И откуда взялись силы? Ведь их только что, прямо вот только что совсем не осталось, а теперь хоть марафон беги, а потом еще немножко, для себя и для общего развития.

Наивный Кирилл думал, что торвозавр сразу отстанет от него — все-таки не комильфо для того Голиафа ломиться по лесу, где деревья растут близко и где толком не развернешься. Торвозавр вроде бы предпочитает охотиться на небольших открытых участках вроде побережий, границ леса равнин или берегов озер, где можно сделать стремительный бросок из засады и не гнаться слишком долго. Но не тут-то было.

Конечно, молодая поросль и вековые старожилы с необхватными стволами сбивали темп торвозавру, но не настолько, чтобы заставить его отступить. Да и перепуганная насмерть жертва, не похожая ни на что, с чем ящеру прежде приходилось сталкиваться, приводила его в шальной восторг и распаляла.

Кирилл же не мог ни о чем думать, кроме как о том, что нужно еще быстрее передвигать ногами, пусть они хоть до колен, хоть до самой задницы сотрутся. Чутье подсказывало, что хищник идет по следу, даже не думая сбавлять ход. К чутью добавлялась и дрожь под ногами вкупе с оглушительным хрустом ветвей и сполошными шлепками крыльев. Растревоженные птицы спешили покинуть зону боевых действий.

Сквозь все это обилие громких и страшных звуков пробивался еще один, куда более мощный, спокойный и всеобъемлющий. Это был шелест, знакомый всякому жителю Крулевца или любого другого приморского города. Вода. Волны набегают на берег и отходят от него, бесконечно чередуясь…

Мысленно Кирилл горячо поблагодарил самого себя, что не выбросил джетпак. Дрожащей рукой он на бегу нащупал заветное кольцо и что было сил вытянул его. Рюкзак едва заметно завибрировал за спиной.

Безо всякого перехода — прямо как возле ручья с дацентруром — деревья резко расступились, ударив в лицо Кириллу ярким солнцем. Прищурившись, он опять же в мыслях чертыхнулся и, примерно наметив, где завершается утес и начинается пятидесятиметровая пропасть, в нужный момент подсел и подобно пружине толкнул себя вверх и вперед, одновременно вдавливая в рычаг кнопку ускорения.

Успел. Мощь джетпака позволила взметнуть вспотевшее и ноющее от усталости тело вверх, как блин на сковородке. Кирилл быстро сбавил ускорения, поймал равновесие и пустился прочь, в сторону от берега. Он налетал уже больше двадцати часов и успел хорошенько освоиться. Джетпак стал как родной.

Добыча ушла. Это стало окончательно ясно. Ее уже не поймать. Вот тогда-то торвозавр и зарычал. Оглядываться не хотелось, потому что там, за спиной, ждали холодные глаза безжалостного убийцы. Нет, спасибо, хватит и рева.

Он был рокочущим, злым, с каким-то металлическим призвуком, заставляющим робеть. Наверное, многие зазевавшиеся травоядные даже и не пытаются сопротивляться торвозавру, теряя подвижность из-за парализующего страха и отдаваясь в руки безжалостной судьбы.

Кирилл летел выше и дальше, оставляя торвозавра на утесе. Руки и ноги, повисшие в воздухе, потяжелели. Казалось, стоить снять костюм, и от них пойдет настоящий пар, как от костра, когда туда подкинешь мокрых веток. Да, ерунда, дело-то житейское. Самое главное, Кирилл уцелел. Он избежал, возможно, одной из самых страшных смертей в мире.

— Что ж ты страшный-то такой, — слабо пробормотал Кирилл. — А ведь мне с тобой еще разговоры разговаривать…

— Ну и идиот ты, Кирилл, — Элвин говорил так бодро, будто никто его не бил и, тем более, не отключал. — В следующий раз попробуй только не ответить.

— Я чуть не поймал этого козла! — возмутился Кирилл. — Так что мне премия полагается, а не претензии.

— Вот за это «чуть» я тебе выпишу премию, — мрачно пошутил Элвин. — Сто двадцать отжиманий, думаю, тебя устроят. Ладно, что уж там, все оплошали, а ты мне еще и жизнь спас. Снижайся в квадрат тридцать пять — четыре, мы подберем тебя через десять минут.

— Принято.

