садом — И по-русски говорил со мной. Я тогда не знал тебя. Я думал: Это я с тобою говорю. Слишком много радости и шума Заглушало молодость мою. Но теперь, когда так тихо стало И вокруг меня и надо мной, Разгадал я голос, что, бывало, Принимал я второпях за свой. И теперь я знаю: если все же Был хоть чем-то в жизни я хорош, И была на истину похожа Иногда моя земная ложь; Если женщин целовал, не раня, И колосья трогал, не губя, — Это только след твоих касаний, Это все – тобой и от тебя. И всего мудрей, всегда и снова, От рассвета до заката дня, Было то, что ты меня, дурного, Уберег от самого меня. 1957 187 Какая-то радость (но кто же Из смертных ее назовет?) Нам все-таки сердце тревожит И жизнь разлюбить не дает. Откуда она сохранилась. Свой луч затаила во мгле. Последняя чистая милость На нашей недоброй земле? Созвездья ль в нее уронили Свою потаенную пыль? Пыльца ли в ней утренних лилий С утраченной райской тропы? И мы с безымянного детства Своей неизбывной земли Того золотого наследства Истратить еще не смогли. 1958 188
Не камешком в мозаиках Равенны. Не багрецом на фресках Ватикана — Была я лишь клочком веселой пены На голубых просторах океана. Но я навстречу парусу взлетала. С прибрежным рифом, ускользая, билась, Я смуглой девушки ласкала тело И в золотой песок, устав, зарылась. Мой быстрый путь ничем не обозначен. Моя судьба случайна и мгновенна, Но я была счастливей и богаче. Чем все гробницы и дворцы вселенной. 1958 189. Стихи о стихах Они живут какой-то жизнью странной. Не только той, что нам видна сейчас. Им не упасть на землю, бездыханным, Когда рассказчик кончит свой рассказ, И если даже здесь о них забудут — Они в нездешнем ждать и медлить будут. Они войдут какой-то тишиной В какое-то великое молчанье, Чтоб после, претворяясь в мир иной, Земля в себя впитала их касанье, И наш грядущий Иерусалим Своим дыханьем был обязан им. И вот от всех, казалось бы нетленных, Сверканий клятв и содроганий битв Останется, быть может, во вселенной Лишь этот всплеск ямбических молитв, Прикосновение к истлевшей лире, В котором лучшее о лучшем в мире. 1957 190 Как много есть прекрасного на свете: Крыло орла, девическая грудь. Кленовый лист, Риальто на рассвете, Раздолье Волги, ландыш, млечный путь… И вот еще: прыжок бегущей лани, Глаза ребенка, парус на волне… Ты видишь сам: не сосчитать названий, Не перечислить ни тебе ни мне. И все-таки не легче ль жить на свете, Когда ты знаешь, что везде кругом Есть волны, клены, девушки и дети И даже просто чей-то сад и дом? Ты говоришь: все это преходяще! И ты неправ! Ведь будущей весной Опять прыжок в зазеленевшей чаще, Опять подснежник свежий под ногой! Наш мир в бреду. Он шепчет заклинанья, Он душит все, чем жизнь еще права, Но в мире нет разрушенного зданья, В котором бы не проросла трава. 1958 |
