— Да, есть…

— Завидую, ей-богу, завидую, — сказал Крупенин, И Валя подумала, что впервые Крупенин разговаривает с ней с такой искренней доброжелательностью.

Они вместе вышли из управления. Крупенин предложил:

— Садитесь в машину, подвезу. Вам куда?

— В клуб…

— В клуб? И я туда же. На просмотр киножурнала? — Он взглянул на часы. — Давайте тогда поторопимся. Давай, давай, Леша, — сказал он шоферу, — опаздываем.

В машине Крупенин, сидя рядом с шофером и полуобернувшись к Вале, продолжал разговор все в том же бойком, неслужебном тоне:

— Этот, как его… ну, по-ихнему, кинооператор… уговорил меня, — дескать, надо посмотреть, проверить на знающих людях, а то еще может конфуз получиться. Ох, не люблю я эту шатию-братию.

— Вот как? — вырвалось у Вали.

— Прилипчивы очень. Прошу, пожалуйста, и нежданно-негаданно твоя физиономия с экрана улыбается.

— Я не понимаю, как так можно говорить? — возмутилась Валя. — Ведь это же искусство!

— Э-эх, куда хватили, — сказал Крупенин… — Искусство! Это ж кино не художественное…

Валя пожала плечами, отвечать было некогда — машина подъехала к клубу. Когда она вошла в зал, там уже погасили свет и спустили шторы на окнах.

— Внимание, товарищи, сейчас начинаем, — сказал голос Бориса. — Одну минуточку.

— Неполадки в пробирной палатке, — заметил Крупенин, вертясь во все стороны и стараясь разглядеть, кто еще есть в зале…

— Несколько предварительных слов, товарищи, — продолжал голос Бориса. — Мы показываем материал а условиях несколько необычных. Материал не смонтирован, нет звука. Я буду за диктора, чтобы у вас сложилось впечатление о тексте к изображению.

«И как это я могла столько заботиться о себе, о своих делах, — думала Валя, прислушиваясь к чуть взволнованному голосу Бориса. — Сколько надо пережить, — перечувствовать, пока он снимает, и потом, пока в студии проявляют материал, и в этом зале…»

— Начали, — сказал Борис. — На строительстве мощной гидроэлектрической станции развернулись работы по выемке грунта из котлована…

Строительство было снято общими планами с каких-то дальних точек и, по-видимому, сверху, и поначалу Валя не узнала знакомых мест.

Медленно развертывалась грандиозная панорама. Огромные машины казались крохотными, люди были едва видны.

Но вот из общей массы машин выделилась одна. Двадцатиметровая стрела понесла зубчатый ковш прямо в зрительный зал, ковш вздрогнул, врезался в землю и начал наполняться землей…

— Сильно! — сказал кто-то в дальнем углу зала.

Действительно, впечатление было большое. С огромной высоты падал черный поток земли. Земляной холм становился все выше и выше…

Наконец Валя узнала место, где снимал Борис. Это был Птичий остров, и Валя не раз там бывала. Там строилась дамба, а вокруг нее, по генплану, должно было расположиться зеленое кольцо. И как только Валя узнала этот Птичий остров, все вокруг стало домашней, теплей и даже машины стали казаться меньше. Ужасно приятно было узнавать знакомые места.

Пристань…

Пароход идет по новому каналу…

Река перекрыта перемычкой… По насыпи, бесконечной вереницей движутся самосвалы…

Быть может, впервые — за все время Валиной работы на стройке она ощутила, как дорог ей здесь каждый уголок.

Земснаряд… Багерская… Электропульт… Машинное отделение… Фреза рыхлит грунт под водой…

Никогда еще Вале не удавалось даже мысленно охватить так все строительство. Киноаппарат соединял части в одно неразрывное целое, подчеркивал плавное, отбрасывал мелочи…

В сравнении с тем делом, которое сейчас на ее глазах делали все эти экскаваторщики, скреперисты, механики, багеры, электрики, дизелисты, сварщики, в сравнении с их делом ее, Валино, дело представлялось ей совсем небольшим и даже ничтожным. Глядя на экран, Валя спрашивала себя: не был ли в чем-то прав Крупенин? Не много ли возомнила она о своей специальности? Нет, не деревья и не цветы решают здесь…

— Ежедневно со всех концов страны, — негромко говорил Борис, — на стройку поступает новая техника.