— Конец связи.

Говоря начистоту, не очень-то Кирилл и хотел садиться на землю. Очень уж красивым был вид, аж дыхание перехватывало. Изрезанная береговая полоса белого песка, простирающаяся под утесом, уходила в спокойный океан, кажущийся с вышины изумрудным, прозрачным и чистым. Яркий солнечный свет бликовал на воде, придавая ей поистине драгоценный блеск. Хотелось смотреть и смотреть на то, как волны с нежностью облизывают берег. Смотреть, не отрывая глаз. Выбрать свободный день, поставить шезлонг с зонтом и просто глазеть на это великолепие, ни о чем не думая и ни на что не отвлекаясь.

На небе — ни облачка, полный штиль, никакого намека на ветер. Чуть восточнее, неподалеку от устья Черроу, виднелась маленькая аккуратная лагуна, имеющая форму почти идеального овала. Ее наполняла река, поэтому вода в лагуне была пресной. И поэтому-то здесь и толпилось столько животных, явившихся на водопой и заодно искупаться.

Несколько шипастых дацентруров — или это были мирагайи? — стояли по брюхо в воде и то лакали воду, то приподнимали голову и довольно прищуривались. Похоже, это в их мимике является выражением высшего наслаждения.

Неподалеку паслись и совсем юные лусотитаны, пожирая листву с кустов, окруживших лагуну с южной стороны. Кирилл безошибочно признал в них бедных детенышей, чудом выживших в настоящей катастрофе, сопровождающей каждое рождение этих животных. Они вылупляются из яиц в огромном количестве и погибают десятками, если не сотнями, поскольку появление такого множества новых жизней так и манит мясоедов всех мастей. Родители не могут заботиться о выводке, и виной всему разница в размерах. Те же дацентруры, к примеру, сразу принимают молодняк в стадо и обороняют его от хищников, но у зауроподов все иначе — длинношеие кочуют, и малыши бы ни за что не поспели за взрослыми.

Чешуйчатая шкура из нежно-зеленой стала желтой, и на ней стали просматриваться пока еще блеклые темные пятна. Динозавры за месяц ощутимо подросли, и размером теперь не уступали, как минимум, хорошо откормленному пони. Такие темпы роста внушали надежду.

Лусотитанов было семеро. Кирилл не знал, с какой целью они держались рядом — то ли коллективный инстинкт заставлял их собираться в целях самообороны, то ли малыши просто, не сговариваясь, пришли полакомиться сочной растительностью. Им требовалось есть почти двадцать часов в сутки, спали лусотитаны немного.

Эстетическое наслаждение от красот природы Тайи было бесцеремонно прервано невесть откуда взявшимися диморфодонами. Они как чайки налетели на человека парящего в принадлежащем им небе (когда поблизости нет орнитохейруса). Птероящеры принялись виться вокруг Кирилла и пронзительно галдеть, один в один как чайки, вечные надоеды.

Присутствие человека здесь, в вышине, смущало их, и атаковать мелкие диформодоны не решались. Инстинкт подсказывал им, что предполагаемая жертва больше и тяжелее, да и в полете держится уверенно, а значит, нападение может быть чревато последствиями. В то же время оставлять появление незваного гостя незамеченным рептилии не собирались.

При почти двухметровом размахе красноватых крыльев, испещренных прожилками сосудов, диморфодоны отличались хрупким и легким телом около метра с небольшим длиной. В отличие от остромордых рамфоринхов диморфодоны имели короткие и крупные головы. Такая диспропорция размеров головы и тела припоминала цератозавра — тот тоже словно одолжил зубастую башку у кого-то покрупнее. Правда, у цератозавра и торс массивный, и лапы мощные, а диморфодоны напоминали истощенных узников средневековой крепости или просто дистрофиков.

Вообще, если отнять крылья, силуэт птерозавра странным и даже неприятным образом напоминал очертания человека, страдающего от мерзкого недуга, при котором худые руки вырастают длинными, напоминая плети, а ноги остаются хилыми и крохотными. Ни дать, ни взять, вампир какой-нибудь, из Трансильвании, или где там они обретались.

Не желая заигрываться с диморфодонами, Кирилл пошел на снижение. Птерозавры последовали за ним. Кажется, этот маневр они расценили как слабость, поскольку кольцо начало сужаться.