Заправочный мастер взглянул на Левкина исподлобья.

— Агитатор! — сказал он сердито. — Граммов четыреста тебе хватит?

— Давай, черт с тобой, — отвечал Левкин в сердцах.

Всю дорогу он придумывал, как покрепче выругать завгара за ужасный день, оскорбить его, но, придя в гараж, сказал коротко:

— Бензин стоит на нуле.

— Нет горючего, — вздохнул заведующий гаражом. — Я, Левкин, это знаю.

Та же судьба была и у товарищей Левкина — машины стояли в гараже и на улице, и снег покрывал их.

Дома Левкина ожидала новая неприятность. Перестало гореть электричество. В полной темноте он на ощупь нашел постель и лег.

Левкин был не из робкого десятка. Он любил свою профессию и считал, что шофер не может быть трусом. Не было еще бомбежки, которая заставила бы Левкина бросить машину.

Но сейчас — сейчас дело другое. Темно и холодно, И нечего есть. Да, это положение следовало серьезно обдумать.

В дверь постучали.

— Кто здесь? — крикнул Левкин.

— Это я, Колечкин!..

— Кто?

Человек вошел в комнату, пожужжал фонариком.

— Здравствуй, Левкин. Что, хвораешь? Не узнаешь? Забыл Колечкина?

Евгений Павлович Колечкин работал агентом в «Нарпите». Он получал триста рублей в месяц, но считал, что эта ставка создана не для него, всю жизнь занимавшегося разными комбинациями. Он не обращал внимании ни на снисходительный тон шоферов, ни на то, что его называли «жуком». Он считал себя умным человеком.

— Узнал, — сказал Левкин вяло. — Садись.

— Ну, как жизнь? — спросил Колечкин. — Что? Совсем ослаб?

Левкин ничего не ответил.

— Жаль, — продолжал Колечкин. — Я ведь к тебе не зря пришел. По делу. Есть тут одна работенка.

— Какая работа, — сказал Левкин. — Бензину нет.

— Вот еще! — воскликнул Колечкин.

— Что? Факт!..

— На другой стороне есть все, — сказал Колечкин.

Левкин не понял его, и Евгений Павлович объяснил. Надо ехать на другую сторону Ладожского озера. Там есть все. Ну, в общем, все, в чем нуждается человек.

— Лепишь? — спросил Левкин недоверчиво.

— Дорога проложена по Ладожскому озеру. Конечно, небезопасно, — прибавил Колечкин многозначительно. — Но…

— Бомбежки я не боюсь, — перебил его Левкин.

— Эх, Левкин, — сказал Колечкин. — Одно только — побыть за кольцом — и то удача. Представляешь себе? Настоящий шницель… Левкин, хочешь шницель?

— Хочу.

— И пива?

— Да, да… — сказал Левкин. Он вдруг засмеялся. Он увидел себя в теплом помещении, сидящим за уютным столиком и пьющим пиво.

— Все будет в порядке. Накладные здесь. — Колечкин хлопнул себя по карману. — Задумался?

— Надо поговорить с начальством.

На следующий день Левкин рассказал заведующему гаражом о предложении «Нарпита».

— Давай, Левкин, давай, — сказал заведующий гаражом. — Очень нужное дело. Я слышал про эту дорогу. — Он протянул Левкину руку. Рука была тонкая, сухая, горячая. Лицо желтое, припухшее у глаз.

«Неужели и у меня такое же?» — беспокойно подумал Левкин.

Он сутки отогревал машину и очищал ее от снега. Затем наполнил бак нарпитовским бензином. Колечкин сел рядом. Машина тронулась и вскоре попала в колонну.

Ехать было не трудно. До Ладожского озера Левкин отлично знал дорогу. Это были дачные места. До войны он часто ездил сюда летом, когда работал на легковой. Конечно, все эти места изменились. На верандах с разноцветными стеклами размещались штабы, в погребах вместо крынок с молоком стояли снаряды, а на крокетных площадках были врыты тяжелые орудия. Надо всем этим стоял густой и тяжелый морозный пар. Вероятно, от этого острого, бесснежного холода есть хотелось еще больше.

Невыносимо хотелось есть.

Но Левкина успокаивала мысль о том, что все это скоро кончится и на другом берегу Ладожского озера хватит еды. Там всего хватит, чтобы поддержать жизнь Левкина.

Его даже не раздражал Колечкин, который, сидя в углу кабины, беспрестанно что-то жевал.

