Было немного обидно, что открытие сделано в каникулы. Преподаватели разъехались — кто на курорт, кто на сессию заочников, а десятиклассники готовились к экзаменам в вузы и держались особенно замкнуто. Сверстники Сережи с восторгом приняли его сообщение, но этого для славы было совершенно недостаточно: чтобы оценить открытие, надо понимать, какие трудные пути ведут к нему.

Определить меридиан, на котором ты находишься, или, как говорят астрономы, свою долготу, не так-то просто. Надо знать местное время и сравнить его с московским. Солнечные часы, по которым Сережа установил местное время, были вторым астрономическим инструментом его обсерватории, разместившейся в садике среди розовых кустов, резеды и анютиных глазок, заботливо высаженных Екатериной Прокофьевной.

Отец Сережи погиб в первые дни войны, и Екатерине Прокофьевне пришлось самой воспитывать детей. Старшему уже было двадцать четыре года, он работал на крупной стройке в Сибири, дочь училась в Москве. И только Сережа был еще малыш, требовавший постоянного присмотра и материнского глаза.

К астрономическим увлечениям сына Екатерина Прокофьевна относилась не очень одобрительно. Такая самодеятельность хороша летом, а Сережа ведь и зимой торчит возле своей трубы. Шубейка-то у мальчика не ахти какая!..

Со своим Пулковским меридианом Сережа перебаламутил весь дом.

Он упрекал мать в равнодушии, горько сетовал на отсутствие настоящей поддержки.

— Понимаешь, мама, Пулково — астрономическая столица мира, а наш Чистов на одном с нею меридиане! В Пулкове работают замечательные ученые. Например, профессор Русанов… Он написал книгу «Увлекательное путешествие». Не читала, нет? — Сережа кинулся к своей полочке. — Вот, смотри: «Профессор Русанов, работает, в Пулковской обсерватории…»

— Так ведь то в обсерватории, а не у нас в саду, — резонно замечала Екатерина Прокофьевна.

Сережа бормотал что-то о судьбах Галилея и Джордано Бруно и убегал в свою обсерваторию. Ложась спать, он мысленно представлял себе далекое Пулково. Маленький Чистов и астрономическая столица мира были теперь надежно связаны.

Приятель Сережи Вовка Меньшов не разбирался в астрономических тонкостях. В классе он считался видным специалистом по вопросам военной стратегии и тактики и в ответ на сообщение Сережи сказал коротко:

— Пулковская высота вполне надежна для обороны. В девятнадцатом году на Пулковских высотах разбили генерала Юденича, а в сорок первом — фашистов. Опорный пункт. Узел сопротивления.

Всего этого было для Сережи более чем достаточно, чтобы поставить перед матерью вопрос ребром: он должен побывать в Пулкове.

— Ведь это совсем недалеко, — убеждал он Екатерину Прокофьевну. — Всего несколько километров от Ленинграда. Надо ехать по Московскому проспекту. А Московский проспект как раз проходит по Пулковскому меридиану…

— Так ведь до Ленинграда больше тысячи километров!

— Одна тысяча! А знаешь ли ты, что до ближайшего нашего соседа, до Марса, больше пятидесяти миллионов километров?!

В конце концов Екатерина Прокофьевна втайне от Сережи списалась с дальней родственницей, двоюродной теткой мужа, давно живущей в Ленинграде. Ответ пришел быстро. Тетя Женя писала, что с радостью примет своего внучатого племянника и ждет его с нетерпением.

— Сережа, — сказала Екатерина Прокофьевна, — мне с тобой надо серьезно поговорить.

Сережа взглянул на мать, потом на конверт с ленинградским штемпелем и все понял.

— Значит, еду значит, еду! — закричал он. — Ура!

Через несколько дней Екатерина Прокофьевна провожала сына. В день отъезда Сережа дважды бегал на автобусную станцию и узнавал, не опаздывает ли машина. До железной дороги было как-никак больше часа езды.

Вовка Меньшов тоже поехал проводить друга. В автобусе специалист по вопросам военной стратегии и тактики советовал Сереже побывать и в Артиллерийском музее, и в Военно-морском, и вообще, как он выразился, «не теряться».

— На Пулковской высоте можно найти подходящий осколок от тяжелого снаряда. Возьмешь и привезешь с собой. Ясно?