Эшелон с универсальными тракторами… Из кабины выглядывает водитель, улыбается…

— С каждым днем благоустраивается город, в котором живут строители.

Универмаг… Красивые ткани… Школа… Девочка отвечает урок… Больница… Кабинет физиотерапии…

— Строители хотят жить не только удобно и культурно, но и красиво…

Бульвар…

Валя даже вздрогнула от неожиданности. И как красиво снято! Яркий солнечный день. Солнечные пятна скользят по стволам деревьев. Переливаются по земле, кажется, что бульвар очень длинен.

— Приятно провести здесь часок-другой после работы…

Бульвар… На скамейке сидит женщина, у ног ее играет смешной малыш… Малыш хочет сорвать цветок с грядки, мать его останавливает…

— В новом городе большое значение придают зеленому строительству, — сказал Борис.

Валя даже не узнала знакомый бульвар, в таком неожиданном ракурсе взял его киноаппарат…

Разные уголки того же бульвара.

Те же грядки табака, высаженные Валей…

— Все больше и больше бульваров, садов и парков появляется в городе, — продолжал Борис.

В разные стороны расходятся зеленые ниточки.

Деревья с бульвара переместились к зданию гостиницы.

Рядом со школой грядки табака.

Цветы и деревья заполнили весь экран.

Валя, широко раскрыв глаза, смотрела на экран. Откуда появились эти незнакомые ей бульвары? Каким образом возникли новые грядки-двойники?

Или, может быть, это по неизвестным ей кинематографическим законам, и называется «искусством оператора»?

Но Вале было решительно все равно, как это называется. Ей было мучительно стыдно. Лучше было бы не смотреть, а встать и уйти, но что-то притягивало ее к этим лживым деревьям и фальшивым грядкам, какой-то внутренний голос приказывал смотреть до конца. И только когда дали свет, она отвернулась от экрана и опустила голову. Ей казалось, что все в зале смотрят сейчас только на нее.

— Прошу вас, товарищи, высказывайтесь, — сказал Борис. — Ваши замечания для нас будут очень ценными.

«Что теперь будет?» — подумала Валя.

Первым выступил начальник управления механизации Воротов, внушительных размеров мужчина лет сорока, чернобородый, краснощекий, зимой и летом ходивший в черной косоворотке и высоких болотных сапогах. Он сказал, что в кино редко бывает, нет времени, и что поэтому критик он никакой, но картина ему понравилась: что хорошо, то хорошо. Здорово техника заснята, убедительно. Есть, конечно, замечания, и Воротов по листочку прочел, какие машины, по его мнению, надо еще доснять.

Затем говорил инженер из отдела основных сооружений Александр Емельянович Евгеньев, которому Валя симпатизировала с первого дня ее жизни на стройке, молодой, в очках, с очень интеллигентным лицом. Он тоже сказал, что в кино бывает редко, но тут же прибавил, что эта картина — большое дело. Неплохо бы наглядно показать, как растет плотина. Нельзя ли использовать мультисъемку? А в общем хорошо, правильно…

Все выступавшие дружно хвалили работу Бориса и сошлись на том, что хорошо было бы продолжить съемку, на что Борис заметил, что метраж есть метраж…

Валя уже больше не пряталась, а прямо смотрела на выступавших. «Как же так? — думала Валя. — Почему же они молчат о той части картины, о которой нельзя молчать? Потому молчат, — отвечала себе она, разглядывая черную бороду Воротова, — что совсем не считают важной эту часть фильма или, вернее сказать, эту часть жизни…» И снова мелькнула неприятная мысль: «А может быть, Крупенин в чем-то был прав?»

Крупенин сидел почти рядом с нею, она взглянула на него и по выражению его лица поняла, что пропустила начало нового выступления и что это новое выступление для нее важно. Выступал человек со смуглым и очень приметным лицом: на левой его щеке было большое родимое пятно, но Валя никак не могла вспомнить, где и когда она его встречала.

— Ничего подобного у нас нет, — говорил в это время выступавший, — я вообще не понимаю, откуда товарищ кинооператор взял столько зелени? Нет ее у нас…