Машина вышла на Ладожское озеро, и Колечкин сказал:

— Начинается самое главное.

— Понимаю, — ответил Левкин.

С того момента, как Левкин согласился на эту поездку, он не переставая думал о дороге через озеро. Многое пришлось испытать ему за свою длинную шоферскую жизнь, но дорога через озеро… В памяти — головокружительные виражи на Кавказе и мучительные бураны в каракумских песках. Да, кое-что было пережито. Но дорога через озеро… Ледяные горы, сквозь которые надо прорваться на ту сторону…

Проверка документов. Регулировщик флажком указывает путь. Новый регулировщик. Машина идет по твердому настилу хорошо утрамбованного снега. Ледовый блиндаж — бензозаправочная. И еще один ледовый блиндаж — красный крест медпомощи. Ледовый блиндаж с навесом. Левкин замечает под навесом машину. Нет сомнений: два красноармейца меняют скаты. Регулировщик.

Сквозь треугольник, образованный «дворником» на ветровом стекле, Левкин видит широкую ленту дороги, словно вырывающуюся из ледового плена. Он не только видит ее — он чувствует дорогу, покорную его машине.

Евгений Павлович, как только выехали на озеро, весь как-то согнулся и даже перестал жевать. Он молча смотрел на Левкина. Вернее, на руки Левкина, уверенно лежавшие на баранке руля, смотрел робко — так, словно ожидал от них какого-то чуда.

И, лишь миновав озеро, Колечкин выпрямился и довольно засмеялся.

— Ну ты и счастливчик!

— Почему счастливчик?

— Без бомбежки доехали!

— Вот что!.. — сказал Левкин. — Так ведь для шофера главное — дорога, а вы меня зря самым главным — дорогой через лед — пугали.

Левкин остановил машину, вылез. За ним выскочил Евгений Павлович.

Давно уже Левкин не видел поездов. Даже разбитой, полусожженной станции они придавали необычайно мирный, обжитой вид.

— Держи бумаги, — сказал Евгений Павлович строго. — Будешь грузиться. Я тут неподалеку. — Он сунул накладные Левкину и быстро исчез.

Левкин попрыгал по снегу, размял затекшие ноги. Он увидел людей, бегущих к нему.

— За грузом, товарищ? — крикнул один из них, здоровенный мужчина в бараньем тулупе.

— Ну да, — ответил Левкин.

— Мы вас ждем, — сказал человек в тулупе.

— Меня?

— Ну да, вас. То есть каждую машину. Давайте скорее грузиться.

— Давайте, — отвечал Левкин. — Только…

— Об этом говорить не приходится. Вот в этом бараке столовая.

Вскоре Левкин понял, что он далеко не первый ленинградский шофер, обедающий в этой походной столовой. Понял по особому вниманию, с которым ему подали дымящиеся щи, огромный кусок мяса и хлеб. Хлеб, который ему, ленинградскому шоферу, разрешалось здесь есть, не соблюдая установленных норм.

Человек в тулупе сидел напротив Левкина, положив большие руки на свежий сруб стола. Левкин чувствовал, что человеку в тулупе более всего хочется поговорить, но он сдерживает себя, чтобы дать Левкину спокойно поесть.

Когда они вышли из барака, машина была почти нагружена.

— Ну, как в Ленинграде? — спросил наконец человек в тулупе.

— В Ленинграде? — переспросил Левкин. — В Ленинграде как в Ленинграде…

— Вот это верно! — воскликнул человек в тулупе, неожиданно чему-то обрадовавшись.

Левкин посмотрел на него с удивлением.

— Ведь мы здесь тоже работаем, — сказал человек в тулупе, словно оправдываясь.

— Ну ясно, работаете, — сказал Левкин.

— Ей-богу, мы здесь ночи не спим. Как в песне поется: эшелон за эшелоном. Послушайте меня: вот Никитин, — он показал на одного из грузчиков, — пятые сутки без отдыха, и Любимов тоже вместе с ним…

Левкин взглянул на грузчиков, потом на человека в тулупе. У всех лица были очень утомленные. Глаза воспалены, не то от мороза, не то от бессонницы.

— Конечно, у нас столовая хорошая, — сказал человек в тулупе. — Но вот еще десять, пятнадцать, двадцать таких эшелонов, и вы увидите, что в Ленинграде станет легче. Верно?

— Верно, верно, — согласился Левкин. Так он еще никогда не думал о дороге через Ладогу.