На станции мальчики притихли. Пока Екатерина Прокофьевна вела дипломатические переговоры с проводником, друзья обменивались короткими замечаниями: «Экспресс… цельнометаллический… четырехосный… тормоз Матросова…»

По радио объявили, что до отхода поезда осталось пять минут. Сережа нахмурился и тихо сказал:

— Слушай, Вовка… Ты вот что… К маме моей заходи почаще…

— Будь спокоен! — уверенно отвечал друг.

Закончив переговоры с проводником, Екатерина Прокофьевна обняла сына. Слезы были очень близко, но она сдержалась.

— Вот деньги на дорогу, остальные я послала тете Жене по почте. В Пулково поедешь с экскурсией. Ну, иу, выше голову! Путешественники — люди отважные…

Через двое суток Екатерина Прокофьевна получила телеграмму от тети Жени: «Благополучно встретила Сережу очень рада мальчик похож отца и деда».

Тетя Женя тоже понравилась Сереже. Она сразу же прониклась уважением к его открытию.

— У нас в роду все были людьми любознательными, — рассказывала тетя Женя за вечерним чаем. — Мой отец, то есть двоюродный брат твоего деда со стороны отца, был изобретатель-самоучка, а его мать, то есть родная сестра деда твоего отца…

Сережа путался в сложном родстве, но одно было ясно: все эти двоюродные деды, зятья, свекрови и шурины были людьми толковыми и смелыми и, следовательно, усиливали его позицию.

И все же тетя Женя оказалась натурой не вполне целеустремленной. По ее плану Сережа должен был посетить и Эрмитаж, и Русский музей, и побывать в балете на «Коньке-Горбунке», и в ТЮЗе. Сережа был против такой разбросанности. Он приехал в Ленинград по делу. Ученый всегда должен помнить о главной своей задаче. В данном случае — это посещение Пулковской обсерватории.

Они спорили до позднего вечера, и тетя Женя могла убедиться в железном характере своего внучатого племянника.

На следующий день Сережин железный характер был подвергнут трудному испытанию. С утра Сережа с тетей Женей отправились во Дворец пионеров, и по пути было столько заманчивого, что Сережа почти забыл о главной задаче ученого.

Едва только они вышли на набережную Невы, как Сережа радостно закричал:

— Пушкин!.. Тетя Женя, смотрите же, Пушкин!

— Что ты, что ты, Сережа… — поправила его тетя Женя. — Это памятник Петру Первому…

— Все равно Пушкин, — не сдавался Сережа, — «Медный всадник»! Как же вы не понимаете? Там же ясно сказано: «На бронзовом коне». «Над огражденною скалою». Мы всем классом учили: «Здесь будет город заложен…» А у меня как раз по литературе тройка, — с грустью признался Сережа. — Как раз по литературе, — повторил он, дотрагиваясь до чугунной ограды.

Тетя Женя больше с ним не спорила и даже сама начала вспоминать: «Невы державное теченье… Береговой ее гранит…»

Тетя Женя и Сережа долго стояли возле здания Адмиралтейства, громадного и величественного. Сережа взволнованно сообщил тете Жене, что адмиралтейский шпиль он уже видел не раз: этот шпиль изображен на медали, которую носит Вовкин отец.

А на другой стороне Невы — старинное здание петровских Двенадцати коллегий, Петропавловская крепость, а еще дальше на вечном якоре стоит крейсер «Аврора».

Дворцовая площадь…

Мраморная доска прибита к дому…

Сережа приподнялся, чтобы лучше разобрать, что там написано, но тут вмешалась тетя Женя. Она вынула из сумочки очки и прочла вслух: «В. И. Ленин в ноябре семнадцатого года непосредственно руководил отсюда боевыми действиями против контрреволюционных войск».

Голос ее звучал строго и даже немного торжественно. Сереже показалось, что она вся как-то выпрямилась.

— Мой двоюродный брат со стороны матери, — сказала тетя Женя, — то есть дядя твоего отца, был в этот день здесь, на этой вот площади.

— Воевал здесь, да? Седьмого ноября, то есть двадцать пятого октября?

— Не воевал, а штурмовал Зимний дворец, — все с той же торжественностью поправила тетя Женя.