74. Чужие Мы нехотя бродили по дорогам За это к нам неласковой земли, И потому, наверно, так немного Земного счастья в сердце сберегли. Мы здесь чужие. Нам ничто не любо, — Деревья только, скалы, облака, Гекзаметра серебряные трубы. Да тихий лад пастушьего рожка. Куда идти? Последний вечер тает. Последние малиновки поют. И время только смерть нам предлагает — Нестрашный, но неверный свой приют. 1946 75 На сухом полотне заката — Сок вишневый и бирюза. Отожгло, отошло куда-то… Можешь снова открыть глаза. Можешь вновь в колеях дорожных Оброненную жизнь искать, Терпеливо и осторожно Можешь пыль шевелить опять. Только что подберешь ты, нищий, На распутьи пустых дорог? Разве вечером ты отыщешь, Что с утра ты не уберег? И одно лишь тебе осталось: Сесть на камень и молча ждать Отпускающую усталость — Смерти горькую благодать. 1946 76 В этом доме мы с тобою жили. До него свой дотянув возок. Здесь мы с безнадежностью дружили. Нищее богатство сторожили. Берегли вечерний огонек. Сторож бродит по небу двурогий. Стынет в речке мертвая вода. Черный вестник медлит на пороге… И не будет более дороги Нам с тобой отсюда никуда. 1946 77 В осадке жизни, выпитой до дна. Уже совсем не чувствуешь вина — Лишь оцета в нем вяжущая прелость. И для того она тебе дана. Чтоб больше пить тебе не захотелось. 1949 78. Лишний Как собака из лужи пьет. По колючим помойкам рыщет — Так и он свою жизнь живет. Свое нищее счастье ищет. Знает трусость и знает злость. Знает, жгучее раз от разу, Как прекрасна простая кость, Кем-то вываренная до отказа. А умрет он, как клячи мрут На ноябрьской крутой дороге: Напоследок лишь отпрягут Да немного откатят дроги. Сунут сена ненужный клок К морде, тронутой пеной алой, Да шлею под шершавый бок… Пожалеют еще, пожалуй! И останется лишь дымить Лужа крови в снегу дорожном… Скажешь: можно ль так жизнь прожить? И оказывается – что можно. 1947 79. Предсмертное
Мы чтили волю Господню, Зачем же Он нас отверг? Несешь свою жизнь сегодня, Как свечку в Страстной Четверг. Ладонями заслоняешь, Не разгибаешь плеч, Не дышишь, едва ступаешь, И знаешь – не уберечь! Все злей и бесповоротней Давно обреченный путь, И каждая подворотня Грозит мою жизнь задуть. И страшно будет и просто: Мгновенье – и без борьбы В руке на копейку воска. Огарок моей судьбы. А что перед Божьим ликом. Волнуясь, она цвела. Внимала словам великим. Сама их шептать могла. Что луч ее, хоть неярок, Но все же сиял во тьму, — Холодный найдя огарок, Не вспомнят и не поймут. Лети же, мой пламень малый, Обидам кончая счет, Беспомощный и усталый, В провалы мирских пустот! 1945 80. Дунайская зима Припорошены снегом ели, Ручеек звенит подо льдом… Не томись, не считай недели, А живи себе еле-еле, Ледяной свой лелея дом. Ах, иного ты не построишь! Да и нужно ли? Все равно Этим сердце не успокоишь, Не согреешь и не укроешь — Будет зябнуть всегда оно. Так прими же, благослови же Эту россыпь богатств скупых, Этот край, что отныне ближе Весен в Риме и зорь в Париже — Никогда не жалей о них! Он дается тебе в забвенье Пестрой жизни веретена: Вдохновенья и нетерпенья. Пиршеств духа и чувств смятенья — Весь прохлада и тишина. Подчинись его ласке строгой. Завтра той же, что и вчера, Поброди, помечтай немного, И домой отыщи дорогу. Вечереет уже. Пора. 1945 81. Болдинская осень Я мертвым был. На тройке окаянной Меня в село безвестное свезли, И я лежал в могиле безымянной, В чужом плену моей родной земли. Я мертвым был. Года сменяли годы. Я тщился встать и знал – я не могу. И вдруг сейчас под легким небосводом Очнулся я на голубом снегу. Ужели спала с глаз моих завеса, И я могу с сухого снега встать, И выпал пистолет из рук Дантеса, И бег мгновений обратился вспять? И вот иду я узкою тропою, Лицо свежит неторопливый дождь, И Болдинская осень надо мною Златит листву у придунайских рощ! 1945 |
